В гарнизонном Доме офицеров собрались участники Великой Отечественной войны. И как всегда в таких случаях, после официальной части ветераны долго не расходились, небольшими группами они разбрелись по залам.

Фронтовикам всегда найдется о чем поговорить, всегда есть что вспомнить. Обычно разговоры касались самого трудного периода войны — первых ее месяцев. Тот, кому довелось быть на фронте с первых дней войны, пожалуй, наиболее ярко сохранил в своей памяти именно эти дни и месяцы — уж очень тяжело было оставлять врагу родные города и села.

В нашей группе разговор шел о другом. Среди нас находились два бывалых разведчика, прослуживших всю войну в разведке. Они-то и захватили инициативу в свои руки. Оба, несмотря на седины, были энтузиастами этого дела.

Один из них, полковник Чижов,— человек среднего роста, полный, с подвижными умными глазами. Другой — полковник в отставке Снегирев, на вид лет шестидесяти, высокий, худощавый, с изрезанным глубокими морщинами лицом, в поношенном, но хорошо отутюженном военном кителе устаревшего образца, на котором заметно выделялись пять рядов орденских лент.

Снегирев говорил:

Есть в Сумской области село Салогубовка. В 1914 году у крестьянина этого села Савелия Гнидаша родился сын Кузьма. Детство Кузьмы прошло так же, как и у многих его сверстников: поколение это хоть и смутно, но все же запомнило и пламя гражданской войны, и суровую пору восстановления разрушенного хозяйства. Школа, комсомол, становление колхоза, первые тракторы на селе. В восемнадцать лет Гнидаш окончил курсы трактористов и начал работать в Талалаевской машинно-тракторной станции.

Комсомолец Гнидаш был трудолюбив и любознателен. Через год он стал уже бригадиром тракторной бригады, а вскоре — автомехаником в той же Талалаевской МТС. В 1936 году Гнидаш был призван в армию. Дисциплинированный и серьезный, легко усваивающий солдатскую науку, он сразу же завоевал авторитет среди товарищей. Рота избрала Гнидаша секретарем комсомольской организации. Через несколько месяцев командование направило его на учебу в Киевское военно-политическое училище. Там он вступил в члены Коммунистической партии. В ноябре 1939 года Гнидаш закончил училище, получил звание политрука и был назначен в танковую часть политическим руководителем роты. Вскоре он стал комиссаром танкового батальона.

С первых дней Великой Отечественной войны политработник Гнидаш — в боевых частях на Юго-Западном фронте. Шли тяжелые бои. Танковые и моторизованные части гитлеровцев при поддержке авиации прорывали нашу оборону, охватывали и обходили боевые порядки советских войск. Упорно дрались наши войска, пробивались из окружения, занимали новые рубежи, снова попадали в окружение и снова выходили из него, но под натиском превосходящих сил врага вынуждены были отходить.

 В непрерывных боях совершенствовалось мастерство политрука. Когда танковая часть, в которой служил Гнидаш, была расформирована, так как от нее осталась лишь небольшая горстка танкистов, политрука назначили инструктором политотдела 26-й армии.

 К этому времени войска Юго-Западного фронта, в состав которого входила 26-я армия, отошли на рубеж Фастов, Бердичев, Летичев. Но противник возобновил наступление и к 18 июля 1941 года прорвался к Белой Церкви. Это осложнило положение войск Юго-Западного фронта. Гитлеровское командование, стремясь развить успех, создало в районе Белой Церкви мощную группировку. Чтобы сорвать готовящееся наступление противника, командование Юго-Западного фронта решило нанести контрудар по белоцерковской группировке гитлеровских войск из района южнее Киева.

Работники политотдела 26-й армии, войска которой должны были нанести контрудар, разъехались по полкам и дивизиям, чтобы принять участие в боевых действиях.

Инструктор политотдела армии политрук Гнидаш прибыл в штаб одной из дивизий, когда там заканчивались приготовления к бою. Из обсуждения офицерами штаба предстоящего боя Гнидаш понял, что в полосе наступления дивизии находится высота 208, овладению которой штаб придавал очень важное значение. Высота господствовала над местностью, поэтому занимавшие ее фашисты имели хороший круговой обзор, расположенные на ней огневые средства могли простреливать окружающую местность на большом расстоянии. Хорошо понимая тактическое значение высоты 208, гитлеровцы усилили оборонявшие ее подразделения большим количеством пулеметов и минометов. Огнем с этой высоты они могли замедлить или даже сорвать продвижение дивизии, так как обходящие ее войска попали бы под фланговый огонь пулеметов и неизбежно понесли бы большие потери.

