Mне остается голос. Имя и фамилию, если вы так уж настаиваете, ищите и найдете в справочнике опасных адресов.

Я буду звать ее Клер. У нее был низкий голос. Я называл ее «Месье». Она часто беспокоилась о том, считаю ли я ее женственной. Это было существо неопределенного пола. Мы с ней спали сном страсти девять месяцев, с открытыми глазами, без снов и без одеял, так что воздух холодил голую кожу. Мы сворачивались калачиком – жадные влюбленные, – и ничто не могло смежить наши веки. Клер все-таки засыпала, я уж не знаю как. Она ныряла в сон, как в холодную воду, куда бросаются, не раздумывая. Я оставался настороже, сохранял бдительность, подстерегая ее движения и шепоты во сне. Я не слышал ее дыхания только видел, как оно приподнимает ее спину, углубляет ложбинку на пояснице. Ее тело затягивало меня в глубину. Вскоре мне стало не хватать кислорода.

Меня зовут Артур. Артур Летуаль. Я не мертв, но и не жив. Снаружи я, правда, теплый и в должной мере наделен плотью и кровью. Изнутри я высох и выгорел. Шевелюра дыбом, как при ударе током, мышцы бедер свело, я под высоким напряжением, не подходи, – убьет. Если бы патологоанатом, обычно слишком занятый настоящими мертвецами, уделил время моему осмотру, он констатировал бы весьма редкое явление поражение молнией с бикфордовым шнуром. В природе молния действует быстро, как молния. В этой же истории бикфордов шнур горел несколько месяцев, а взрыв длился годы.

Клер зачаровала меня. Я ослабил бдительность. Единственным моим соперником был я сам. Это было не плохо и не хорошо, это был приговор, и я ему не противился. Это стоило мне всех моих сил. Что до нее, я не знаю, сколько сил сожгла она, я никогда этого не знал. О ней я всегда знал мало, а теперь мне неизвестно почти ничего. Я, издавна хваставшийся своим умением слушать и тем, что сделал это своей профессией, до сих пор храню в памяти несколько слов, сорвавшихся с ее губ, и не могу их расшифровать.

Мы ослепили друг друга. Нам нравились наши фрикции. Сделались ли мы чужими? Утверждать это было бы ложью. Я дал ей код моей плоти. Она предпочла вырезать в ней замочную скважину. Через кровоточащую щель эта женщина до сих пор роется в клетках моего сердца. Ничто не закончилось, ключи остались у нее Она живет в выросте страсти, временном органе остывших ласк и оскорбительного желания. Она поселилась там на всю мою жизнь. Она проникает в мои сны, мои ночи, мои дни, мои часы, мои секунды, мои умолчания, мои тайны.

Низкий голос Клер мурлычет слова, которые нельзя повторить – они бросаются в голову, шарят ниже пояса, берут за яйца. Мужчина останавливает ее. Их силуэты сливаются в один. Голова. Клер закинута, мужская рука схватила ее косу у самых корней, обсидианово-черные волосы сверкнули в ореоле фонарей. Половина тени извернулась, и создание распалось надвое. Коса вырвалась и хлестнула мужчину по щеке. Хлесткий бич обжег кожу до глубины. Мужская рука обнимает беглянку. Двухголовая тень снова слилась, исказилась, задрожала в водопаде срывающегося дыхания. Они входят в подъезд. Звук шагов по плитам холла. Кожа, – влажная от жары. На стекле лифта надпись: «Сегодня света нет». Они втискиваются в кабину, дверь со скрипом закрывается за ними, сжимающими друг друга, будто в схватке. Внутри жаркая темнота. Рука мужчины ложится на юбку, сжимает в ладонях обтянутые кожаной юбкой ягодицы. Он тяжело дышит. Она смеется перечно-пряным горловым смешком наслаждения и бегства и отталкивает его. Мужчина снова на нее набрасывается. Она шепчет: «Вы, мужчины, только и умеете, что скакать в атаку с саблей наголо. Потерпи».

Он образумился. Вздрогнув, они отлепились друг от друга. Красные цифры этажей сменяют друг друга, их лица вспыхивают и гаснут. Кабина остановилась. Они вышли, она первая, держа его за эрегированный член, выступающий под фланелью. За дверью, мимо которой они проходят, залаяла собака. Они идут по коридору с красным ковром. Звякает связка ключей, ключ поворачивается в скважине. Один поворот – мяуканье, еще два поворота – и когти царапают дверь. Дверь приоткрылась – у лодыжек два сверкающих глаза, четыре клыка, кот трется светло-серой грудкой об икры Клер.

Она входит, мужчина за ней. Ее хватка через ткань брюк делается крепче. Бирманский кот с мехом облачного цвета гибко шмыгает меж ее босоножек Двойное существо превращается в тройное. Ласками обмениваются двое людей и зверек. Клер не отпускает отвердевшую плоть мужчины, а он языком пробует ее плечо на вкус. Он расстегивает пряжку пояса со звуком выхватываемого из ножен лезвия. Он обнимает ее за шею, снимает тонкий шелковый шарфик, который планирует на пол медленным осенним листом. На шелковую добычу бросается кот.

Губы Клер наполнены словами, молчанием, соком. Мужчина стонет. Кот напрягся, ощерился, как лисица. Глубоко в глотке рокочет звук, долгий и угрожающий. Клер опускается на колени, пытается задобрить зверя, почесывая ему головку между ушей. Он покусывает хозяйку, та вздрагивает, но не отдергивает руки. Мужчина снова идет в атаку Он натыкается на подушку, что-то легкое и твердое откатывается по полу к подножию большойвазы с лилиями. Его короткие волосы касаются лица Клер, колючая щека трется о нежную кожу. Шершавый язычок кота лижет ладонь хозяйки. Глаз мужчины оказывается в зоне досягаемости его лапы.

Он выпускает крючковатые когти, вонзает, втягивает, вонзает, две молниеносные атаки без предупреждения, – порванная кожа предплечья. Мужчина пытается стряхнуть пушистую пиявку, вгрызающуюся в его плоть. Без единого звука, сжав челюсти, он бьется, словно охваченный пламенем. Зверь шипит и плюется, сощурив глаза до щелок В нем просыпается память о предках-хищниках, когтистые задние лапы царапают живот, стремясь выпотрошить чужака, который бьет его ладонью по спине с жалобным криком жертвы. Зверь отпускает его, на долю секунды зависает в невесомости, лапы царапают воздух и ударяются о паркет. С напряженной спиной и зияющей пастью зверь испускает боевой крик Немо кривя рот, раненый сжимает одну руку другой, как сухую ветку. Кожу прорезает кровавая линия. Клер отстраняет его мягко, но решительно. Он не в состоянии противиться. И вот он вышел. Она закрывает за ним дверь, зовет бархатным голосом: «Янус!»