Когда аспирант Принстонского университета спросил: «Остались ли еще в этом мире темы для диссертаций?», Альберт Эйнштейн ответил: «Исследуйте молитву. Кто-то же должен заняться ее исследованием».

Неудачное время я выбрал для посещения Санкт-Петербурга. Я приехал туда в ноябре 2002 года — как раз когда город вовсю готовился к празднованию своего трехсотлетия. Строительные леса опутали все более-менее значимые городские здания. На старинных мостовых то тут, то там валялись булыжники, превратившие мою обычную утреннюю пробежку в настоящее приключение. Я бежал в темноте — на этих широтах солнце встает достаточно поздно — и смотрел себе под ноги, старательно огибая груды кирпичей и кучи песка и выглядывая участки дороги, блеск которых сигнализировал, что впереди лед.

Но все-таки я оказался недостаточно внимателен. Очнулся я, лежа на тротуаре. Мне было очень холодно. Я сел. Я помнил, как во время падения успел отдернуть голову, чтобы не напороться на торчащий кусок арматуры. Сняв перчатки, я дотронулся до правого глаза и почувствовал кровь. Вся правая сторона лица была в крови. Я встал, стряхнул грязь и хлопья снега со спортивного костюма и стал ощупывать себя в поисках других повреждений. Я шел медленно, наблюдая за ощущениями в пульсирующих болью коленях и локтях. Потом я почувствовал кровь во рту, а пройдя пару кварталов, обнаружил, что у меня не хватает переднего зуба. Я вернулся назад, чтобы его найти, но в темноте ничего не сумел разглядеть.

Выйдя на Невский проспект, я заметил, что люди как-то странно на меня посматривают. Русские редко смотрят в глаза незнакомцам, так что я, очевидно, представлял собой весьма жалкое зрелище. Прихрамывая, я добрел до гостиницы. Попасть внутрь мне удалось лишь после того, как охранники окончательно удостоверились, что я не бомж. Я постучал в дверь своего номера и сказал: «Дженет, открой, я поранился».

Мы с женой были напуганы страшными историями об оказании медицинской помощи в России. Нам говорили, будто прийти к врачу с небольшой ранкой, а уйти go СПИДом или гепатитом. Вот я и решил заняться самолечением. Совершив набег на минибар и разжившись несколькими крошечными бутылочками водки, мы начали обрабатывать ссадины на лице. Верхняя губа была рассечена пополам. Сжав зубы, я продезинфицировал ранения алкоголем и вытер грязь с лица освежающими салфетками, которые остались у меня еще с самолета. Мы скрепили рассеченную верхнюю губу лейкопластырем в надежде, что она сама заживет. За время, пока я лечился, у меня заплыл глаз, окрасившись в красивый пурпурный цвет. К счастью, сам глаз не пострадал.

Если вы решили подняться на высоту 4270 метров — на одну из вершин Скалистых гор, — вам лучше встать пораньше, около четырех утра, и по возможности отказаться от кофе: он вызывает обезвоживание организма, а на большой высоте обезвоживание и без того наступает быстро. И вот вы ведете машину по разбитой дороге. Вы предельно внимательны — вдруг под колеса бросится какая-нибудь живность. На высоте примерно в два с половиной километра начинается пешеходная тропа. Дальше ваш путь лежит между голубыми елями, соснами и лжетсунгами тиссолистными — проще говоря елями Дугласа. Под ногами пружинит опавшая хвоя. От земли исходит терпкий запах перегноя. Вы идете вдоль быстрого ручья, отливающего в предрассветном лунном сиянии белым серебром. Журчание воды останется единственным звуком до той поры, пока не проснутся лесные птицы.

На высоте более трех тысяч метров деревья редеют, взгляду открываются пышные луга, усеянные дикими цветами. Встает солнце. Сначала оно окрашивает во все оттенки красного цвета вершины гор, а потом роняет лучи в водоемы. По лугам в изобилии рассыпаны яркие созвездия цветов люпина, иван-чая, водосбора и лилейника. Растения с более экзотическими названиями — аконит северный, львиный зев, камнеломка, колокольчик, калужница болотная — селятся ближе к воде.

Вы идете вдоль ручья, обходите участки каменистых выступов… И вот, наконец, оказываетесь там, откуда альпинистская тропа зигзагом устремляется вверх по поросшему травой склону горы, который вы выбрали для восхождения. Сердце уже бьется, как у бегуна на короткую дистанцию. Спина под рюкзаком вспотела. Вы останавливаетесь, чтобы попить. И начинается подъем по крутой тропе. Главное теперь — выдержать. Раздается птичий гомон. Всполох индиго, яркий, как фейерверк, — это целая стая синешеек взметнулась навстречу солнцу.

Цветы, растущие на больших высотах, малы и низкорослы. Чтобы их разглядеть, приходится наклоняться очень низко. Местные жители в шутку называют туристов «брюхоногими ботаниками»: если не лечь на живот перед цветком, то его и не разглядеть. Горные сурки, братья сурков лесных, неспешно занимают наблюдательные посты. Наверное, передают друг другу по цепочке весть о вашем приближении.

