Дорога, как бы выпеченная из каменного теста в гигантской духовке, тянулась змеей, извиваясь и свиваясь в кольца вокруг склонов гор, а затем вдруг неожиданно устремляясь ввысь. Ее пропеченная солнцем поверхность поднялась как на дрожжах. Дорога то походила на корку черного хлеба и тянулась прямо ярдов на пятьдесят, то вдруг на следующие пятьдесят ярдов превращалась в усеянную острыми камнями узкую колею, небезопасную для автомобильных шин. Для того чтобы сделать жизнь неудачливых автомобилистов, которым случилось попасть на нее, еще более насыщенной впечатлениями, она то извивалась, то скрючивалась, то ныряла вниз, то взлетала вверх, то расширялась, то сужалась самым невероятным образом. К тому же она обдавала вас тучей пыли, тысячи песчинок яростно впивались во влажную человеческую кожу в незащищенных одеждой местах.

Эллери Квин, абсолютно неузнаваемый в темных очках на воспаленных глазах, в полотняной кепке, натянутой почти на глаза, насквозь пропыленный песком трех округов, согнув плечи над баранкой подержанного «дьюзенберга», с видом отчаянной решимости старался побороть все эти трудности. Он проклинал каждый поворот дороги от Тюкесаса, находившегося в сорока милях внизу, в Долине, где она официально начиналась, до этого места. У него уже не хватало слов.

— Это ты во всем виноват, черт тебя побери,— сердито пробурчал его отец.— Ты уверял, что здесь, в горах, будет прохладно, а меня как будто наждаком ободрали.

Сидевший на переднем сиденье рядом с Эллери, инспектор, похожий на маленького серого араба, до глаз закутанного в серый шелковый шарф, укрывавший его от пыли, затаил обиду. И по мере того как дорога поднималась вверх, с каждыми пятьюдесятью ярдами обида все усиливалась.

Простонав, он повернулся и недовольно посмотрел назад через груду багажа, привязанного к машине.

Видение возникло так внезапно, что Эллери инстинктивно отступил, крепче сжимая электрический фонарик. Он слышал, как инспектор внизу заохал от приятной неожиданности этого чудесного появления дорогого самаритянина в тот момент, когда последние надежды угасли. По гравию проскрипели усталые шаги инспектора.

Фигура человека четко выделялась на фоне ярко освещенной передней, в которой Эллери мог разглядеть только лампу, ковер, довольно большую гравюру, угол стола и открытую дверь направо.

— Добрый вечер,— сказал Эллери, прокашливаясь.

— Что вам нужно? — неприятно прозвучал в темноте ночи голос видения. Голос был старческий, озлобленный, ворчливый, скрипучий на верхних нотах и грубо-враждебный на низких. Эллери прищурился. Из-за сильного света, падающего из передней и ослепляющего его, он видел лишь силуэт человека, обрамленного золотым светом сзади. Он напоминал фигуру, сделанную из светящихся неоновых трубок, фигуру, плохо свинченную, с длинными болтающимися руками и редкими волосами, торчащими на макушке, словно опаленные перья.

— Добрый вечер,— послышался голос инспектора, подошедшего к Эллери.— Простите, что мы беспокоим вас в такое позднее время. Но у нас случилось...— Он внимательно всматривался в обстановку передней.— Понимаете, мы тут попали в переделку...

В последующие годы Эллери Квин не раз вспоминал все мельчайшие детали этой необыкновенной ночи, вспоминал ветер, завывавший на вершине горы, где был расположен этот поистине таинственный дом. Все было бы не так плохо, если бы не абсолютно непроницаемая темнота, еще больше действовавшая на их воображение. А тут еще бушующий внизу пожар. И главное, оба отлично понимали, что у них нет иного выхода, они вынуждены были остаться в этом доме и встретиться лицом к лицу с любой опасностью, поджидавшей их, если не хотели добровольно отдаться на сомнительную милость диких лесов, объятых пламенем.

Положение усугублялось еще тем, что они были совершенно лишены возможности наедине обсудить создавшееся положение и свои страхи. Хозяин не оставлял их одних буквально ни на минуту. После того как они проглотили сэндвичи с холодной свининой и пирожки с ежевичным вареньем, запили все это дымящимся кофе, приготовленным молчаливой миссис Уири, Квины не возражали бы остаться вдвоем в гостиной на первом этаже. Но хозяин не покидал их. Он снова позвонил миссис Уири и заказал еще сэндвичи и кофе, затем предложил им сигары, словом, сделал все, что должен сделать гостеприимный хозяин, за исключением одного, самого важного для них сейчас — возможности остаться наедине.

