В месте, именуемом людьми Чистилищем, к отправлению на Землю готовились души – те, кто уже однажды пытался родиться, но неудачно. Не получилось, так бывает. А душа, она ведь вечная, ей обязательно нужно прожить свою жизнь или, может быть, даже не одну. Не отправлять же ее в Ад из-за того, что кто-то там, на Земле, подумал, что ему еще слишком рано становиться матерью, или вспомнил про свои материальные проблемы, или еще из-за какой-то ерунды.

У каждой из этих душ был свой первый раз, когда они, неопытные и полные оптимизма, из места под названием «рай» отправлялись в неизвестность под названием «жизнь». Оптимизма – хоть отбавляй. Позитива – тоже. И единственное, что по-настоящему волновало души, обитавшие там и готовившиеся к Телепортации (научное название перехода, в просторечии именуемого «рождением»), – это правильно пройти подготовку к отправке на Землю (первая часть задачи) и (вторая часть) удачно родиться. Думаете, это просто? Вот так вот взял, да и родился? Вероятно, вы стартовали из Рая, и вам просто повезло. Любой горемыка из Чистилища на этот счет может рассказать немало грустных, очень грустных, печальных и даже откровенно трагичных историй. Если захочет, конечно.

На первый взгляд процедура Телепортации выглядит достаточно просто. По прибытии в Рай проходишь стандартный для всех душ курс обучения безусловным рефлексам: есть, пить, одергивать руку от огня и еще нескольким, которые даже при удачном рождении не понадобятся еще как минимум лет пятнадцать-двадцать. Одновременно изучаешь факультатив по изучению приемов выживания в земных условиях. Конечно, бойцов спецназа здесь не готовят, да и сам процесс рождения – штука коварная, во время него почти все полученные навыки забываешь, но некоторые приемы все равно бывают просто жизненно необходимы. Например, не родиться раньше срока. Или мило улыбаться при рождении, вызывая симпатии и умиление у окружающих.

Еще один важный курс – инструктаж по управлению человеческим телом. Читается полностью, с изучением даже таких сложных вещей, как левитация, телекинез, телемагнетизм, сенсорное видение и прочее. Из более простого – основные механизмы управления человеческим телом. Практически полностью забывается при рождении, однако навыки, полученные при подготовке, будут перенесены в подсознание и, при необходимости, могут быть оттуда извлечены, например, в экстренной ситуации (а откуда, думаете, берутся силы у матери, поднимающей одной рукой многотонную машину, чтобы вытащить из-под нее своего ребенка?) либо путем долгих медитаций и тренировок (вспомним «чудеса» монахов Шаолиня).

Да, и не забудь прослушать напутственную речь, читаемую обычно кем-нибудь из высших иерархов, обычно архангелов. Как правило, это либо Михаил, либо Гавриил, в зависимости от обстоятельств. Под «обстоятельствами» в данном конкретном случае могут выступать краткосрочные командировки, неотложные текущие дела или банальные выходные одного из лекторов. Вот и все. Не пройдет и двух недель, как ты будешь полностью готов к жизни на Земле. Можешь идти и рождаться, что, собственно, души с радостью и делают. Не проходит и месяца (в земном летоисчислении, естественно, чтобы было понятно), как они, переполненные радостью и оптимизмом, в огромном количестве излучая позитивную энергию, отправляются в Телепортационный центр. Дело за малым – из огромного списка возможных родительских пар, рассортированных для удобства по различным областям земного шара, выбрать подходящую. После этого заполняется небольшая заявочка (в установленной форме, чтобы было проще), вакансия бронируется, а продолжающая радоваться душа отправляться в последний раз прогуляться по райским просторам, дабы насладиться красотами и морально подготовиться к рождению. Впрочем, вторую половину задания (про подготовку) радостные души, как правило, опускают, рассудив, что они и так уже достаточно подготовились. Души в Раю вообще, как правило, чересчур самоуверенны.

В секторе 15.00.846.453А Чистилища в это время было не так уж и много душ. Гришка – загорелый белобрысый парнишка примерно лет шести, с царапиной на левой коленке и сбитым локтем. А что удивляться? Можно подумать мальчишки, попадая в Чистилище, становятся другими. Мальчишки, где бы они ни были, всегда остаются верными себе: дергают девчонок за косички, дерутся друг с другом, расшибают локти и колени, расквашивают носы и всеми силами стараются не заплакать при этом – они ведь уже мужчины, хоть и очень маленькие.

Витька – смуглый черноглазый малыш с огромными, слегка раскосыми черными глазами. В правой руке – яблоко, подаренное кем-то из ангелов во время посещения Телепортационного центра, ввиду своего приличного размера съеденное только наполовину. В левой – замечательная длинная и очень крепкая палка, которая по желанию Витьки может превращаться в удобный и очень надежный посох, в коня, в летучего змея-дракона и во все остальное, чего только не придумает буйная детская фантазия. В настоящий момент бывший воин (в прошлый раз Витька с ребятами соорудили замечательный дзот, в котором практически профессионально организовали засаду против врагов, жаль, вот, только враги не пришли) раздумывал, как при помощи нескольких листьев пальмы, найденной в лесу за оградой и подручных средств соорудить из имеющейся в наличии палки настоящий флаг, который был бы, во-первых, гордостью и олицетворением могущества их маленькой команды (главным образом, перед другими группами маленьких душ, играющими в тех же лопухах, но вроде как бы отдельно от них), а, во-вторых, предметом зависти. Впрочем, для последнего были как раз все шансы, потому что насколько знал Витька, у всех остальных не было даже такой замечательной палки, как у него, не говоря уж о настоящем (пусть и сделанном из листьев пальмы) флаге.