Но вот участки, заросшие травой, остались позади. Вы пробираетесь между валунами. Куски гранита размером с добрую тачку разукрашены лишайниками всех оттенков оранжевого, светло-зеленого, желтого. Нужно все время смотреть под ноги, проверять ступней каждый камень перед тем, как на него встать. Через час таких горных плясок вы добираетесь до узкой тропы, которая, как вы надеетесь, приведет вас к вершине. Вы отшвырнули рюкзак и устроили передышку. Пьете воду, перекусываете. Звон пульсирующей в ушах крови перекрывает все остальные звуки. Оглянувшись на пройденный путь, вы чувствуете некую завершенность. Теперь вы уверены, что дойдете до вершины.

Порой я спрашиваю себя, не являются ли слова, с которыми я обращаюсь к Богу, наименее значительной частью самой молитвы. Кто есть я? И Кто Бог? Если я сумею ответить на эти два вопроса, то слова моей молитвы отойдут на второй план. Молитва дает мне возможность отказаться от защитных механизмов и явить свое «я», которого не знает до конца ни один человек, Богу, Который видит меня насквозь.

Несколько лет назад я получил письмо от читателя. Назову его Марком. Он начал так:

«Всю свою взрослую жизнь я страдал от серьезного эмоционального нарушения — пограничного психического состояния, — которое сопровождалось депрессией, повышенной тревожностью, а также физическими недомоганиями. Чтобы пояснить ситуацию скажу: первые годы своей жизни я испытывал жестокое сексуальное и психологическое насилие со стороны собственной матери. Но хватит об этом».

Далее Марк признавался, что мои рассказы о людях, пример которых должен был бы воодушевить его, лишь усугубили его страдания.

«Полагаю, здесь мне надо бы рассмотреть такой вопрос: какую небесную награду получат те из нас, кто не трудится на Божьей ниве в городских трущобах? Или те, кто ежедневно борется с пристрастием к порнографии и для кого великое достижение — хотя бы один день без посещения порносайтов? Или те, кто, выздоравливая от химической зависимости, смогли достичь нравственного уровня, который составляет всего лишь десять процентов от уровня среднестатистического неверующего? Только ли здоровые Божьи служители удостаиваются благодати?»

Из поездки в Непал я привез молитвенное колесо. Это полый цилиндр, похожий на скалку. Он насажен на ось и снабжен рукояткой, чтобы его вращать. Снаружи цилиндр украшен разноцветными камешками, а если вы открутите крышечку сверху, то внутри найдете паутину непальских букв. Это — подробный текст молитвы. Живущие в Непале буддисты считают, что с каждым поворотом колеса молитва возносится к небесам. Возле увенчанных золотыми куполами буддистских храмов можно увидеть гигантские молитвенные колеса — их с утра до вечера непрерывно вращают жрецы. (Технически подкованные буддисты записывают молитвы на жесткий диск компьютера, который вращается со скоростью 5400 оборотов в минуту.)

В Японии я как-то раз наблюдал за одной парой, пришедшей в синтоистский храм. Это были хорошо одетые мужчина и женщина. Сперва они подошли к автомату, чтобы оплатить услуги. Автомат принимал кредитные карты — немалое удобство, если учесть, что нужно заплатить не меньше пятидесяти долларов, чтобы священнослужитель за вас помолился. Сначала он бьет в барабан, привлекая внимание божества, а затем произносит молитву. Тут же стоят большие сосуды, в которых держат саке — рисовое вино, приготовленное для богов. Прежде чем уйти, паломники вешают полоски бумаги с записанными на них просьбами на «молитвенные деревья», окружающие храм. Когда дует ветерок, бумага колышется и шелестит, словно цвет вишни.

Проходя по горной дороге в Тайване, я поднял с земли нечто, вначале показавшееся мне мусором. Оказалось, что это — «денежка для духов». Такие денежки водители грузовиков на ходу выбрасывают из окон, чтобы задобрить духов дороги и избежать аварий. «Денежки» печатают на дешевой бумаге, продают в даосских храмах и сжигают целыми пачками в специальных больших печах. Считается, что таким образом можно ублажить живущих под землей духов, чтобы те вам не досаждали, или же материально помочь родственникам, переселившимся на небеса. В тех же храмах продаются миниатюрные модели машин и мотоциклов, чтобы снабдить умерших средствами передвижения, а также разнообразная еда для богов.

Тайвань — остров высоких технологий. Здесь производится большая часть продаваемых в мире компьютеров-ноутбуков. Однако для многих жителей этой страны религия — всего лишь источник заклинаний, приносящих удачу. Божество они рассматривают как безличную силу, в чьем ведении находятся их судьбы. Точно так же ублажают своих богов индуисты в Индии, принося им в жертву пищу, цветы и животных.

Честно говоря, нередко сходным образом относятся к молитве и христиане. Если я выполняю свой долг, то и Бог «у меня в долгу». Такое поклонение больше похоже не на живое общение, а на своего рода сделку: я делаю что-то для Бога, а Он, в Свою очередь, обязан что-то сделать для меня. Однако при таком отношении молитва становится скорее обременительной обязанностью, а не радостью — чем-то вроде комплекса предписанных упражнений, не очень естественных и имеющих мало отношения к жизни. Похоже на то, как буддистский монах крутит молитвенное колесо, или как японская бизнес-леди выполняет положенный ритуал в синтоистском храме! Бывает, что христианин «творит молитву» перед сном и перед едой, механически повторяя знакомые с детства слова. Его жена, вероятно, чаще молится своими словами. Но ей удается молиться лишь урывками в течении дня. Для нее Бог — тоже далекий и неприступный небожитель. Ни муж, ни жена не видят в Боге Того, Кто любит их и хочет участвовать в их жизни.