Гога проснулся от заунывного крика:

— Сайдер! Сайдер!

Он выглянул в окно: вдоль состава прохаживался подросток-японец в не новой, но аккуратной коричневой форме, с деревянным ящиком, в котором в специальных гнездах стояли бутылки с фруктовой водой.

«Сидр! — догадался Гога. — Надо попробовать». О нем часто говорила мадам Люси как о несравненном напитке, но в Харбине сидр не изготовляли.

Гога поманил подростка. Тот подошел, протянул бутылку и бумажный стаканчик (тоже новинка!), получил деньги, отсчитал сдачу и, отвесив вежливый поклон, отошел.

Последние три часа пароход шел по мутной, желтой, густой воде, и бывалые путешественники говорили, что это уже устье Янцзы. Но берегов не было.

— А их и не будет видно, пока не войдем в Вампу, — отозвался на выраженное Гогой сомнение молодой человек, севший накануне в Циндао. Как и прочих, Гога принимал его за англичанина, тем более что звали его Майк, а оказался он русским, хотя говорил по-английски охотнее, чем по-русски. — Теперь уже скоро.

— Скоро в Шанхае будем? — спросил Гога с детской надеждой, что все произойдет так, как хочется, а не так, как должно быть. Он знал, что «Хотен-мару» прибывает в Шанхай в половине четвертого, а сейчас только четверть второго. Как всегда, последние часы путешествия — какое бы оно ни было интересное — томительны и тягучи. Не терпелось скорее ступить на берег.

— Нет, еще не очень, — ответил Майк и обстоятельно объяснил: — В Вампу войдем скоро. Вот с правого борта будут форты Вузунга и оттуда, считайте, полтора часа ходу до Шанхая, вернее, до той пристани, где мы пришвартуемся.

Приходилось запастись терпением.

Подхватив свои чемоданы, Гога переступил порог и очутился на улице, один конец которой упирался в ту самую пристань, где пришвартовался «Хотен-мару».

После относительной тишины, порядка и прохлады таможенного зала ему показалось, что он попал в огнедышащую преисподнюю: дикая жара, надсадные выкрики снующих туда и сюда до пояса обнаженных, обливающихся потом кули, с немыслимого объема тюками на спинах, путаница прохожих, рикш, тачек, грузовиков, легковых автомобилей, мотоциклов, — все это производило ошеломляющее впечатление. Гога прижался к стене, словно опасаясь быть подхваченным и сметенным бешеным круговоротом, но тотчас отпрянул: стена была раскалена, как кухонная плита.

Ничего подобного Гога не только никогда не видел, но и представить себе не мог. В эти минуты он даже забыл, зачем и какими судьбами здесь очутился.

— Гога! А мы тебя там ждем! — услышал он высокий, резкий голос Коки, и в следующее мгновение друзья крепко обнялись. — А ты здорово вырос! Ух ты, какой стал! — Кока снизу вверх радостно разглядывал кузена.

— Кока! — только и мог выговорить Гога.

До начала занятий в университете оставалось больше недели, и Гога употребил это время на то, чтобы окончательно устроиться и осмотреться в городе, где ему предстояло долго жить. Комнату нашли на следующий же день в русской семье, совсем неподалеку от Горских и от Журавлевых. Столовался, однако, Гога на первых порах у Любови Александровны.

В эти предшествовавшие началу лекций дни Гога позволял себе подольше поваляться утром в постели, чего дома, в Харбине, Вера Александровна делать не разрешала. Потом он не спеша одевался и шел к тете Любе завтракать, наслаждаясь своей полной независимостью и возможностью заниматься чем заблагорассудится. Коки уже давно дома не было. Работа на табачной фабрике начиналась в восемь утра, езды туда было больше часу. Вот и приходилось ему вставать чуть не затемно.

Предоставленный в дневные часы самому себе, Гога много ходил по городу. Как все здесь было непохоже на Харбин! Город как будто чисто китайский, с бесчисленными рикшами, велосипедистами, уличными торговцами, с вереницами одноколесных, очень неудобных, по внешнему впечатлению, тачек, на которых по утрам окрестные крестьяне доставляют на рынки, напрягаясь и балансируя, чтобы они не опрокинулись, горы овощей, фруктов и зелени. Целые огромные районы застроены двух-трехэтажными домами чисто китайского вида с неизменными лавками, харчевнями, меняльными конторами, магазинами на первом этаже. И тут же вдруг небоскреб совершенно американский, откуда выходит надменный иностранец и, никого не удостаивая взглядом, садится в ожидающий его лимузин. Дверцу предупредительно распахивает шофер в ливрее. Иностранец едет в свою контору в деловом районе города, в котором нет ничего китайского: по виду нечто среднее между лондонским Сити и нью-йоркским Бродвеем, с огромными зданиями, вроде тех, мимо которых проезжали в первый день на Банде, с индусами-полицейскими, с моряками всех наций, веселыми стайками проходящими по улицам и озирающимися в поисках специфических развлечений.

Очень хороши были дорогие кинотеатры «Гранд» и «Мажестик» в центре Международного сеттльмента, «Катэй» и «Нанкин» — на территории французской концессии. Комфорт и чистота в них сочетались с безупречным порядком, сеансы шли с паузами, так что залы успевали освободить и проветрить, пускать публику начинали за полчаса, никакой давки, никакой путаницы. По местам зрителей разводили миловидные девушки-иностранки, обычно русские или португалки, одетые в строгую элегантную форму. В зрительном зале, чтоб не скучно было ждать начала сеанса, тихо играла музыка, причем — что особенно поражало Гогу, — если фильм был музыкальный, то мелодии исполнялись из этого самого фильма. Поэтому обычно в первые дни демонстрации таких фильмов на ранних сеансах, начинавшихся в половине третьего или в три часа дня, бывало много джазовых музыкантов, которые, записав шлягер по слуху, имели возможность в тот же вечер щегольнуть им у себя в кабаре.

В один из дней, бродя по улицам сеттльмента, Гога оказался у ворот Джессфильд-парка. Входной билет стоил безделицу, и Гога зашел. Парк был большой и очень красивый: зеленые, чисто английского типа лужайки с безупречным газоном перемежались рощами развесистых деревьев, дававших много тени. Вдоль некоторых аллей тянулись цветники — яркие, разнообразные. Причудливо извивалась серебристая лента пруда с бесшумно плавающими по зеркальной поверхности лебедями. Но великолепно ухоженный парк был совершенно пуст. За те полчаса, которые Гога провел там, он видел лишь несколько нарядных иностранных ребятишек, резвящихся под присмотром нянь или мирно посасывающих соски в колясках.