Гнидаш решил, что его место — в тех подразделениях, которые будут наступать непосредственно на высоту 208, и направился гуда. На рассвете 19 июля после короткой артиллерийской подготовки войска 26-й армии перешли в наступление.

Находившийся в первом эшелоне стрелкового полка батальон капитана Воронина имел задачу уничтожить противника, обороняющего высоту 208, захватить ее и удерживать до подхода остальных сил полка.

В первой цепи батальона шел политрук Гнидаш. Противник вел сильный артиллерийский и минометный огонь.

Несколько месяцев пролежал Гнидаш в госпитале. Он имел два опасных пулевых ранения, потерял много крови. Но искусство военных хирургов, заботы медицинских сестер и молодой закаленный организм победили. В апреле 1942 года Гнидаш выписался из госпиталя совершенно здоровым и прибыл в офицерский резервный полк Юго-Западного фронта.

Он полагал, что сразу же получит назначение в какую-либо боевую часть. Но время шло, а назначения не было. У офицеров резерва было мало свободного времени. От подъема до отбоя полк жил строго размеренной жизнью: физическая подготовка, строевые и тактические занятия, изучение материальной части оружия. Хотя дни и были заполнены, Гнидаш заскучал. Ему хотелось скорее попасть на передовую линию и принять непосредственное участие в боевых действиях. Ведь враг захватил Украину, Белоруссию, находится под Ленинградом и не так далеко от Москвы.

Наконец, его вызвали в штаб полка. Гнидаш подумал: «Хорошо бы, назначили в танковую часть». Но в штабе его ждала неожиданность. Начальник штаба сказал, что с ним будет говорить представитель разведки.фронта.

Когда Гнидаш вошел в указанную ему комнату, навстречу поднялся подполковник, левая рука которого была забинтована и подвязана черной материей к груди. Он вышел из-за стола, выслушал рапорт Гнидаша и, предложив сесть в кресло, сам сел напротив. С минуту подполковник внимательно рассматривал вошедшего. Среднего роста, с крепко сбитой фигурой, открытым энергичным лицом и прямым взглядом серых глаз, Гнидаш производил хорошее впечатление.

Разговор не носил официального характера. Подполковник просто и задушевно беседовал с Гнидашем о семье, о довоенной жизни, о положении на фронте.

После разговора с представителем разведки Юго-Западного фронта Гнидаш был направлен на специальную подготовку. Вскоре командир разведывательной группы политрук Гнидаш получил боевое задание: с восемью разведчиками высадиться парашютным десантом в нескольких километрах от города Остер с целью вести разведку в тылу врага и добытые сведения сообщать командованию по радио. Разведчики должны были также организовать партизанские отряды из местных жителей и с помощью этих отрядов или самостоятельно всеми доступными средствами разрушать коммуникации противника, связывавшие его с фронтом.

В ночь на 15 июня 1942 года с одного из прифронтовых аэродромов поднялся самолет и взял курс на запад. Привалясь к бортам самолета, насколько позволяли парашюты и снаряжение, сидели разведчики. Каждый волновался: не сбили бы самолет над линией фронта, не отнесло бы далеко в сторону в момент приземления, не оторваться бы от группы; беспокоила и обстановка в тылу врага.

Линию фронта самолет прошел благополучно и через некоторое время оказался в районе выброски. Летчик подал сигнал «Приготовиться». Разведчики встали по местам. Второй пилот осмотрел парашюты и открыл дверцу самолета.

По команде пилота Гнидаш, как командир группы, первым покинул самолет. Когда раскрылся парашют, он посмотрел вниз. Темнота. Где-то очень далеко, на горизонте, чуть мерцает огонек. Кругом тишина, слышен только рокот уходящего на восток самолета. Взглянул вверх: еле белеют два парашюта, остальных не видно. Приготовился к приземлению. Ухватился за стропы парашюта, стараясь так держать руки, чтобы они защищали лицо от веток и сучьев. Ведь их должны были сбросить на лес. В последнее мгновение он увидел, что опускается действительно на верхушки деревьев. Треск ломающихся веток, шуршание листвы, сильные удары по телу — и он на земле.

