— Ну что же… С Новым, тысяча девятьсот девяносто шестым годом!

Я произнес этот тост стоя, держа в руках бокал шампанского. Пожалуй, слишком торжественно, для двух-то человек. Меня и моей квартирной хозяйки — Полины Яковлевны, которой было уже под семьдесят лет.

Стол наш был весьма не густ. И дело было вовсе не в том, что у меня не было денег на организацию вполне приличного пиршества. Просто меня продолжала мучить ангина, и больное горло не воспринимало ничего съестного. Шампанское было пить горько, а закусывать его — больно.

Но вот ведь какая гадость! С одной стороны, я должен был бы радоваться — остался на Новый год в теплой, практически домашней обстановке, в то время как будь я в строю — стоять бы мне в наряде. Скорее всего, запихнули бы в караул. Или, как сказал майор Бабаян, находился бы в «подвижном резерве» — если кто в наряде нарежется до поросячьего визга — тут же встать ему на замену. Та еще перспективка!

С другой стороны — ну и что я выиграл от такого праздника? Компанию квартирной хозяйки и невозможность как следует посидеть и выпить? А потом все будут мне весь год тыкать в морду, что я, чмо и сволочь такая, на Новый год всех предал и все продал и вместо положенного мне по статусу лейтенанта праздничного наряда околачивался дома по липовой справке. И никому потом не докажешь, что справка самая настоящая, и что ангина — это очень плохо, и что если честно, то я лучше пошел бы в караул. А уж там мы бы нашли способ отметить новогоднее торжество.

— О, объявился, симулянт!

Так тепло и приятельски приветствовал меня прапорщик Ахмед, торопившийся куда-то по своим делам через КПП. Я сердечно пожал руку этому доброму человеку и проник на территорию части. Штабное крыльцо находилось прямо напротив КПП, но, паче чаяния, в этот час там, как ни странно, никого не оказалось. Я передохнул, и поспешил в казарму родной батареи. Если я выйду на построение вместе с бойцами, то слишком бурных эмоций со стороны руководства, скорее всего, удастся избежать. А потом уже скандала не будет. Тем более, что, в конце-то концов, у меня есть вполне законная справка, со всеми подписями и печатями, так что нечего меня трясти, как грушу. Я честно болел.

Так, успокаивая и подбадривая сам себя, я легким полугалопом проскакал к казарме, благо до нее было метров шестьдесят — семьдесят, спустился по порожкам вниз, и юркнул в дверь…

Да уж! Как оказалось, я отвык от казарменного запаха. К счастью, вонючие тряпки для чистки подошв перед входом быстро освежили мою память. Снующие туда — сюда бойцы не обратили на меня никакого внимания. Им было некогда, у них была масса дел. Тугоухий ухарь — сержант Багомедов — протопал как слон, стуча сапожищами. Счастливые обладатели тапочек, напоминавших звуком японские деревянные сандалии, бодрой дробью заглушали гулкие шаги сержанта. Ну а те несчастные, кому и тапочек не досталось, те скакали босиком, легконогие, как греческие боги.

Я крякнул от безысходности начала служебного дня, и открыл дверь в канцелярию. Она как раз располагалась напротив входа в казарму. По всей видимости, именно в силу такого не вполне удачного расположения, ей приходилось туго. Ее постоянно вскрывали. Ну ладно бы раз. Ну ладно бы — два. Но три раза! Это уже было слишком. Конечно, вид у двери был весьма печальный. Я сразу подумал, что надо бы ее опять как-то отремонтировать, и о том, что делать это снова придется за свой счет. Или, хотя бы, разделив расходы с Рустамом и лейтенантом Садыковым — нашим командиром взвода управления.

Я дожидался батарею снаружи. Погода была пасмурная, теплая, и порхал легкий — легкий снежок. Такая зимняя погода, в отличие солнечной и морозной, мне нравилась всегда — сколько себя помню.

В казарме раздался грозный рык Садыкова, и послышался звук затрещины. Первым из казармы вылетел рядовой Серый — местный наркоман — доходяга.

Вообще-то, сначала я думал, что это кликуха. Ну, как, например, Белый — если фамилия Белов, или волосы светлые. А Серый — это чаще всего от имени Сергей. У нас в школе, скажем, почти всех Сергеев звали Серыми. Ну не Сережами же их называть, в самом-то деле?

