С трудом протиснувшись к выходу, Владимир Александрович в последний момент все-таки вывалился из троллейбуса. Сразу же за его спиной тупо клацнула дверь, защемив чью-то дерматиновую сумку.

Бедные «топтуны», если они сегодня за мной работают, подумал Виноградов. Вести наружное наблюдение в час пик в нашем общественном транспорте — дохлое дело. Хотя у них теперь вроде порядок с автомашинами, могут челноком вдоль маршрута мотаться, ждать, когда объект сам выйдет…

Он осторожно, стараясь не поскользнуться на прихваченной ледком луже, отошел от остановки, проверил наличие пуговиц, оправил сбившийся на сторону шарф. Вроде ничего подозрительного. Поднял глаза — на световом табло золотисто мерцало: «17.03» и «—02». С видом позорно опаздывающего человека рванул на себя ручку массивной стеклянной двери и очутился в сумрачном склепе заводской проходной.

Предъявил в раскрытом виде:

— Студенты проходили?

Смешно — проработав почти восемь лет в транспортной милиции, имея целую кучу формальных и неформальных льгот, капитан Виноградов впервые в жизни ехал в вагоне СВ. Интерьер купе напоминал старый фильм о «красных дипкурьерах» и голливудские экранизации Агаты Кристи, было тихо и чисто.

Владимир Александрович запер никелированный замок двери, раздвинул крахмальные занавески и снял пиджак ни есть, ни спать пока не хотелось. За окном морозно темнел поздний вечер…

Вытертая кобура привычно сковывала движения — девятимиллиметровый газовый «вальтер» был вручен перед самым отправлением, вместе с документами, билетами и деньгами. Виноградов отстегнул ее, смотал кожаную сбрую и сунул под подушку. Окинул взглядом причесанный ворс коврового покрытия, помедлил и скинул ботинки.

…Собственно, инструктаж занял не больше получаса. Подъехавшему прямо с утра, в условленное время Виноградову пришлось обойтись даже без кофе — Степаненко куда-то торопился и встретил капитана чуть ли не на пороге:

— Любуйся!

Самолет, с трудом отлепившись от нижней кромки облаков, отчаянно вывалился из бледного полумрака. Виноградов приблизил лицо к иллюминатору и посмотрел наверх:

— Кумулюс. Кумулюс конгестус — кучевые мощные! — с удовольствием поведал он соседу. Латинские названия облаков и направление ветра в циклоне — вот, пожалуй, и все, что осталось в памяти от курса метеорологии высшей мореходки.

Сидящий рядом степаненковский охранник был тих и бледен — даже с прозеленью: четвертый час лету, болтанка над горами… Звали его Славик, одет Славик был в кожаную куртку, рубашку с галстуком цвета маренго и джинсы, заправленные в грязные кроссовки. Как понял из разговора с ним перед отлетом Владимир Александрович, молодой человек был уверен, что именно таким образом должен выглядеть оператор кабельного телевидения.

Виноградов разубеждать его не стал, тем более, что и сам не знал, как одеться, — поэтому в конце концов выбрал плащ и старую добрую спутницу — дорожную сумку.

Вообще они беспокоились зря — в аэропорту царила такая суета, неразбериха и бестолковщина, что на внешний вид двух сотрудников Коммерческого кабельного телевидения, каковыми по документам являлись Владимир Александрович и Славик, никто внимания не обратил. Тем более, что в дополнение к великолепно всего за час сделанным «коркам» мнимый оператор бережно прижимал к себе черный пластиковый футляр видеокамеры, а у «завотделом зарубежной информации» из кармашка сумки торчала бархатная груша студийного микрофона.

Виноградову, можно сказать, повезло, его взяли прямо дома. Хуже, если бы на улице или в приемной начальника «регионалки», куда Владимир Александрович был вызван к девяти тридцати следующего дня, хотя о вызове этом он узнал уже потом, после всего…

Казалось бы, какая разница — ан нет!

Арест на дому дает массу преимуществ — можно надеть на себя что попроще да потеплее, собрать с собой белья, кой-каких продуктов, газеты… И наоборот — оставить жене часы, ключи, другие мелочи, необходимые в обычной жизни и скрупулезно изымаемые там, куда тебя уводят. А если еще жена не истеричка и умница — считай, вытянул счастливый билет в этой безвыигрышной лотерее.

Есть, конечно, и свои минусы — домашние, как правило, без должного понимания реагируют на такую, например, необходимую государственную процедуру, как обыск, а если отец семейства к тому же считается опасным и на него надевают наручники… Огромные детские глаза и неестественные позы ближайших соседей, жмущихся на стульях в непривычной для них роли понятых, — из-за этого сам Виноградов в последние годы своей оперской карьеры перепоручал подобные следственные процедуры кому-нибудь помоложе да поретивее; ведь были же любители, даже энтузиасты этого дела!

Утром, впрочем, эти мысли Владимира Александровича не интересовали.

Утром Виноградова разбудил телефон.

Он привычно вынырнул из-под огромного теплого одеяла, свесил на пол босые ноги — и вдруг замер, не в силах сделать больше ни одного движения… Отголосок пережитого страха противно заныл в груди.

Телефон продолжал надрываться.

Владимир Александрович посмотрел на темный циферблат в углу: скоро двенадцать. Жена уже отвела детей. Может быть, она — с работы? Вряд ли…

Телефон замолк, и Виноградов внезапно понял, что это теперь всегда будет с ним — ощущение кого-то третьего «на проводе», боязнь неурочных визитов, жизнь без долгосрочных планов…