Камил Цоуфал медленно открыл дверцу ярко-желтого аварийного газика и, поколебавшись, с отвращением ступил в жидкую грязь, которой был покрыт западный участок.

Сегодняшний солнечный день, один из двадцати восьми в году, когда, по сведениям какого-то зловредного статистика, в Мостецком краю светит солнце, уничтожил последние остатки грязного мартовского снега и был готов перескочить последнюю предвесеннюю неделю, спорадическими зелеными ростками возвещая о лете, столь долгожданном для Камила. С утра была прекрасная погода, и город, вопреки обыкновению, не был окутан туманом, аварийные факелы химического завода пылали «спокойным пламенем», совещание у главного механика прошло довольно мирно (без восклицаний) — словом, все свидетельствовало о том, что состояние невзыскательного довольства, в котором он пребывал, достигнет наивысшей точки где-то после трех часов пополудни, как вдруг задребезжал телефон и возмущенный диспетчер непоправимо испортил Камилу предвкушение трех спокойных часов, посвящаемых переводам английских и немецких проспектов. Авария насоса на ветке бензопровода. На западном участке. На размытой, вечно заболоченной западной стороне. Прикоснувшись к холодной жиже, Камил стиснул зубы и, с трудом выдирая ноги из жирной рыжей слякоти, побрел к перемазанным в грязи слесарям, в растерянности толпившимся вокруг глубокой ямы с изуродованным насосом.

— Что, ребята, не слушается? — уже издали начал он бодрым тоном, заимствованным у целой плеяды руководящих работников химического завода, за долгие годы перебывавших в гостях у отца, технического директора Яна Цоуфала, не очень уверенно приблизился к старому производственнику Хлоубе и по-приятельски похлопал его по плечу.

— Ну, Старик, что это здесь за экскурсия? В резервуарах запасов едва хватит на полсмены, а вы играете в догонячки. За такое могут и взгреть как следует.

Хлоуба укоризненно взглянул на него и громко шмыгнул носом.

Здена взглянула на часы. Сегодня они снова остановились около одиннадцати. Ни один часовщик не знает, что с ними такое, а новые Камил обещает уже полгода. Здена вздохнула и, посмотрев на большие электрические часы над входом в кабинет врача, откуда наконец вышел тридцать пятый, и последний, пациент сегодняшнего утреннего приема, перевела стрелки. С милой улыбкой она проводила его до самого коридора, заперла дверь и вернулась в кабинет.

— Выпьешь кофе, Павел? — Здена улыбнулась в тридцать шестой раз — но теперь совершенно иначе — двадцатидевятилетнему врачу Павлу Краусу, подозрительно потянула воздух и недовольно сдвинула брови. Подойдя к окну, за которым на уровне глаз стояла молочная пелена, раскрыла его настежь.

— У тебя жуткий воздух. — Она покачала головой и облокотилась о широкий подоконник. — Посмотри, как сегодня на улице здорово. Будто весной.

— У меня не было ни минуты свободной. Что это сегодня с ними стряслось? Тридцать два больничных… Теперь страховщики забегают.

— Видно, ты слишком добрый доктор. Ну, а чем страдаю я, доктор Гален? — Здена сняла ослепительно белую шапочку, скрывавшую ее длинные темные волосы, и села на белый стул для пациентов.

Камил выключил проигрыватель, локтем толкнул дверь и, держа Дитунку на руках, пошел в прихожую.

— Поди к дедушке, поди ко мне. — Старый Цоуфал протянул к девочке свои огромные ладони, и глаза его засветились нежной радостью.

Камил не без расчета передал отцу дочку: он подумал, что хорошо было бы посоветоваться с ним, как поступить с той проклятой бензиновой веткой, но, пожалуй, сейчас этого делать не следует, так как, играя с Дитункой, отец переставал быть замом. Поэтому Камил отложил разговор до более подходящего момента. Через прихожую прошла Здена, лавируя с тарелками в руках. Внезапно почувствовав голод, он направился следом за ней. Гора золотистого обжаренного картофеля на всю тарелку и огромный бифштекс. Как в рекламном журнале.