Уничтожая сэндвичи, Эллери озадаченно наблюдал за хозяином. Доктор Ксавье не был ни шарлатаном, ни зловещим персонажем, сошедшим со страниц кровавого романа. В нем не было ничего ни от Калигулы, ни от Калиостро. Воспитанный, красивый, добродушный джентльмен средних лет, большой специалист в своей области. Эллери припомнил, что о нем говорили как о «Майо из Новой Англии». Его спокойное очарование оказалось еще более привлекательным при ближайшем знакомстве. Он, вероятно, идеальный гость на званом обеде и, судя по его атлетическому сложению, бесспорно, человек, любящий спорт. Ученый, преданный науке, и джентльмен. Но было в нем что-то еще, скрытое... Эллери напрягал свой мозг, в то время как старательно уничтожал сэндвичи, и не мог придумать никакого объяснения, что бы это могло быть, за исключением таинственного «нечто» в коридоре, которое привело в ужас инспектора. «Бог мой,— думал Эллери,— не может же он быть одним из создателей монстров? Это было бы слишком. Будучи прекрасным хирургом, он ввел какие-то новшества в искусство хирургии, но принимать его за доктора Моро... Ерунда!»

Он взглянул на отца. Инспектор спокойно ел. Страх исчез. Его место заняла острая настороженность, которую он всячески старался скрыть, аппетитно работая челюстями.

Вдруг Эллери заметил, что свет, идущий из коридора, несколько усилился. Послышались голоса. Они раздавались оттуда, где раньше различалось только перешептывание. Казалось, будто поднялся невидимый занавес или доктор передал туда, по незримым проводам, разрешение говорить нормальными голосами.

Эллери открыл глаза и увидел яркий солнечный свет, расплескавшийся по одеялу незнакомой постели, на которой он лежал. В первый момент он не мог сообразить, где находится. В горле саднило, голова была как тыква. Он вздохнул, пошевелился и услышал, как отец сказал:

— Наконец-то проснулся.

Он увидел инспектора, уже одетого в чистый полотняный костюм. Заложив за спину маленькие руки, инспектор задумчиво, с выражением спокойной рассеянности смотрел в окно.

Эллери зевнул, потянулся, вылез из постели и начал снимать пижаму.

— Посмотри сюда,— сказал инспектор, не поворачиваясь.

Мелкая дрожь, начавшаяся в глубоком декольте миссис Ксавье, скользнула вниз по ее телу и растворилась в трепещущих складках малинового одеяния. Она навалилась на перила террасы, вцепившись в них сильными руками. Смуглые суставы пальцев побелели и стали похожи на хрящи. Глаза, казалось, готовы были лопнуть. Но она не издала ни звука, и выражение лица ничуть не изменилось, сохранилась даже обычная жуткая улыбка.

Глаза мисс Форрест закатились так, что только маленькие кусочки зрачков виднелись на эллиптических белках. Она вскрикнула и, едва приподнявшись со стула, с грохотом упала на него.

Марк Ксавье раздавил между пальцами горящую сигарету и оттолкнулся от перил, потом обогнул доктора Холмса и вбежал в дом.

— Убит? — вопросительно протянул инспектор.

— О, Господи,— шептала мисс Форрест, уставившись на миссис Ксавье и кусая кончики пальцев.

— А-а-а, так это ты,— воскликнул инспектор.— Прекратить! — добавил он резко. Я держу тебя под прицелом и не шучу.

Руки толстяка опустились, и он тупо уставился на инспектора.

— А, наш друг автомобилист,— усмехнулся Эллери, входя в кухню. Он похлопал толстяка по бедрам и по груди.— Безоружен. Ай-ай-ай, чудовищная неосторожность! Ну, что вы нам расскажете, дорогой Фальстаф?

Красный язык скользнул по губам толстяка, огромного, широкого, как башня, с круглым брюшком. Он шагнул вперед, и его тело заколыхалось, как желе. Боунс смотрел на него с ненавистью.

— Что такого я...— начал незнакомец неприятным басом. Затем в его глазах сверкнул хитрый огонек.— А что все это значит? — взревел он.— Это создание напало на меня...