Собственно, именно за решением этой, бесспорно, очень важной проблемой, они и отправились в потайное место, где можно было спокойно посидеть вдвоем, не опасаясь, что на горизонте появиться чья-нибудь любопытная физиономия, и подумать. Вообще они часто оставались вдвоем, не зря же были лучшими друзьями! Они вместе шалили, вместе бегали за ангелами, упрашивая их рассказать «чего-нибудь интересное» и, конечно, вместе дрались с девчонками. В Чистилище Витька с Гришкой попали примерно в одно и тоже время – целых одиннадцать лет назад. Сначала, конечно, дичились друг друга, но потом ничего, сдружились. Сначала, как водиться, присматривались друг к другу, потом несколько раз поговорили о вечном (о войнушках и коварстве девчонок, разумеется, о чем же еще?), подрались (правда, ни один из них уже не помнил, за что), помирились, повторили процедуру несколько раз. А потом, как-то незаметно, сдружились. Как оказалось, вместе намного легче переносить боль, даже если она очень большая.

Витька первым попал в Чистилище, после того, как его молодая мать, запершись в пустой комнате студенческого общежития, самостоятельно родила маленький живой комочек.

Не то, чтобы Маргарита не хотела детей, нет. Когда-нибудь потом, может быть, через пять, а, может, и через все десять лет, когда она доучиться и станет (обязательно станет!) великой актрисой или, на худой конец, фотомоделью (но лучше и то, и другое, вместе взятое), она создаст свою семью или просто родит себе ребенка, который обязательно (слышите? обязательно!) будет таким очаровательным, что за его снимок зарубежные таблоиды будут обещать целые состояния. А почему собственно нет? Чем ее ребенок хуже приемных камбоджийских детей знаменитой поп дивы или известной голливудской пары? Ничем! Тем более, что к тому моменту сама Маргарита твердо намерилась стать известной если уж не актрисой, то топ-моделью – точно. В Голливуде вообще топ-модели часто становятся потом актрисами. Так почему не она?

Гришка, в отличие от большинства обитателей Чистилища (за исключением, разве что только Витьки да еще пары-тройки несчастных душ), знал, что говорил. Но, что удивительно, свою прошлую мать нисколечко не винил. Гришка вообще был философом – он считал, что, видимо, на судьбе ему было написано родиться второй раз, и ничего с этим не поделаешь.

В качестве родителей Гришка выбрал молоденькую девчушку и вполне состоятельного мужчину, с которым они жили вместе. Отношения между ними были просто замечательные, будущие родители любили друг друга, а это, подумал Гришка, наверняка самое главное. Спонтанно, как-то само собой пришло решение о рождении. Чтобы не откладывать дело в долгий ящик, Гришка сразу же отметился в общем списке, забронировав симпатичную девчушку себе в родительницы. Полюбовался еще раз изображением лучистых глаз и светлых, соломенных кос, да и пошел проходить дальше преджизненную подготовку: когда находишься в Раю, вообще как-то особенно сильно хочется верить в чудеса. Рай – это единственное место, где количество оптимистов на душу населения зашкаливает всякие возможные показатели. Особенно, если все эти оптимисты еще ни разу не были на земле.

Гришка до первого своего рождения практически ничем не отличался от остальных, точно таких же, как и он, сопливо-восторженных новорожденных душ, готовящихся к отправке на Землю. Он точно так же верил в чудеса, а его будущая жизнь на земле уже заранее была тщательно распланирована и досконально просчитана. Да и потом, девушка с такими лучисто-серыми глазами просто не могла быть плохой матерью! Спросите об этом любую еще ни разу не рождавшуюся душу в Раю.