— Сколько у тебя осталось денег? — подозрительно спросил он и ткнул пальцем в бифштекс.

Здена перестала есть. В оцепенении смотрела на тарелку. Потом швырнула вилку на стол так, что она зазвенела.

Покончив с ужином, Здена занялась домашними делами. Выстирать, погладить, вымыть посуду, выслушать при этом тысячу советов свекрови о том, что было бы полезно для дочки, для Камила и для семьи, потом развесить пеленки и приготовить ужин для Дитунки.

Усталость кандалами сковывала ее движения. Я совсем замоталась, кручусь как заведенная, а Камил с сигаретой рассиживает за письменным столом. Расчет очень простой. Час неквалифицированной работы по хозяйству — десять крон. Час работы переводчика — минимум двадцать пять. А чтобы выйти с Дитункой на прогулку, это ему и в голову не приходит. За такое не платят. А время — деньги. Потому что Камил все переводит на деньги. В том числе и еду. Камил умеет убить все, и мне страшно так жить с ним дальше.

Наконец все было готово, осталось приготовить ванну. Здена взяла у дедушки Дитунку и отнесла в комнату Камила.

— Можешь купать дочь.

Совсем недавно эта фраза была одной из самых любимых ими, но сегодня Камил неожиданно дал отпор.

Наступление пятницы было отмечено едким дымом с близлежащих электростанций. В шесть утра город был темным и скользким от тумана. От вчерашней весны не осталось и следа. Моросило. Собственно говоря, это был не дождь, а мелкие хлопья едкого пепла, который несло с электростанций. Они оседали на крышах домов, на голых деревьях, аллеей выстроившихся вдоль улицы, кружились в воздухе, а те, что достигали земли, сливались со скользкой пленкой жидкой грязи.

Шагая по тротуару, Камил хмуро смотрел на грязные камни мостовой. Что это накатило на Здену? Вчера весь день кусалась и нападала, ночью отвергла его, спать, мол, хочет. А сегодня осталась дома. Якобы нужно идти с Дитой на прививку. Странное совпадение. Нет ли у нее кого? Но кто это мог быть? Сама она никуда не ходит, к ней тоже… У нее и времени-то нет по гостям расхаживать. А впрочем… Доктор Краус. Она зовет его просто Павел. Восемь часов в день они проводят вместе, из них не меньше четырех они вообще наедине… И дважды в месяц дежурят на «скорой помощи». Целую ночь вместе…

Более чем двадцатиметровый островок платформы был заполнен толпой ожидавших трамвая людей. Битком набитые вагоны останавливались на почтительном расстоянии от островка, выплевывали горстку пассажиров и почти все, не забрав никого, проносились мимо. Очередь убывала медленно, зато сзади подходили все новые и новые жаждущие уехать. Заурядная утренняя сцена, обычно Камил переносил ее довольно терпеливо, но сегодня это было выше его сил. А виноват был отвратительный день, уничтоживший в зародыше приметы весны, и Здена, враждебная сварливая баба, которая вместо того, чтобы создать дома приют, убежище, оазис покоя, где можно отдохнуть от неудач, рождала все новые и новые ссоры.

— Прямо как черепаха! — бушевал какой-то пожилой человек рядом с Камилом, грозя кулаком водителю, который равнодушно взирал на них со своего места в стеклянной кабине. Когда вагон проходил мимо платформы, в его железный бок забарабанили кулаки.

Так дальше не пойдет. Надо что-то предпринимать. Вместо отдохнувших за ночь людей едут на работу сгустки желчи, злился Камил и с ненавистью провожал взглядом легковые автомобили, мчавшиеся мимо островка платформы к химическому заводу. Их было много. Непрерывный поток. И Камил поклялся, что в этом году у него будет машина, даже если ради этого пришлось бы влезать в долги. Это необходимость. Неизбежность. Машина — это копилка времени и гарантия покоя. Если хочешь чего-нибудь добиться, нужно во всем иметь строгую систему. Как отец. Телефон дома, телефон на даче и машина с полным баком бензина, всегда готовая к отъезду. Перманентная готовность. Одна из автомашин вдруг затормозила у тротуара, и из окошечка выглянул Рихард.