Она опиралась на руку высокой Энн Форрест, элегантная, хрупкая, красивая, похожая на нежный цветок. На вид ей было не больше тридцати пяти лет, даже, пожалуй, меньше. Маленькая стройная фигурка затянута в серый мягкий материал. Волосы цвета воронова крыла, прямые, решительные линии бровей над карими глазами, трепетные тонкие ноздри и маленький рот. Едва заметные крохотные морщинки вокруг глаз. В осанке, в манере держаться, в том, как она стояла, подняв голову, Эллери почувствовал породу. «Замечательная женщина,— подумал он,— такая же замечательная, но в своем роде, как и миссис Ксавье». При этом он взглянул на миссис Ксавье. К ней чудесным образом вернулась юность. Никогда еще так ярко не горело пламя ее изумительных глаз, а обвисшие было мускулы лица вновь подтянулись. Она с кошачьим упорством уставилась на миссис Карро. Откровенная обнаженная ненависть сменила страх.

— Вы миссис Мари Карро? — спросил инспектор. Если он и восхищался ею, как говорил Эллери прошлой ночью, сейчас он этого не обнаруживал.

— Да,— ответила маленькая женщина,— Совершенно верно... Прошу прощения...— Она повернулась к миссис Ксавье со странной смесью боли и сожаления в глубине глаз.— Мне так жаль, моя дорогая... Энн сказала мне. Если я что-нибудь могу сделать...

Черные зрачки еще больше расширились, смуглые ноздри вздрогнули.

— Да,— вскрикнула миссис Ксавье, делая шаг вперед.— Да, можете. Убирайтесь из моего дома! Вот что вы можете сделать. Я достаточно страдала. Убирайтесь из моего дома, вы и ваше проклятое...

Они смотрели на инспектора с застенчивым мальчишеским любопытством. Каждый по очереди протянул ему для сердечного пожатия свою свободную руку. Миссис Карро сразу оживилась. Она выпрямилась и улыбнулась мальчикам. «Каких усилий это стоило ей,— подумал с восхищением Эллери,— никто, вероятно, за исключением Энн Форрест, не знает».

— Боже, сэр,— воскликнул приятным тенором близнец справа,— вы действительно настоящий живой инспектор полиции, как сказал нам мистер Квин?!

— Боюсь, что так, сынок,— ответил инспектор со слабой улыбкой.— Как тебя зовут?

— Я Френсис, сэр.

— А тебя, мой мальчик?

На террасе за одной из дверей появилась тощая, сгорбленная фигура.

— А, Боуне,— позвал инспектор. Тот вздрогнул.— Входи, ты мне нужен.

Старик проскользнул через дверь. Его печальное лицо казалось еще более мрачным, чем раньше, длинные костлявые руки неловко болтались и дергались, кулаки судорожно сжимались и разжимались. Эллери задумчиво смотрел на непроницаемое лицо отца. Инспектор явно что-то задумал.

— Миссис Ксавье,— обратился он к вдове,— давно ли вы здесь живете?

— Два года.

Поразительная перемена происходила в лице миссис Ксавье: оно постепенно теряло обвислость, становилось снова упругим. Жизнь наполняла ее, подобно горячему металлу, заполняющему пустую изложницу. В одно мгновение, как бы по мановению волшебной палочки, к ней вернулась юность. Даже обычная полуулыбка вновь появилась на губах. Но она не ответила на вопрос Эллери.

Инспектор медленно повернулся и посмотрел в лица всех присутствующих. «Марионетки,— подумал он.— Проклятые марионетки с деревянными лицами, когда они хотят что-нибудь скрыть. Обычно все свидетели во время расследования убийства хотят что-то скрыть».

Он вздохнул и почти пожалел, что у него под рукой нет современного аппарата, уличающего во лжи, который изобрел его друг, профессор Колумбийского университета.

Эллери выпрямился и снял пенсне.

— Значит, в единственно важном пункте нам отвечают молчанием,— сказал он задумчиво.— Надеюсь, вы сознаете, миссис Ксавье, что, отказываясь говорить, вы делаете себя соучастницей?

Это была самая тяжкая и душная ночь в жизни Квинов. Они метались в кровати в течение трех часов, во влажном аду, темноте и едком воздухе и, наконец, решили прекратить попытки уснуть. Эллери встал и зажег свет. Взяв сигарету, он присел у окна и закурил без всякого удовольствия. Инспектор лежал, вытянувшись на спине, бессмысленно уставившись в потолок. Их постели и пижамы насквозь промокли от пота.

В пять часов утра, когда начало рассветать, они приняли душ. Несмотря на ранний час, воздух был раскален. Эллери, стоя у окна, смотрел на Долину.

— Стало хуже,— сказал он мрачно.

— Что стало хуже?

— Пожар.

