Действие романа Петра Вершигоры «Дом родной» развертывается в первый послевоенный год, когда наша страна вновь встала на путь мирного строительства. Особенно тяжелое положение сложилось в областях и районах, переживших фашистскую оккупацию. О людях такого района и рассказывает автор.
Решение существенных хозяйственных вопросов во многих случаях требовало отступления от старых, довоенных порядков. На этой почве и возникает конфликт между основными действующими лицами романа: секретарем райкома партии боевым партизаном Швыдченко, заместителем райвоенкома Зуевым, понимающими интересы и нужды людей, с одной стороны, и председателем райисполкома Сазоновым, опирающимся только на букву инструкции и озабоченным лишь своей карьерой, — с другой. Конфликт обостряется и тем обстоятельством, что еще живет в среде некоторых работников дух недоверия к людям, находившимся в оккупации или в гитлеровском плену.
Рассказывая о жизни в небольшом районе, автор отражает один из трудных и сложных этапов в истории нашей страны, поднимает вопросы, имевшие большую остроту, показывает, как партия решала эти вопросы.
КНИГА ПЕРВАЯ
ГЛАВА ПЕРВАЯ
Бой не стихал. Он разгорался все сильнее, и капитану Зуеву начало казаться, что это, пожалуй, последний бой в его жизни. Был еще проблеск надежды: минометы противника ухали где-то вдалеке, накрывая беглым огнем батальон соседа — Васьки Чувырина, а против участка Зуева работали лишь тяжелые пулеметы врага. Вестовой еще не успел отрыть ни блиндажика, ни даже окопа, как два немецких станковых пулемета прижали комбата к земле. Вестовой был убит. Зуев, прижимаясь всем телом к земле, удивлялся: «Я до сих пор жив? И даже не ранен…»
Но тревожило капитана совсем другое… По давней привычке сразу охватывать мыслью происходящее на своем участке, он ясно понимал, что бой этот обычный и сто́ит только умело распорядиться огнем батальонных минометов, бросить автоматчиков в обход, наконец, в крайнем случае, дать заявку в полк с просьбой подбросить «мешочек огурцов» — и попытка противника потеснить его на узком участке его батальона будет ликвидирована. Но, странное дело, именно с начала этого боя комбат чувствовал себя парализованным как командир. С ним случилось необычное, почти небывалое за последние полтора года: он только каким-то подспудным чувством помнил еще о своих обязанностях комбата, вернее, машинально думал о них: а всем его существом овладел страх, самый простой и, как бы сказал полковник Корж, примитивный собачий страх за свою шкуру. И это было хуже всего. Годами для него в бою главным была ответственность за жизнь своих людей. Откуда же вдруг вылезла эта штуковина, из-за которой надо либо пускать пулю в лоб, либо с презрением относиться к себе, как к самому последнему трусу, достойному штрафбата? Зуев ощущал, что натренированная воля, привычка к частому пребыванию под огнем исчезли, а всем его существом, чувствами, мыслями владел только страх, один страх, который — он хорошо знал это — чаще всего и приводит к гибели.
«Неужели в последний раз меня так по нервам стукнуло?» — вскользь подумал он.
ГЛАВА ВТОРАЯ
Капитан Зуев не спал всю ночь. Он думал тяжелую думу, ворочался на кровати, часто вскакивал, шагал по комнате, подходил к окну, снова ложился. Так и не уснул до предрассветной мглы. Когда же темень особенно сгустилась, а звезды стали меркнуть в далекой холодной вышине, он оделся, накинул на плечи кожанку и вышел.
Потоптавшись по двору, а затем наконец решившись, он быстро вышел за калитку. Зашагал мимо окон соседей по той же тропе, которая вела его днем на фабрику и в районные учреждения. В домах становилось все светлее, а во дворах — людно.
В рабочем поселке встают рано. Ночь, ее покой и отдых в этих местах разгоняют не блики солнца, а рабочий люд и домашняя живность. Покрикивают на насестах петухи, квохчут куры, где-то обеспокоенно и аппетитно мычит корова. Но еще не тронет востока заря, как уже перекликаются то там, то здесь теплые красноватые огоньки в печах, растапливаемых хозяйками, кое-где рассечет песчаную улицу электрический луч. Жизнь закипает, обгоняя утро.
ГЛАВА ТРЕТЬЯ
На следующий день Зуев явился по вызову Швыдченки на бюро. Он ожидал серьезной дискуссии или хотя бы острой перепалки. Но с удивлением увидел, как быстро был решен первым секретарем этот остро спорный вопрос с бычками. Правда, военком и подозревать не мог, чего стоила секретарю вчерашняя встреча на трактовом перекрестке. Верный себе, Швыдченко пошел на хитрость и «легко» победил. Но Зуев видел лишь результаты: он не знал, как досталась эта победа, как, впрочем, ни свидетели, ни потребители больших и малых побед почти никогда не знают их настоящей цены.
Явившись точно к началу внеочередного бюро, военком искоса поглядывал на Сазонова. Он ожидал от него упорного сопротивления или какой-нибудь каверзы. Но, видно, предрика решил почему-то не особенно возражать. Только в конце, когда вопрос был уже по существу решен, Сазонов записал одной длинной обтекаемой фразой свое особое мнение.
Все вздохнули облегченно. Не только Зуев был удивлен податливостью Феофановича. Члены бюро тоже не подозревали, какой ценой Швыдченке досталась легкость решения этого сложного дела, могущего повлечь за собой крупные осложнения. Ведь могли последовать неприятности из области. Ну а Швыдченке да и в какой-то степени и новичку в подвышковских делах Зуеву, тоже уже болевшему за горести своего района, больше всего была нужна суть дела, а не его оформление.