Однако, заглянув в штатку, я с удивлением обнаружил, что Серый — это все-таки именно фамилия. И вскоре она прославилась. Если этот солдат и раньше передвигался по части как лагерный доходяга, то после того, как он попал в госпиталь и обожрался там украденных таблеток, вообще стал похож на тень.

Как он вскрыл сейф с медикаментами, я не знаю. Но вот то, что Серого вместо лечения просто отправили на губу — это факт. Если честно, я думал, что он склеит ласты. Как говорили очевидцы, его постоянно рвало, и он периодически терял сознание.

Здесь же на плацу, составлялся список сводной батареи. Контрактники и прапорщики устроили оживленный диспут между собой. Естественно, на местных диалектах, так что слушать было нечего.

Я ехал. Так что мне оставалось только отпроситься у Рустама, и сбегать домой за недостающим имуществом.

Полина Яковлевна, конечно же, впала в ступор. Вот так вот — приготовиться к спокойной старости, и тут на тебе — война на пороге дома. Пока она охала, я собрал вещмешок, надел все теплое, что у меня было, новые горные ботинки, и помчался назад.

Вот ботинки-то меня и подвели. Я купил их у одного прапорщика, дорого, но совершенное «новье» из старых, еще советских, запасов. Единственное, что несколько омрачило мою радость при покупке, это то, что подошвы горных ботинок были на шипах. Прапорщик посоветовал их просто открутить и выбросить. Что я, собственно говоря, и сделал.

Однако не учел одну тонкость. Сама подошва-то была кожаной! Ровной и гладкой. Если бы я надел покупку сразу же после удаления шипов, то быстро выяснил бы, что ходить в них нужно крайне осторожно, особенно по утоптанному снегу, так как подошва со страшной силой скользит.

— ………..!

Цензурных слов в речи комдива не было, нецензурные я воспроизвести не решаюсь.

Как быстро стало всем понятно, первый дивизион уже давно был в пути, а мы до сих пор ковырялись в парке. Хотя отбыть, по идее, должны были одновременно. Где весь день был сам Бабаян — осталось за кадром.

Наступал решительный момент. Командир дивизиона решился вести нас в бой на собственном легковом автомобиле — темно-синей «шестерке». А что здесь, собственно говоря, такого? До Кизляра вполне приличная шоссейная дорога, доехать не трудно.

Впрочем, меня проблемы Бабаяна волновали мало. У меня была совсем другая задача — найти себе место в машине. Не в кузове, естественно, (там мест полно), а в кабине водителя.

В Темир-Хан-Шуру мы вернулись уже затемно. Я неожиданно проспал почти всю дорогу, и теперь только лупал глазами, сам поражаясь тому, как долго мне удалось поспать с такой болью.

Мы приехали сразу в парк, загнали транспорт в боксы, ничего оттуда не выгружая, построили личный состав, и отправились в расположение.

Бойцы пошли сдавать оружие, а я, Зарифуллин, и прибывшие с нами прапорщики и контрактники двинули в дежурку.

Наше появление было встречено громовым возгласом. Там было полно народу — наверное, ждали нас.

— Слава Героям! — иронично закричал Шевцов. Остальные просто по-приятельски загалдели: «Ну, как там? Ну, чего там»?

Самым первым признаком осадного положения в нашей части служил наряд на КПП. Им выдали автоматы, заставили надеть каски и бронежилеты. На крыше сидел скучающий пулеметчик. Ему, вообще-то, было полегче, чем остальным. Он за пулеметом лежал, а не стоял с ним. Скорее всего, в этой позе он чаще спал, чем бодрствовал, но это никто не проверял.

Я зашел в дежурку, где Толя Назаров выдал мне табельное оружие — пистолет Макарова, и постарался поскорее спровадить. Я не обиделся: Толя пытался уснуть в своем закутке, и выкраивал для этого любое свободное время. Он стоял на своем посту уже несколько дней, и глаза у него стали красные как у кролика.

Дверь штаба захлопнулась за мной. Меня выбросили из света во мрак. Я глубоко вздохнул, и отправился в казарму к Томскому, за своим нарядом.