Встав на ноги, Гнидаш несколько минут прислушивался. Тихо. Собрал зацепившийся за деревья парашют. Пользуясь кинжалом, зарыл его в землю. Покончив с этим, подал сигнал свистком. Все разведчики группы имели свистки, чтобы опознавать друг друга в условиях плохой видимости, у командира был свисток особого тона, который отличался от других.

 Шел 1943 год. В результате победоносного наступления Красной Армии фашистские войска, сконцентрировавшиеся на Крымском полуострове, были отрезаны.

Испуганные и озлобленные, чувствуя свою неминуемую гибель, гитлеровцы усилили террор и грабеж в Крыму.

Опираясь на националистические группы, выступавшие под лозунгом «Крым для татар», на различные мусульманские «священные» комитеты и религиозные школы, на предателей и изменников Родины, оккупанты установили в городах Крыма, в том числе в Симферополе, Керчи, Джанкое, жестокий полицейский режим. В городах и селах воздвигались виселицы. Ни в чем не повинных людей хватали и тут же на улицах вешали.

Германские городские комитеты в Симферополе и Керчи через отделения гестапо, городские управы и подчиненные им военные комендатуры, районные управы, через бургомистров и полицаев проводили карательные экспедиции.

Десятки тысяч людей — женщины, дети, старики — истреблялись фашистами. Противотанковые рвы вокруг городов заполнились трупами советских людей. Многие деревни были стерты с лица земли, а жители их истреблены. Так было и с поселком Чаир. Немцы оцепили поселок и приказали жителям выйти на улицу. Женщин собрали отдельно и погнали в Бахчисарай. По пути фашисты издевались над ними, избивали их, насиловали и расстреливали из автоматов. Трагическая участь постигла и мужчин. Их подводили по одному к краю скалы над обрывом, стреляли в затылок и сбрасывали труп в обрыв. Это делалось на глазах у всех обреченных. Во время расстрела к одному из мужчин бросился его четырехлетний сын. Он рыдал и умолял не убивать отца. Отец взял мальчика на руки, стал ласкать и успокаивать его. Фашистский изверг схватил отца с ребенком и обоих расстрелял. Истребив всех жителей поселка Чаир, фашисты сожгли его дотла.

В ночь на 6 сентября 1943 года красноармеец с автоматом пропустил в раскрытые ворота аэропорта небольшой темно-зеленый автобус. Метрах в пятидесяти от самолета машина резко затормозила и остановилась. Первым спрыгнул капитан Бугаев. Протянув руку к двери, он помог сойти маленькой, тоненькой, с глазами, как чернослив, девушке. За ней один за другим из машины быстро вышли десять молодых мужчин, одетых в штатское, с парашютами и вещевыми мешками за спиной.

— Ну вот и приехали, через полчаса посадка,— широко улыбаясь и поглядывая на большие ручные часы, проговорил капитан.— Теперь только осталось сесть в самолет, и вы на пути к цели.

— Только бы не испортилась погода,— беспокоился Федор Илюхин, старший по возрасту в этой группе, высокий и стройный мужчина в сером добротном, уже не новом костюме и до блеска начищенных ботинках. Он разглядывал сейчас темное звездное небо и хмурился при появлении каждого облачка.

— Не думаю, чтобы сводка подвела. И сегодня и завтра, и здесь у нас, и у вас в Крыму должна быть сухая и ясная погода, как говорили, без осадков. А что, Сашенька, не укачало вас в машине? Как вы себя чувствуете? — нежно спросил Бугаев девушку, одетую в черный костюм с белой в горошек кофточкой.

— Я чувствую себя очень хорошо,— бодро ответила Саша.

На кукурузном поле за деревней Тубенкой метрах в 200—250 друг от друга приземлились разведчики.

Каждый осмотрелся по сторонам и прислушался. Кругом темно, лишь сереет высокая, в рост человека кукуруза. Кроме шороха кукурузной листвы, ничего не слышно. Освободившись от парашютов, разведчики спрятали их в наскоро вырытые ямки и, не теряя ни минуты, пошли на соединение друг с другом. Условным сигналом для связи был крик сыча.