А тем временем на Земле девушка с лучистыми глазами, которую в миру все звали Галиной, неожиданно для себя поняла, что беременна и испытала при этом, наверное, самую сильную эмоцию за всю свою жизнь – вселенскую злость на себя, на весь мир и на любовника, который не позаботился о ее безопасности и последствиях тайной любви. Несмотря на свой достаточно юный возраст, Галина была девушкой рассудительной и понимала, что авторы учебников по биологии обычно не врут, а это значит, что беременность сама по себе не рассосется и ребенок никуда не денется. Понимала она и то, чем грозят ей подобные обстоятельства. Сначала, когда узнает мать, она будет, в лучшем случае, всего лишь избита. Потом, когда узнает все село (к несчастью, ее угораздило родиться в небольшом степном украинском селе, где все всегда все друг про друга знают и самым главным развлечением для народа является перемывание косточек соседей), она станет посмешищем. Понимала она и то, что ее жизнь после рождения ребенка будет, скорее всего, окончена, а на далеко идущих планах в отношении собственной жизни лучше всего поставить жирный черный крест. Впрочем, так далеко она не заглядывала, предпочитая решать проблемы по мере их поступления. Об обращении в больницу, чтобы сделать аборт, не могло быть и речи. Галине было всего лишь 16, а это значит, что ей в любом случае нужно было согласие матери. И хотя умом Галина понимала, что лучше проблему решить сейчас, рассказав все родительнице, чем откладывать все на потом, панический страх перед собственной матерью заставлял ее молчать. Способствовал этому и тот факт, что отцом бедного Гришки на самом деле являлся, как ни прискорбно это звучит, отчим Галины, то есть материн гражданский муж Петр, к которому она воспылала весьма нежными, но отнюдь не дочерними чувствами еще, наверное, в раннем подростковом возрасте, а, может быть, даже в детстве. Мать, понятное дело, связь мужа с дочерью не приветствовала, и те несколько робких поползновений с его стороны, которым она случайно стала свидетельницей, были пресечены самым жестоким образом: дочь была жестоко выпорота подручными средствами (при этом матери было абсолютно наплевать на то, какими именно – что попалось под руку, тем и лупила) и даже заперта на два дня в погребе. Мужу, впрочем, тоже досталось: сначала его долго и целенаправленно гоняли по огороду со скалкой, при этом периодически прохаживаясь оною по спине несчастного, потом был скандал с использованием швыряния в неверного подручных предметов. Впрочем, мать Галины была женщиной отходчивой: уже через три дня и муж, и дочь были прощены, а обида на неверных забыта. А зря, потому что связи своей они не прекратили, они лишь стали более осторожными. Признаваться матери, в общем, было категорически нельзя. «Ничего», – подумала будущая Гришкина мать, – «Может, все еще и образуется». И принялась решать проблему своими силами.

Для начала она попробовала несколько раз спрыгнуть с дерева. В качестве полигона для маневров нового испытательного аппарата по имени Галина была выбрана старая огромная верба за селом, в лощине. Верба подходила по нескольким параметрам. Во-первых, она была высокой и при этом имела достаточно разветвленную крону, что позволяло залезть, с одной стороны, высоко, а, с другой, достаточно быстро. Во-вторых, верба росла в довольно малопосещаемом селянами месте, поэтому вероятность нежелательной встречи со случайными свидетелями была минимальной. К тому же крона дерева была настолько огромной, что практически полностью скрывала юную специалистку по прыжкам без парашюта даже от тех, кого ненароком все же занесет в этот довольно уединенный в обычное время уголок родного села. Всего Галина планировала совершить 3 прыжка. Но потом, пересчитав все кости и определив, что полеты прошли без видимых потерь для организма (т. е. отсутствовали открытые переломы конечностей и вывихи суставов), она совершила на всякий случай еще один – контрольный – прыжок, забравшись для этого практически на самую макушку. Лезть пришлось долго, нудно и трудно, потому что ива – это вам все-таки не вышка для прыжков с парашютом. Мешались ветки, больно царапались мелкие сухие палочки, которых до того в густой листве не было заметно даже при самом близком рассмотрении. Плюс ко всему – по самому дереву, оказывается, ползало огромное множество всяких насекомых, которые хоть и не кусались, но оттого все равно не становились менее противными. Насекомых (даже муравьев, коих на злополучной иве было большинство) Галина не любила с детства. Она не то что бы их боялась – нет. Было в них что-то противное и даже мерзкое, во всем этом бесконечном количестве мелких ножек, усиков, крылышек. Они, конечно, были полезны для природы в целом и все такое, по крайней, именно это им недавно говорила учительница на уроках экологии. Но ведь это же для всей природы в целом. «Для биосферы» – вспомнила Галина странное слово, прочитанное в учебнике.

Витька и Гришка были одними из самых старых обитателей Чистилища. Не рекордсмены, конечно, ибо иногда в Чистилище встречались души, задержавшиеся на пятнадцать и даже двадцать лет. Ангелы, понятное дело, находились тут еще дольше, но они ведь не в счет, у них работа такая. Дружили ребята в основном с такими же «старичками», как и они сами. Вот, например, Катька. Рыжая девчонка с веселыми конопушками. Хороший, верный друг и товарищ по играм, который, даже несмотря на то, что она девчонка, никогда не предаст и не продаст. С ней можно было поиграть в прятки среди зарослей небесных лопухов или поклянчить ангелов рассказать «что-нибудь интересненькое». Она не чуралась настоящих «мужских» проделок и легко могла дать отпор любому драчуну. Катька была настоящим другом, который сделает для тебя все. Единственное, что она не могла – это научиться доверять людям, но по этому вопросу никаких претензий у ребят, понятное дело, не возникало, они ее прекрасно понимали. Они и сами были такими же.

Не возникало особых вопросов и среди служителей Чистилища. Списки на рождение, Катьке, конечно, предлагали, и в Телепортационный центр она ходила регулярно, потому что так было положено, только вакансии просматривала очень и очень неохотно, объясняя всем желающим, что она, наверное, просто еще не готова к рождению.

