Уж и не помню — кто поставил мне на детские коленки гармошку — хромку, мама говорила — отец. Это было в пятилетнем возрасте. Музыкальное детство, как в тумане. Оно прошло через многие деревенские праздники в совхозе «2-я пятилетка» в Курганской области у дядек и тётек по маминой линии. Хоть и кликали меня деревенские пацаны «городской вошью», но все равно любили. До сих пор, эти, уже «дяденьки», вспоминают деревенские олимпиады, которые я устраивал для детворы, а вечерами — частушки, под аккомпанемент кровососущих…

А уж на любую пьянку я шел, как на работу! Моих ровесников, как правило отправляли спать, а мне делали стабильное исключение. Вспоминая, вижу себя пацанчиком, сидящим в углу, почти не выпускающего из рук гармошки. Рядом — расстегай и кружка парного молока. А вокруг в самогонно-бражном амбрэ голосят бабы… Тут же подбираю тональность и песня звучит! Я потом начал догадываться, почему в русском фольклоре больше женского вокала. Мужички, как правило, не дожидаясь финала — «сходят с дистанции», намертво сливаясь с салатом…

Мой папа, Иван Андреевич, правда, был небольшим исключением: его мощный голос здорово компенсировал недостающих. Правда и он был — не железный, периодически куда-то уходил. Зато когда возвращался, задавал один и тот же вопрос, почему-то забывая, что он его уже задавал: «Когда ты мне сыграешь «Бродягу»? И уже в четвертый раз разносилось: «По ди-и-ким степя-ям забайка-а-алья-а-а.». Так я тренировал музыкальную память. Правда, папы хватало ровно на два куплета, после чего сразу уходил в анабиоз… Все это я вспоминаю с большой любовью! Пусть — это пьяный фольклор, но фольклор! Как он не похож на прилизанные, выхолощенные радио-теле-эфирные народные песни!

Когда мне шел 11-й год, в семье случилась трагедия — нелепо погиб отец.

Ему было 42 года. Это случилось на следующий день, после празднования женского дня 8 марта. Утром, 9-го, он, со страшного похмелья шел на работу по железнодорожным путям, и не заметил сзади идущий поезд… Мама осталась одна с тремя детьми: старшей Ниной Леонтьевой от первого брака (муж сгорел в танке под Сталинградом), младшей сестрой Любашей и мной…

С горя у нее началось пристрастие к алкоголю, которое, к сожалению, не покидало ее до конца своей жизни. В это время судьба нам, с Любашей «отвесила по полной программе»: баба Евлаша долго и тяжело уходила из жизни, а маминых сожителей-алкашей мы не переносили на духу…

В «Аллегро» я задыхался от недостатка профессиональных музыкантов, поэтому, как глоток свежего воздуха, ощутил приход Геппа. Удачным маневром был в то время контакт с директором дворца спорта «Юность» и обслуживание танцевальных вечеров на договорной основе. Однажды на репетицию пришел симпатичный кудрявый мальчик, встал в сторонке. Ну, думаю, поклонник, пускай посидит, послушает. Сам был настолько занят музыкальными разборками, что забыл о его существовании. Так он ушел ни с чем…

Потом узнал, что Люська-ионюська привела на репетицию поющего барабанщика, только что поступившего в институт культуры, родом из Оренбурга. На следующей репетиции я исправил свою оплошность, и позволил красавчику сесть за барабаны. То, что он вытворял на «бочках» — впечатляло! Хотя, голова с кудрями летала впереди рук!… Потом он взял в руки скрипку, потом спел… Короче, я просто обалдел! Так произошло удачное приобретение Бориса Каплуна.

В институте все шло к разлуке. Нахватав кучу пропусков, я безболезненно принял очередную отставку от Давида Борисовича. (Благо дело — военная карьера из-за плохого зрения мне не грозила). По-прежнему маячила светлая мечта — питерские берега, куда я вскоре и отправился. На этот раз, вроде, и документы были в порядке, и сыграл на экзамене неплохо, но, увы, опять неудача! В приемной комиссии дали понять, мол, зря вы сюда мотаетесь — у вас же там Свердловск под носом…

В те годы всесоюзный конкурс «Алло, мы ищем таланты» был проектом ЦТ. Как у спортсменов, вначале были отборочные, областные, потом региональные, и финал в Москве. И вот мы — участники регионального конкурса, урало-среднеазиатского, проходящего в Свердловске в январе. Но на нашу беду в нем участвовала ташкентская группа «Ялла». Там, еще до концерта, мы узнали, что у нас нет никаких шансов — национальные кадры решали все…

Я вспоминаю, как ведущий Александр Масляков уже держал за спиной фото лауреатов среди солистов и ансамблей в то время, когда еще шел конкурс! «Ариэля» там не было!…

Наше второе место было равносильно провалу! Этот прокол больно ударил по нашему самолюбию. Опять начались пересуды: на фига нам твои песни, уходим в подполье… Первым сложил полномочия Фендель. Тут же всплыла кандидатура Сергея Шарикова, органиста «Пилигримов». Тот не возражал. Но, как говорится, нет худа без добра, После неудачного выступления, ко мне подошел Саша Шишкин из Горького: «Мужики, не вешайте нос, скоро у нас, на Волге состоится грандиозный конкурс-фестиваль «Серебряные струны». Там все будет честнее…» Мы ожили! От него узнали условия. Несмотря на «совковость», в конце было послабление: композиция «по выбору» — то есть можно играть все, что угодно (даже на английском!) Мы тут же начали учить любимую композицию «Beatles» из «Монастырской дороги» — «Golden Slumbers».

Жаль было расставаться с Валерой, но армия есть армия… Кто-то посоветовал: возьмите Антошку! 15-летний Сергей Антонов, «мальчик-струйка», как мы окрестили его с Каплуном, сразу произвел хорошее впечатление. Был он высокого роста, но худенький — 58 кг. Но особое удивление — пальцы рук. Они настолько длинные, что часто, на спор, обхватив пятернёй гриф гитары, мог при этом сделать фигушку! В то время он играл в оркестре Олега Тергалинского и брал такие замысловатые аккорды, что мы диву давались!

К февралю мы опять стали «железнодорожниками». На этот раз, вместо ушедшей на пенсию Ривы Яковлевны, заступил Марк Борисович Каминский, бывший директор дворца трубопрокатчиков, который просто «утащил» нас за собой.

Этот год я очень хорошо запомнил, я, наверное, назову его самым счастливым в моей творческой судьбе, хотя он был и самым скандальным…