В темноте кто-то шарахался туда — сюда. Это бесцельно двигались «молодые» из местных. Попали они в дивизион, прямо скажем, не совсем вовремя. Сейчас никому до них не было дела.

Основная масса офицеров и прапорщиков не вернулась из-под Первомайского, Зариффулин ушел охранять третий городок, Поленый и Томский куда-то исчезли. Куда, я даже и не знал. Где-то по части шарахался Садыков, но чем он занимается, я не имел ни малейшего представления. Логман пропал из виду.

Ну, с чего начать обход?

Во-первых, мы направились на спортивный городок. Располагался он в левом дальнем углу от КПП, занимал вполне приличную площадь, а вот оборудованием был небогат. Пара брусьев, несколько турников, бревно, лестницы для передвижения на руках, ряд вкопанных покрышек… Вот, пожалуй, и все.

В этом городке я занимался в конце прошлого лета — по утрам. Старый состав уже уволился, «молодых» еще гоняли в карантине, и у меня было достаточно свободного времени, чтобы заняться собственной спортивной формой.

Я попробовал отжаться на брусьях. Железо было холодным и мокрым, и я сразу оставил это занятие.

Справа от городка располагалась столовая. И даже сейчас ее большие окна из непрозрачного зеленого стекла были ярко освещены — кухонный наряд продолжал свою героическую работу.

Я все продолжал гадать по поводу отсутствия Поленого и Томского, когда произошло событие, в принципе вообще лишавшее смысла какое-либо их пребывание в части. Из нашего дивизиона в пехоту забрали еще двадцать человек.

«Вербовка» произвела массовое волнение в нашей части. Однако отнюдь не в том смысле, что бойцы всеми силами пытались уклониться от отправки на боевые. Вовсе нет — как раз наоборот. Список на отправку составил сам Шевцов, по какому принципу он отбирал солдат, было не вполне понятно, но большая часть счастливцев, (безо всяких кавычек), оказалась как раз из батарей Поленого и Томского.

Если учесть, что и караул был составлен из бойцов этих подразделений, и часть личного состава, ушедшего с Зариффулиным, также была оттуда, то у двух упомянутых командиров батарей солдат, грубо говоря, попросту не осталось. Может быть, они знали об этом заранее. Правда, не знаю, откуда.

«Избранные» были счастливы. Я их вполне понимал. Уж лучше отправиться на передовую, где, по крайней мере пока, не так уж часто и стреляют, чем оставаться в нашей обезлюдевшей части, где количество работы ничуть не уменьшилось, зато резко сократилась рабочая сила, где толпами бродят обезумевшие от безделья и от того, что всем на них наплевать, местные новобранцы, и где шныряют блатные аборигены, и такие темные и опасные личности, как, скажем, Блатной Мага и Хизриев.

«Обиженной» оказалась как раз наша батарея. Их унылые лица не обещали никому ничего хорошего. Именно им предстояло пополнить собой кухонный наряд, нести службу в казармах и патрулировать городок. Караул им не светил — там все было забито.

Ага, так я и думал, что вся эта оперетта под названием «осадное положение» закончится хреново. Тут так: или действительно осадное положение, патрули, пароли и документы, сопровождаемые расстрелом на месте всех подозрительных, или вообще ничего не надо затевать и людей смешить.

В первом городке ночью увели РПК. И это в первом городке! Где находится все командование нашей бригады, где порядок и дисциплина, где все образцово — показательно… А вот пулемет увели. Не знаю, что и как, но что-то мне подсказывает, что без местных не обошлось. Даже как-то странно, что наш «проходной двор» чаша сия миновала.

Ну да ладно. Пусть у начальства голова болит. Я человек маленький — мне о себе надо думать. Никто больше обо мне не подумает.

Впрочем, что это я о грустном? Произошли два ну просто замечательных события.

Во-первых, вернулся из запоя Ахмед. Серый, тихий и очень уставший. Но, по крайней мере, теперь всеми хозяйственными вопросами батареи занимается он. Я так и не смог получить двадцать шесть пар сапог из ремонта. А он — смог. И сделал это очень быстро. Вот что значат связи и опыт!