Диалоги с работниками Телепортационного центра стали стандартными:

– Катерина, посмотри, пожалуйста, какие вакансии отобрал для тебя наш компьютер, – предлагал ангельски спокойный служитель.

Хмурая Катька брала лист с распечаткой, внимательно читала, после чего, скорчив недовольную (по ее мнению, а со стороны – так вполне забавную) мордочку, отвечала:

Прошло много лет с того момента, как они поселились в Чистилище. Дни сменяли ночи, а недели бежали друг за другом, как будто соревнуясь за приз на самое быстрое прохождение дистанции длиной в семь дней. Зимы с веснами, наверное, тоже сменяли бы друг друга, если бы в Чистилище вообще были времена года. Не будем рассуждать о том, плохо это или хорошо, но погода здесь всегда стояла одинаковая – теплая, ясная и практически безветренная. Да и смысла в выделении из бесконечно-монотонной череды дней, скажем, осени, по большому счету не было абсолютно никакого. Для особо желающих почувствовать прелесть прозрачного осеннего утра, покрытого легкой седой изморозью, вдохнуть хрустально-сизый воздух весеннего заката, пошлепать по первым лужам весны или просто прогуляться под мелким осенним дождем, были выделены отдельные специализированные области с измененным типом климата. Там же желающие могли покататься на горных лыжах в местности, ни на йоту не уступающей Кавказу или Альпам, или на обычных лыжах «среди березок средней полосы». Главное, было бы желание. Оно, кстати, у ребят иногда возникало, и тогда, заполнив специальные анкеты (не очень длинные) и получив особое разрешение Смотрителя, они, прихватив на Складе Путешествий соответствующий инвентарь, отправлялись к Внутреннему Телепорту. На огромном табло светились рассортированные по типам климата области. Дальше – дело техники: выбираешь понравившуюся, нажимаешь кнопку, щелчок – и ты уже на месте. Двери телепорта открываются, и ты видишь пред собой тот самый пейзаж, которого тебе не хватало среди умиротворенного покоем и негой Чистилища: можешь купаться в океане, кататься с ледяных горок или карабкаться на настоящие вершины. О времени тоже можешь не беспокоиться – умная система сама подскажет, когда нужно возвращаться, чтобы не опоздать, к примеру, на встречу в Телепортационном центре или просто банально не заболеть, промочив ноги под проливным осенним дождем. Впрочем, ребята хотя и пользовались иногда этой услугой, делали это все же крайне редко.

Их дружба была проверена временем, душевная боль от неудавшегося рождения слегка притупилась, поэтому все свободное время они проводили на территории Чистилища, предпочитая серьезным поискам смысла жизни веселые игры друг с другом и ангелами (в том случае, конечно, если у тех был выходной). Ангелы вообще здорово умели играть в разные игры: в прятки там, или в догонялки. На полном серьезе, позабыв о мировых и прочих проблемах, ангелы в белых хламидах носились по территории чистилища, играя с ребятами. Носились честно – без крыльев или крылатых сандалий, босиком и вприпрыжку. Иногда даже можно было встретить ангела, скачущего, например, на воображаемом арабском скакуне. В качестве скакуна обычно выступала какая-нибудь палка.

Единственное ограничение – все эти игры были возможны, конечно, только в том случае, если на базе отсутствовало начальство. К бедным исковерканным детским душам, конечно, тут все относились с пониманием, но ангелы, как ни крути, все-таки были на службе, а значит, должны были строго соблюдать инструкцию. К сожалению, ни в одном из должностных предписаний игры с детьми и, тем более, скачки на воображаемых арабских скакунах предусмотрены не были.

По всем расчетам и предпосылкам этот день должен был пройти точно так же, как и множество других, уже прошедших дней в Чистилище. Ребята собрались в своем любимом укромном уголке прямо за Телепортационным центром, чтобы обсудить текущее положение дел и планы на будущее, как вдруг, совершенно неожиданно для всех, Гришка объявил о том, что решил родиться. С одной стороны, этого, конечно, следовало ожидать – рано или поздно все души, проходившие реабилитацию в Чистилище, отправлялись в молочный туман Телепорта. Просто в случае Гришки, по мнению ребят, это было как раз скорее «рано», чем «поздно». С одной стороны, он в Чистилище уже был достаточно долго, но, с другой, своими планами на рождение ни с кем (даже с верным другом Витькой) не делился, поэтому, собственно, его решение и стало неожиданностью. По неписанным правилам Чистилища ребята его, конечно, поздравили и всячески поддержали, надеясь, правда, в тайне на то, что он хоть и решил телепортироваться, но произойдет это, возможно, не так уж и скоро: пока Гришка подберет себе подходящих родителей, пока пройдет утверждение, пока будет длиться очередь на телепортацию. А там, говаривал Ходжа Насреддин (на самом деле состоявший на штатной службе в Небесной канцелярии в качестве пророка), или эмир умрет, или осел сдохнет, в смысле, или Гришка передумает, или телепортацию не утвердят.

Жила надежда, впрочем, не долго: ровно до того момента, как Гришка уточнил, что он не просто собрался телепортироваться, но и сделать это как можно быстрее. Он, оказывается, ни кому не рассказывая, уже и семью себе успел выбрать.

