Она погладила Шурку по затылку, по темени. Там погладила, куда дотянулась.

«Лысеет».

Он повернулся к ней, улыбнулся. Потом отвернулся к приглушённому телевизору, снова подпёр кулаком подбородок. Думал о чём-то.

«Смешной будет, лысый. С торчащими ушами и этим огромным подбородком. Ему надо бороду отрастить. Почему бороды сейчас не в моде? Они могут ввести в офисе новую моду. Нет, шеф ему запретит. Скажет: у нас половина поставщиков — женщины. А женщины бород у мужчин не любят. Шеф категоричен. И он не женщина. Я же вот не против бород. А шеф как Пётр Первый. Самодур. Все торгаши самодуры. Шурка прав: когда живёшь среди денег, добытых не трудом, дуреешь. И вот мы тоже — торгаши, и тоже живём среди денег. И хотим и дальше жить среди денег. И все люди на планете хотят быть торгашами и жить среди денег. И ради денег».

Я думал. Думал письменно.

Я люблю думать письменно. Нет, не потому, что лучше думается. Из-за привычки писать. Барабанить по клавишам.

И я люблю читать написанное. То есть набранное.

Бывает немного неловко перечитывать свои же записи: будто подсматриваешь сам за собою. Лучше б уж кто-нибудь другой читал. Как жена Толстого его дневник.

— Светка, — шёпотом спросил Никита, — не спишь?

— А зачем шёпотом спрашиваешь?

— Чтобы не разбудить.

— Разбудил.

Вчера Катя сказала ему: она не уверена, что хочет за него замуж, а он ответил: «Да ты хочешь, дурашка, просто воображаешь, будто простой дорожный мент тебе не пара». — И она согласилась. И сказала: «Я знаю: время классов давно прошло». — «Ну, ты завернула, — сказал он. — Оно не прошло, и никогда не пройдёт». — «У меня же высшее образование, мне лучше знать. В советское время были три класса: рабочие, колхозники и интеллигенция. А при царе было дворянство, буржуазия, пролетариат и…» — «Ну и что? — перебил он Катю. — Если этих классов нынче нет, то не значит, что классов вообще не стало. Теперь они проще: те, у кого есть деньги — это первый класс, и те, у кого денег нет, — это второй класс, отбросы общества, так сказать. И те, кто во втором, очень хотят перейти в первый. К деньгам. Вот и всё. Понятно?» — «Социальная мобильность. Перемещение из страты в страту», — сказала Катя. — «Поменьше ненужных слов употребляй — и поменьше будешь меня стесняться. Запомнят сотни иностранных слов — и чувствуют себя образованными. Ты вот, Катя, меня понимаешь?» — «Да». — «А ведь я обхожусь без этой иностранной зауми. И ты можешь обходиться. Ты эту заумь прибереги для кого-нибудь другого». — «Для кого?» — «Для своих будущих пациентов. Чтобы они тебя не с первого, а с двадцатого раза понимали. Побольше часов у тебя проведут. Побольше денежек заработаешь. Те, кто эти слова придумали, придумали их ради денег, Катя. Если б они не могли этим заработать, они б занимались другим бизнесом. И советские коммунисты собирали бабки со всего народа, сидели по парткомам да обкомам, да в Москве, ни фига не делали. Одно и то же, что нынешние депутаты. Везде деньги, и везде только два класса».

Он быстро съел своё карпаччо (какие же крошечные порции в этом ресторане! Надо было двойную порцию заказать или взять к говядине баклажанов с сыром, — но цены-то!.. В ресторанах только аппетит раздразнивать) и теперь смотрел, как она кушает салат «Британский». Ему нравилось смотреть, как Катя ест. Как пьёт чай. Вообще обожал на неё смотреть. На одетую, полураздетую, голую. Одевающуюся, раздевающуюся. Лежащую, сидящую, стоящую. Работающую на компьютере, читающую книгу, смотрящую телевизор, говорящую с ним. Бывало, она краснела под его взглядом. Это ему нравилось тоже. И он кушала вой салат — аккуратно, действуя вилочкой, ножиком с мелкими зубчиками, — а он смотрел на неё. Он видел её ровненькие зубы, маленький рот с пухлыми губами, карие глаза, маленький нос и волосы, которые она называла «каштановыми», а он называл «коричневыми».

Она хочет, хочет за него замуж. Потому и говорит, что «не уверена». Она стеснялась его, когда их видела подруги-студентки, стеснялась немного его формы «ДПС», но она любила его. И в постели он, Костя Мальцев, был очень неплох. Мужчина понимает, когда девушке с ним приятно. Ростом он, правда, не вышел, и ниже её. Но всего-то сантиметров на семь. Не могут же семь сантиметров быть препятствием для брака.

Катя просто нервничает. А нервничать не стоит. Он уже вчера объяснял её. Тем более с этим делом ещё не точно. Так, одно переживание. Для того и нужен мужчина женщине, чтобы успокаивать её. Особенно женщину-психолога. Психологи ведь и делаются психологами потому, что сами не умеют успокоиться. Им кто-то нужен, чтоб их успокоить. Вот потому они и ищут себе пациентов — у которых ещё больше беспокойства, чем у них.

Мечта, сказала ему Тоня, бывает личная, частная, то есть маленькая, о себе, любимом, и бывает не о себе — обо всех людях, большая, на весь мир.

Какая мечта была у него, Баранова?

— Какая мечта у тебя, папа?

— У папы завтра трудный день: понедельник, — сказала Рая.