Растянувшись на кровати, совершенно голый, с дымящейся сигаретой в руке, Эллери наслаждался роскошной прохладой простыней. Он принял душ, смазал бесчисленные порезы и царапины йодом и чувствовал себя физически освеженным. Но в его мозгу непрерывно и упорно вертелись отдельные фрагменты: колода игральных карт, отпечатки пальцев на карте, и, несмотря на все его усилия забыть, над всем этим царило видение дьявольского огня.

Время от времени он слышал тяжелые шаги в коридоре: возвращались обитатели дома. Сам звук их шагов — тяжелых, волочащихся, безнадежных — без слов говорил о неудаче. Никто не разговаривал. Двери накрепко запирались. Вот скрипнула дверь в дальнем конце коридора — должно быть, это мисс Форрест. Но она не была уже тем веселым созданием, которое пустилось в это увлекательное путешествие. Еще шаги по коридору — миссис Ксавье. Потом медленный ритм четырех ног — близнецы. Они больше не шумели. Наконец, доктор Холмс и Марк Ксавье, и за ними, после того как все шаги замолкли, еще две пары ног — миссис Уири и Боунс, поднимающиеся в свои комнаты в мезонине.

Потом последовала долгая, полная тишина. Эллери начал удивляться: куда девался его отец? «Все еще надеется, несмотря ни на что, найти дорогу, которой не существует».

В его мозгу блеснула новая мысль, и он забыл все остальные, стараясь сосредоточиться на ней.

Ему помешали медленные, волочащиеся шаги за дверью. Дверь открылась, и на пороге появился инспектор: привидение с мертвыми глазами. Старик не сказал ни слова, проковылял в умывальную, и Эллери услышал, как он там мылся. Потом медленно вернулся обратно, сел в кресло и уставился в стену задумчивым взглядом. На левой щеке у него была длинная красная царапина, морщинистые руки сплошь покрыты ранками.

Воспоминание об этом вечере сохранится у всех присутствующих до конца их жизни. Они, окаменевшие от ужаса, маленький серый старичок, высунувшийся из окна с револьвером в руке, вспышка пламени, звук выстрела, пошатнувшаяся, почти невидимая в темноте фигура бегущего и, наконец, крик, острый и неприятный, как крик хищника, быстро сменившийся хриплым бульканьем.

Ксавье исчез.

Инспектор снова поставил предохранитель, убрал оружие в карман, вытер губы и быстро вышел на террасу. Он перелез через перила и с трудом спрыгнул на землю.

Эллери тоже очнулся, выбежал из комнаты и устремился вслед за отцом в темноту.

Их движения заставили прийти в себя и всех остальных. Миссис Карро положила голову на плечо Френсиса. Мисс Форрест, без кровинки в лице, издала приглушенный крик и рванулась вперед, в то время как доктор Холмс, с трудом переставляя свои ставшие свинцовыми ноги, направился к балконной двери. Миссис Ксавье с раздувающимися ноздрями опустилась в кресло. Близнецы как бы приросли к полу.

Эллери не помнил, сколько времени он простоял у двери. Его мозг лихорадочно работал, мускулы ему не повиновались, сердце превратилось в гранит.

«Все это похоже на ночной кошмар,— думал он,— продолжение того ужасного сна».

После беглого взгляда на тело, лежащее в кровати, он перевел глаза на отца. Мертв... Отец мертв. Его мозг отказывался понять смысл этих слов. Отец мертв. Его проницательные серые глаза никогда уже не моргнут, тонкие ноздри не раздуются в негодовании, старое горло не зарычит и не заворчит, никогда уже он не хихикнет с юмором. Эти неутомимые маленькие ноги... Отец мертв.

Он испытывал совершенно новое для него ощущение: что-то влажное струилось по щекам. Он плакал. Рассердившись на себя, он энергично тряхнул головой и вдруг почувствовал, что жизнь, надежды и силы снова вливаются в его кровь. Его мышцы расслабились, но только для того, чтобы снова, напрягшись, сделать прыжок вперед.

Эллери упал на колени около инспектора и разорвал воротничок сорочки. Лицо было мертвенно-бледным, но инспектор хрипло дышал. Дышал. Значит, он жив. Радостно потряс он маленькое тело.

— Так, теперь еще и это,— медленно проговорил Эллери.— Это замечательно. Где ты его потерял? — Инстинктивно Эллери посмотрел на свою руку, на которой сверкал красивый перстень — средневековая безделушка, купленная им недавно за несколько лир во Флоренции.

— «Потерял?» — Инспектор всплеснул руками.— Я его не терял, Эл. Оно у меня было еще вчера, даже сегодня утром. Ну конечно, я помню, что, когда я смотрел на ручные часы — это было в половине первого,— оно еще было на моей руке.