Земля, как обычно, жила своими заботами в соответствии со своими собственными законами. О небесных планах здесь, конечно, знали, но не всё и, конечно же, далеко не все. Некоторые, правда, догадывались, но большинство (увы!) проживало в блаженном неведении. Пара, которую выбрали в качестве родителей сначала Гришка, а затем и Катька, ничего об их выборе не знала, но, впрочем, может быть, это и к лучшему, хотя тоже – кто знает, к лучшему ли?

Пара (та самая статная, чуть полноватая женщина с пшеничными волосами, забранными в большой пучок на затылке и высокий черноволосый крепыш), что, собственно, было известно Гришке, и из-за чего вообще разгорелся весь сыр-бор в Телепортационном центре, уже имела двоих детей – мальчика и девочку. Соответственно, еще один ребенок им был совершенно не нужен. А чего уж говорить о двойне? Возможно, плохо сработали ангелы– хранители их душ, или, может быть, сами души были изначально несознательными, но выполнять свое жизненное предназначение они не только не собирались, но еще и всячески препятствовали. Будущая мать близнецов беременности боялась панически. Потенциальный отец с ней был с ней в этом вопросе полностью солидарен. В качестве «тяжелой артиллерии» выступали самые современные и (как утверждала телевизионная реклама) самые надежные средства контрацепции. Будущая мама – Маслова Евгения Николаевна, замученная жизнью чиновница из какой-то там государственной чиновничьей службы, могла спокойно забыть позавтракать или купить хлеба к обеду, или сварить щи, или достать размораживаться к ужину курицу из морозилки. Она даже могла забыть сходить в парикмахерскую или к врачу, но чего она никогда не забывала, так это принимать свои противозачаточные таблетки, периодически (для верности) сопровождаемые другими средствами контрацепции. Аборт Евгения Николаевна считала не то чтобы грехом, но как-то рука не поднималась убивать своего будущего ребенка. Во-первых, она где-то читала, что в возрасте четырех недель у зародыша уже начинает биться сердце, в шесть – он уже чувствует боль, а в восемь – его органы практически полностью сформированы. Да и потом, а вдруг он окажется гением, которому, к примеру, суждено спасти мир? Или написать величайшую в истории человечества картину? Или сочинить музыку, от которой переворачивается душа даже у самого закостенелого циника? Нет, решиться на убийство будущего гения Евгения Николаевна никак не могла, поэтому и избегала беременности всеми возможными способами и средствами, как – то даже не задумываясь о том, что будущего гения она, может быть, и не убивает таким образом, но и родиться ему не дает практически никаких шансов.

Следующее, что она собиралась попробовать, это старинный бабушкин рецепт, обещанный на работе сослуживицей Тамарой. Бабушка, естественно, тоже была Тамарина.

Как-то, попивая чай в рабочее время (любимое занятие всех мелких чиновниц в мелких чиновничьих конторах) и обсуждая самые что ни на есть насущные женские проблемы (мужиков, детей, правительство, инфляцию и где купить шмотки подешевле, потому что носить абсолютно нечего), Тамара упомянула о том, что ее бабка, которая живет в деревне, рассказывала однажды о чудодейственном рецепте, который, будто бы, по словам этой старой карги, был способен избавить любую женщину от любых женских проблем. Панацея от извечного страха Евгении Николаевны включала ряд ингредиентов, из которых Тамара запомнила только какие-то загадочные «квасцы». Средство, по словам сослуживицы, было настолько чудодейственным, что уже через полгода применения можно было навсегда избавиться от вечной женской опасности забеременеть. Сама бабка, по рассказам, использовала его, родив троих детей. Больше, по ее словам, никаких проблем у нее никогда не возникало. Особых негативных последствий для бабкиного здоровья, судя по ее весьма и весьма преклонному возрасту и все еще весьма воинственный характер, зелье не оказало. С другой стороны, сомнения все же оставались: раньше-то женщины были не в пример здоровее нынешних. Бабка-то в молодости, размышляла Евгения Николаевна, небось мешки одной левой ворочала. Она-то и слов таких, как гипертония, обмен веществ, щитовидная железа и не знала. А у нее, Евгении Николаевны, вечно то давление подскочит, то голова заболит, то спина заноет, то сердце заколет. А вдруг ее болячкам таинственное зелье не понравится? С другой стороны, таблетки, наверное, тоже не особо полезны.

В общем, зельем Евгения Николаевна, заинтересовалась.

