Тяжкий скрип двери, показавшийся вздохом. Дерево, окованное металлом, сопротивлялась неожиданному нашествию, не желая открываться. Однако все же поддалось. Бой оказался неравным: старое, ржавое железо - и мощная рука человека, некогда работавшего подмастерьем в кузне.

Маленькая, продуваемая вездесущими сквозняками камера "номер пять". Восемь шагов длиною, четыре - шириною. Железная кровать приютилась у одной из стен, железный же столик и старенький табурет, неподвижные, ввинченные в пол, - у другой. К стене прикрутили полку для посуды, чуть ниже нее, в углу - выносное ведро с тазиком и кувшином для умывания. В двери камеры прорезали окошко для передачи пищи. Над ним - маленькое-маленькое стеклышко. По злой иронии судьбы его когда-то назвали "волчком". Холод - здесь всегда царил жуткий холод, пробирающий до самых костей, замораживающий самую душу. Даже утепленная шинель не спасла заключенного от простуды.

Именно таким оказалось последнее пристанище на белом свете адмирала Александра Васильевича Колчака, Верховного правителя России, одного из великих исследователей северных морей, патриота и рыцаря, Авеля среди каинов. Или же - старого чудовища, диктатора почище царя, убийцы, агента иностранных разведок, слуги интервентов, предателя и, вообще, "кокаиниста"… Того предателя, который даже под угрозой собственной жизни отказывался отдавать в руки "союзников" золотой запас империи. Того, кто сражался за ту Россию, в которую верил. Того, кто до самой своей смерти служил девизу "Ich diene". Да, адмирал служил до самой своей смерти. Служил своей стране и своему народу. Наверное, он заслужил имя предателя от тех, кто с легкостью мог пожертвовать восемью десятыми русской земли ради сохранения своей власти на оставшемся клочке территории. Для них он точно был изменников и кровопийцей…

Колчак осунулся, поседел, постарел на десятки лет за одну ночь. Но он не сдался…

Узкие брови были сдвинуты к переносице. Легко угадать, что этот человек очень устал. Не из-за ареста - он устал от безнадежной двухлетней борьбы, окончившейся полнейшим крахом. Адмирал почти не ел, спал короткими урывками, нервно бродил по камере после многочисленных и грубых допросов.

Повалил снег. Фотоаппарат наконец-то грянул белой вспышкой, заставившей Кирилла прикрыть глаза. Теперь можно наконец-то надеть шубу! Этот фотограф, господин Гаврилов, попросил, чтобы "судари непременно были без верхней одежды!". Что ж, великому князю и раньше приходилось померзнуть.

Георгий Евгеньевич Львов отказался снять пальто, не желая с ним расставаться. Что ж, потомки запомнят его именно таким, почему-то подумал Кирилл. Ну что за странные мысли все норовят поселиться его сознании?

Контр- адмирал попросил разрешения откланяться. Головная боль, которая настигла его во время фотографирования, была лишь предлогом. На самом деле Великий князь находил общество своих "друзей" просто невыносимым. Чего стоил один небритый толстяк Родзянко! Не зря Никки ни во что не ставил председателя Государственной думы. Глядя на его щетину, Кириллу на ум приходили сравнения со свиньями, которых вот-вот должны зарезать. Но Михаил Владимирович был истинным сторонником монархии и даже Никки -в качестве главы этой монархии. Пусть даже родственник не заслужил такого уважения. В случае чего, на Родзянко можно будет полагаться. К тому же - он председатель Думы. А это много значит в неспокойное время.

И опять в голову пришла мысль: "Ничего это не значит". Эта фраза настигла сознание Кирилла где-то на полпути между Адмиралтейством и Зимним дворцом. Еще была видна адмиралтейская игла, воспетая поэтами, припорошенная свежевыпавшим снегом. Слева, за хмурым гранитом набережной, застыла закованная в ледовый панцирь Нева.

А невдалеке уже виднелся и Зимний дворец. Кирилл решил пройтись по набережной напротив "дома Романовых". Великий князь думал, что это поможет выбросить из головы все лишние мысли. Благо никто не должен был мешать: народу в этот час было немного, всех распугал мороз. А ставшая родной стихия, пусть и замурованная в гранитный мешок, помогала успокоиться.