— Постарайся все хорошенько вспомнить,— сказал Эллери.— Я видел его на твоем пальце, когда уходил вчера вечером, чтобы вздремнуть, но когда я в два часа ночи нашел тебя на полу, кольца на пальце уже не было. Черт возьми, его кто-то украл.

— Как это ты догадался? — саркастически проговорил инспектор.— Конечно, его украли. Украл тот мерзкий негодяй, который усыпил меня и прикончил Ксавье.

— Несомненно.— Эллери начал нервно ходить взад и вперед по комнате.— На меня гораздо большее впечатление, чем все остальное, производит эта пропажа кольца. Какой риск! И ради чего? Чтобы украсть простенькое десятидолларовое кольцо, к тому же старомодное, годное только как грузило, за которое в наше время не дадут и одного мексиканского доллара.

Эллери бросил карты на стол, подошел к двери, выходящей на террасу, опустил на ней штору, затем поспешно запер дверь, ведущую в коридор, зашел в столовую, посмотрел, нет ли там кого, зажег несколько ламп и уселся в кресле около столика.

— Присаживайся и давай все обсудим. Я начинаю понимать многое, чего раньше не замечал.— Он вытянул ноги и закурил сигарету, поглядывая на отца сквозь дым.

Инспектор тоже сел, скрестил ноги и сказал:

— Я тоже. Слава Богу, начинает понемногу проясняться. Вот смотри: Марк Ксавье оставил оторванную половинку бубнового валета как ключ для установления личности убийцы, который напал на него и силой отравил. А теперь мы обнаружили, что бубновый валет был взят из колоды еще в день убийства Джона Ксавье, из колоды, которой он раскладывал пасьянс в то время, как в него выстрелили. О чем это говорит?

— Ход мыслей абсолютно правильный,— одобрил отца Эллери.— И теперь встает неизбежный вопрос: возможно ли то, что бубновый валет из колоды доктора Ксавье является ключом к разгадке убийцы самого доктора Ксавье?

У всех вырвался глубокий вздох, вздох ужаса, означающий гибель надежды. Миссис Уири жалобно простонала, Боуне испугал всех злобным проклятием, которое просвистело во влажном воздухе, как проколотый баллон.

Тогда мисс Форрест закричала:

— Это аэроплан! Они прилетели за нами! У них есть для нас новости!

Ее крик как бы разбудил остальных. Инспектор тоже закричал:

— Миссис Уири, Боунс! Эй, кто-нибудь! Зажгите в доме полный свет. А остальные соберите все вещи, которые могут гореть. Скорее! Мы должны разжечь такой костер, чтобы они нас увидели.

Проходили часы. Сколько их прошло — никто не знал, да и не интересовался. В этой темной мрачной пещере не существовало ни дня, ни ночи. Скудный свет единственной лампочки был их солнцем и луной. Люди походили на камни, и только их неровное дыхание говорило о том, что это живые существа.

От тяжких дум у Эллери начинала кружиться голова. Его мысли перескакивали от жизни к смерти, от далеких, почти изгладившихся из памяти фактов к надвигающемуся, пугающему своей неизвестностью будущему. Снова вернулись мысли о неразгаданных убийствах. Все большие сомнения заставляли усиленно работать клеточки его мозга. Он думал о странностях человеческого ума, который, упорно занимаясь решением сравнительно незначительных проблем, в то же время не обращает внимания на более серьезные вещи, избегает их. Одним убийцей больше или меньше — какое это может иметь значение для человека перед лицом его собственной смерти? Думать об этом неразумно, нелогично. Он должен позаботиться о своей душе, примириться со своими богами, а не беспокоиться о таких пустяках.

Но не в силах сопротивляться нахлынувшим на него мыслям об убийствах, он закрыл глаза и, несмотря на усталость, предался размышлениям с прежней энергией.

Прошло много времени, прежде чем он снова их открыл. Ничего не изменилось. Близнецы, съежившись, притулились у ног матери. Миссис Ксавье, закрыв глаза, по-прежнему сидела на пустом ящике, прислонившись головой к цементной стене. Доктор Холмс и мисс Форрест тихо сидели рядом, не двигаясь. Смит развалился на той же пустой коробке, опустив голову, голые руки свешивались между фальстафовскими ляжками. Миссис Уири лежала на куче угля, закрыв глаза рукой. Боунс все так же сидел около нее, скрестив ноги, не мигая, как каменное изваяние.

Эллери поежился и вытянул руки. Инспектор, сидевший на ящике рядом с ним, пошевелился.