Евгения Николаевна, несмотря на свою импульсивность, в жизни была человеком достаточно индифферентным. Недостатки других людей ее мало трогали, если, конечно, они не затрагивали ее личные интересы. Она прекрасно переносила занудство, храп, навязчивые идеи и даже полное отсутствие манер. Она никогда не осуждала сплетников, мошенников и грабителей банков. Проститутки вызывали у нее симпатию, а взяточники вообще были милыми людьми, просто поставленными в неважные экономические условия (если бы государство платило нормальные зарплаты…). Вряд ли стоило брать ее и в присяжные заседатели – оправдать она могла, наверное, даже маньяка, потому что, по большому счету, все это ее мало волновало. Евгения Николаевна, конечно, не оставалась равнодушной, к примеру, к терактам, особенно если в них гибли дети. Могла пожалеть она и обиженную старушку, но все эти волнения, хотя и вызывали у нее слезы на глазах, на самом деле глубоко ее не трогали. Евгения Николаевна вообще в своей жизни больше всего ценила собственное душевное спокойствие и уверенность в завтрашнем дне. Ей даже не нужны были какие-то социальные и экономические гарантии (тем более, зная наше непредсказуемое государство, о каких вообще гарантиях могла идти речь?), у нее был собственный план на собственную жизнь, и именно его она четко придерживалась. А если жизнь вдруг вносила какие-то свои коррективы, план Евгении Николаевны тут же бывал соответствующим образом изменен, уже с учетом объективных обстоятельств.

К одному из таких обстоятельств, срочно требующих корректировки жизненного плана, относилась и так некстати явившаяся Андрею Павловичу поздняя и, как казалось ему самому, настоящая любовь.

Любовь звали Сонькой. Она работала на том же самом заводе, что и Андрей Павлович, правда, не электриком, – бухгалтером. Работала уже года два как, но то ли Купидоны сработали неоперативно, то ли просто судьбе было так угодно, но встретиться им довелось всего месяц назад, когда Софью попросили подменить заболевшую кассиршу.

– Табельный номер… Фамилия… Распишитесь… Пересчитайте деньги…

Банальные фразы, которые каждый слышит в свое жизни не одну сотню раз. Почти всегда они вызывают положительные эмоции, а в некоторых случаях – искреннюю радость, но практически никогда – любовь.

Как оказалось, чтобы опытному чиновнику оформить все нужные бумаги по разводу, требуется не так уж и много денег, времени и сил. Прекрасно зная все тонкости бюрократических структур и варианты устраиваемых ими препонов, а так же все возможные пути их решения, Евгения Николаевна сумела в рекордно короткие сроки оформить все необходимые документы и даже уладить имущественные вопросы, выписав блудного мужа с причитающейся ему жилплощади, благо последний не очень-то и сопротивлялся.

Для виду она, конечно, погоревала. Несколько дней ходила на работу в черных очках. С бабушками на скамейке перестала даже здороваться, а подруге Тамаре в пятьдесят пятый раз рассказала о том, какая невзрачная ей досталась соперница. Она даже маме в Воронеж позвонила, сообщив, что Андрей Павлович теперь с ними больше не живет, а она превратилась в свободную женщину. Конечно, хотелось бы не только свободную, но и обеспеченную, но с этим у Евгении Николаевны пока еще были достаточно серьезные проблемы. Живи они, к примеру, в Штатах и будь Андрей Павлович каким-нибудь миллионером, или, к примеру, рок-звездой, она в подобной ситуации могла бы, конечно, рассчитывать на долгую и безбедную жизнь, отсудив у него при разводе приличную долю состояния. Вот тогда, думала Евгения Николаевна, она, наконец, смогла бы построить свою жизнь так, как хотелось. Она купила бы себе небольшой домик, в котором занималась бы выращиванием роз. Первое время после развода она бы бездельничала – может быть, отправилась бы в путешествие на круизном лайнере или слетала на отдых в какую-нибудь экзотическую страну. Детей определила бы учиться в лучшие закрытые школы Европы, а сама, хорошенько отдохнув, занялась бы какой-нибудь творческой деятельностью: например, стала дизайнером или известным автором женских романов. То, что ни прилично рисовать, ни связно написать что-либо, кроме официальных справок она не может, Евгению Николаевну волновало не сильно.

Жаль, что действительность не всегда совпадает с нашими мечтами. Впрочем, несмотря на полнейшую финансовую несостоятельность теперь уже бывшего супруга, она все равно была довольна: чувства между ними давно угасли, деньги в дом приносила в основном она, да и как мужчина Андрей Павлович, честно говоря, оставлял желать лучшего. По большому счету, не стоило даже беспокоиться, а, тем более, горевать. Мир, несмотря на положение разведенной одинокой женщины с двумя детьми, приобретал новые оттенки, настроение неизменно улучшалось с каждым днем, а душа Евгении Николаевны, почувствовав свободу, просила песен, весны и, конечно же, любви. На подвиги, правда, не тянуло, но это, возможно, всего лишь дело времени. К тому же Евгении Николаевне, если уж речь пошла о любви и романтике, больше пристало вздыхать у окошка в высоком тереме в ожидании прекрасного принца, чем самой скакать в поисках сказочных чудовищ, за счет которых можно было бы самоутвердиться. Дело оставалось за малым: эту самую любовь дождаться, и, заодно, восстановить этим свои собственные внутренние планы на эту жизнь.

Сидеть, сложа руки, было не в правилах Евгении Николаевны, тем более, в таком важном деле, как построение собственного счастья. Она стала чаще и намного пристальнее, чем обычно, поглядывать на симпатичных посетителей, которые иногда забредали в их мелкую чиновничью конторку. Жаль только, особой популярностью их ведомство у симпатичных мужчин не пользовалось, а основную массу посетителей составляли престарелые ловеласы да выжившие из ума старухи-маразматички, склочные и вредные, приходящие не столько за нужными справками, сколько по потребности хоть на ком-то выместить скопившуюся на окружающий мир злобу.