Больше всех беспокоился Верный — это был псевдоним Федора Илюхина. На него, как на командира, возложена ответственная задача — быстро собрать всех, укрыться в надежном месте, доложить командованию и приступить к разведывательной работе в тылу врага. На сигнал, поданный Верным, в течение минуты никто не отвечал. Федор напрягал все свое внимание, усиленно всматривался в темноту — и вдруг услышал тихий крик сыча. Радостно забилось сердце, и он, осторожно раздвигая стебли кукурузы, тихо пошел в сторону, откуда раздался ответный сигнал. Вскоре он увидел силуэт приближающегося человека, в котором не без труда узнал Ваню Анненко. Разведчики обнялись, поздравили друг друга с благополучным приземлением и пошли искать остальных. Недалеко от места встречи они обнаружили капитана Тимофеева. Он лежал на земле и тихо стонал. Оказывается, при раскрытии парашюта он от резкого рывка получил вывих руки в плечевом суставе. Сильная боль беспокоила капитана. Товарищи освободили его от парашюта и грузов, подняли на ноги, а больной руке придали спокойное, неподвижное положение, укрепив ее на груди.

Прошло еще немного времени — и группа была в сборе. Не считая Тимофеева, все разведчики приземлились благополучно и чувствовали себя бодро. Не нашли только парашютов с грузами: запасным комплектом питания для радиостанции, взрывчаткой и продовольствием. Видимо, ветер отнес их куда-то далеко. Найти эти мешки следовало во что бы то ни стало. Ведь если гитлеровцы обнаружат их, они обязательно станут искать и преследовать разведчиков. До наступления рассвета решили прекратить поиски грузов и переждать в лощине, между двумя небольшими курганами у деревни Тубенкой.

В деревне пропели первые петухи, залаяли собаки. Едва забрезжил рассвет, разведчики вернулись в поле и вскоре в лощине нашли оба затерявшихся парашюта. Радости не было предела.

Сима Кляцкая жила на северной окраине поселка Тереклы-Шейх-Эли, в маленьком домишке под одной крышей с сараем.

25 сентября, когда совсем стемнело, а луна спряталась за тучу, Илюхин с двумя товарищами — Добровольским и Сашей Вуколовым бесшумно подошли к домику Кляцкой. Они перелезли через плетень, Саша залег с автоматом у изгороди для наблюдения, а Федор с Толей пересекли небольшой двор и подошли к крыльцу. Окна были закрыты ставнями. Сквозь щели проникал свет,

 Анатолий поднялся по ступенькам крыльца, прислушался и постучал. Ответа не было. Постучал еще раз. Скрипнула дверь, и голос в сенях спросил:

— Кто там?

Толя сразу узнал голос Симы.

29 сентября Илюхин получил приказ от командования во что бы то ни стало захватить «языка» для уточнения имеющихся данных о противнике.

Федор понимал, что не любой «язык» нужен был командованию. Речь шла о таком пленном, который мог бы дать ценные сведения. Кроме того, провести эту операцию следовало настолько умело и осторожно, чтобы после нее разведчики могли по-прежнему работать, добывать новые сведения, новых «языков», подрывать тыл врага. Нельзя было ставить под удар всю разведывательную группу.

Володя Пропастин предложил два плана захвата «языка». Один из них заключался в том, чтобы устроить засаду на шоссе недалеко от Зуи, совершить нападение на легковую немецкую машину и захватить пленного. По второму плану одному разведчику надо было переодеться в форму немецкого регулировщика и задержать нужную машину.

Оба плана предполагали открытый бой с гитлеровцами, что привело бы к обнаружению разведчиков и прекращению на неопределенное время их работы, поэтому Федор отказался от обоих вариантов. Он считал, и небезосновательно, что для выполнения этой задачи нужна помощь кого-либо из местных жителей.

Однако привлекать посторонних к столь серьезному делу было также небезопасно. А что, если они окажутся нечестными, завлекут разведчиков в ловушку? Илюхин долго думал, долго прикидывал и наконец решил, что главную роль в операции по захвату «языка» должна сыграть Сима.