Какая весна? Какая любовь? Какое вообще счастье было возможно там, где ежедневное количество негативной энергии, выплескиваемое в окружающий мир «милыми» пенсионерками и пенсионерами многократно превышало любые допустимые нормы. Сперва Евгении Николаевне хотелось даже не плакать, а завыть диким волком, бросить все и бежать, сломя голову, куда глаза глядят, причем чем дальше, тем лучше. А потом как-то прошло. Все утряслось. Она привыкла и к работе и даже стала относиться к ней как герои самых лучших американских криминальных боевиков – это работа и ничего личного. Правда, обычно эту фразу в фильмах произносили киллеры, но, с другой стороны, кто говорит, что наша жизнь чем-то отличается от их жизни? Мы точно так же выполняем свою работу, а чтобы не сойти с ума – абстрагируемся от действительности. По сути дела, мораль, скажем, наших врачей-хирургов, или учителей, или даже любого чиновника как раз и должна подчиняться этому самому жестокому закону – «ничего личного», ибо в большинстве случаев он как раз и позволяет исключить пресловутый человеческий фактор, а, значит, избежать авиационной катастрофы (плохо провели предполетный досмотр, потому что как раз перед этим механики разругались с начальством), искалеченных еще в школе человеческих душ, когда учителя «затравливают» нелюбимого ученика или даже просто спасти чью-то человеческую жизнь, потерянную из-за того, что находящийся в глубоком похмелье врач плохо провел операцию. Да, конечно, у хирургов огромные стрессы – не каждому дано обладать мужеством провести операцию на живом человеке. А представьте себе, если это еще и ребенок… А если к тому же он жертва теракта или глупого несчастного случая? Естественно, возникает жалость, душевное напряжение и, как следствие, многочисленные стрессы, снимаемые, опять же, по традиции, алкоголем. Понятно, что если бы врачи относились бы к своей работе именно как к работе (и ничего личного), то эффект от их действий был бы намного больше. Другое дело, что даже относясь к пациентам так, они обычно все равно поступают непрофессионально, но это уже, по-видимому, национальная черта, которая, похоже (увы!), неискоренима.

К сожалению, самая большая подлость судьбы человеческой состоит обычно в том, что случается именно то, чего ты не ждешь и именно в тот момент, когда это для тебя меньше всего удобно.

Накануне, за несколько дней до случившейся неприятности (вернее, до момента ее обнаружения, ибо каждому известно, что беременность свершается, как правило, задолго до того, как обнаруживается), перспективный и со всех сторон положительный сосед Алексей Петрович, забавно смущаясь (как школьник, ей богу!), наконец-то решился сделать ей предложение. Как и положено, все прошло в красивой и романтичной обстановке, с обязательным ужином при свечах в самом дорогом ресторане, с маленьким, игравшим только для них «живым» оркестром, таинственным, слегка смущенным тоном и красивым обручальным кольцом в обязательной бархатной коробочке. Евгения Николаевна, конечно, как и полагается любой порядочной барышне, засмущалась, потупила глазки, но время на раздумывание брать, однако же, не стала. Будь она помоложе, она бы, конечно, может быть, еще подумала, все-таки встречались они не так давно. Но двое детей, давно уже не юный возраст и категорическое нежелание оставаться одной не оставляли ни малейшего шанса для риска. Евгения Николаевна хотела стабильности и упустить такую прекрасную возможность ее получения не могла. Естественно, она тот час же согласилась. Тем более, что Алексей Петрович пообещал самым коренным образом изменить ее жизнь в сторону счастья, то есть сделать именно такой, которой, по его мнению (и по мнению самой Евгении Николаевны, естественно) она была достойна.

Единственным небольшим даже не условием – пожеланием – к будущей жене стала просьба как можно чаще отправлять детей к бабушке, в Воронеж.

– Понимаешь, – оправдывался Алексей Петрович, – это все из-за коллекции. Они, конечно, очень воспитанные дети и я к ним прекрасно отношусь, но пока мы будем делать ремонт в твоей квартире, нам придется жить у меня… Дети – очень подвижные создания. Им нужен простор, нужны игры и разные забавы. А ты же видела, какая теснота у меня, им там и развернуться-то негде будет, не то что поиграть. Да и к тому же, они ведь могут случайно что-нибудь зацепить…

Еще одна маленькая просьба – что-то сделать с собакой. Попугая, как наименее опасное для его коллекции существо, Алексей Петрович милостиво согласился терпеть.

А тем временем грянул гром. Вернее, не грянул. Евгения Николаевна, давно подозревавшая «что-то не то» в плане своего женского здоровья, второй месяц планировавшая наконец-то сходить к врачу – «провериться» – наконец-то заподозрила самое худшее. Многократно откладываемый визит в поликлинику почти мгновенно был переведен в класс самых важных и значимых дел. Проблему (а Евгения Николаевна свое интересное положение, в данной сложившейся ситуации классифицировала именно так) следовало решать быстро и кардинально, пока она не стала слишком заметной и не разрушила голубые мечты о ее простом женском счастье. Ни о какой бесплатной женской консультации, где, по твердому мнению Евгении Николаевны, работают одни неудачники, которые не смогли найти себе ничего лучше, даже речи не шло. В старой записной книжке, откопанной где-то среди залежей полезных ископаемых ненужных вещей в кладовке, был найден телефон доктора, общепризнанного волшебника в области решения деликатных женских проблем. Как раз таких, как та, что возникла у Евгении Николаевны. Последний раз, правда, она обращалась к нему лет, кажется, семь или восемь назад, но ведь волшебники обычно не теряют своей квалификации, не правда ли?

Утром, дождавшись, когда ее соседки по кабинету разбредутся по своим неотложным чиновничьим делам (выпить чаю с конфетами, поболтать с подругами из соседнего отдела, обсудить кулинарный рецепт и просто отдохнуть, чтобы потом на целых два часа погрузиться в решение людских проблем), она набрала заветный телефон и записалась на прием. Волшебник, как оказалось, даже не думал бросать свое ремесло. Более того, его дела явно пошли в гору, раз он сумел открыть свою собственную поликлинику (правда, на другом конце города, но это уже мелочи) и даже назвать ее собственным именем – «Клиника женского здоровья доктора М.». Получилось, правда, не очень, как будто этим самым женским здоровьем заведовал доктор М., но, может быть, это было для чего-нибудь нужно, для рекламы, например. Впрочем, Евгению Николаевну это мало интересовало. Намного больше ее занимало высказанное секретарем утверждение по поводу того, что доктор «очень занят и в ближайшие две недели принять не сможет». Только после долгих уговоров, ссылок на давнее знакомство и общих друзей, Евгении Николаевне все-таки удалось записаться на прием, поздно вечером, уже после официального закрытия клиники. «Ну, если только очень деликатная проблема», – вздохнула секретарь, посоветовавшись с кем-то по внутреннему телефону.

Оставалась самая малость – договориться с Аленой о том, чтобы та опять забрала детей из школы и вечером посидела с ними. Последним нужно было позвонить Алексею Петровичу и привести какую-нибудь благовидную причину, по которой она не сможет сегодня к нему прийти. Можно было, конечно, сослаться на обычные женские недомогания, но тогда была опасность, что он зайдет вечером навестить больную, а этого делать не следовало по нескольким причинам. Во-первых, если все пройдет удачно, Евгения Николаевна будет выглядеть далеко не самым лучшим образом, а показывать свои недостатки (по крайней мере, до свадьбы) она не хотела. Во-вторых, возможно, ей вообще придется остаться в клинике на ночь, что может навести Алексея Петровича на совсем ненужные мысли о том, а нужна ли ему вообще больная жена. Рисковать Евгения Николаевна не хотела, поэтому позвонив Алексею Петровичу, слезно рассказала о болезни, но не о своей, а о тетиной, которая проживала в ближайшем пригороде, была одинока и страдала каким-то тяжелым хроническим заболеванием то ли почек, то ли печени. Выслушав многочисленные соболезнования и ни одного предложения поехать с ней, Евгения Николаевна, наконец, пообещала вернуться завтра или, в крайнем случае, послезавтра (вдруг операция даст осложнение?), потому что она уже дала телеграмму другим родственникам, и они как раз должны приехать.

После того, как все обстоятельства были улажены, Евгения Николаевна отпросилась с работы пораньше и поехала домой, чтобы собрать кое-какие нужные в этих делах вещи и дать наставления детям. Спустя три с половиной часа, ровно в назначенное время она уже стояла на ступенях частной клиники, вдавливая острым ноготком с безупречным маникюром кнопку звонка.

Клиника оказалась довольно милой. На светло-бежевых стенах висели оригинальные гравюры то ли в японском, то ли в китайском стиле (Евгения Николаевна уже могла определить, что это гравюры, но какие именно – это было все еще выше ее сил). В огромных деревянных кадках росли фикусы. Посетителей встречала симпатичная блондинка в белоснежном медицинском халате. Поинтересовавшись фамилией Евгении Николаевны, она сверилась с записями в журнале и, сославшись на затянувшуюся операцию, предложила подождать на удобном светло-бежевом диванчике в углу приемной, под фикусом. Чтобы Евгения Николаевна не скучала, ей принесли несколько толстых глянцевых журналов и даже включили замаскированную лампу на стене, чтобы ей было удобнее. Через несколько минут неизвестно откуда появившаяся еще одна медсестра поставила на столик перед ней поднос с миниатюрным чайничком, сахарницей, чашечку тонкого, полупрозрачного фарфора и вазочку с конфетами и печеньем. «Дорогие» – отметила про себя Евгения Николаевна, разворачивая шуршащие обертки известных марок. Из тщательно замаскированных динамиков (Евгения Николаевна, как ни старалась, так и не смогла их найти), полилась медленная расслабляющая мелодия. Блондинка – медсестра, улыбнувшись, отправилась за стойку, где углубилась в изучении чего-то, безусловно, важного, на экране монитора компьютера. С другой стороны, подумала Евгения Николаевна, возможно, она просто раскладывала пасьянс.