Верхние Лягуши — это такая малюсенькая деревенька в Донецкой области, почти, что на самой границе с огромной Российской Федерацией. Никто уж и не помнит, когда она возникла и как получила такое смешное название. Старожилы говорят, что ещё при Петре Первом на месте современных Верхних Лягуш находилась деревня с модным тогда названием Смердиловка. До революции Верхние Лягуши принадлежали помещику фон Дюку. Хозяин во владениях появлялся всего один раз, когда царь пожаловал ему эту деревню в двести тридцать душ за какие-то заслуги. А так и фон Дюк, и его семья жили в своей родной Австрии. Лягушинские крестьяне считали себя практически свободными, и весь урожай съедали сами. Что было невиданной редкостью в то время. Потом, уже после революции, по «вольной» деревеньке прокатился «девятый вал» коллективизации, и всех крестьян согнали в колхоз. А какие там крестьяне были — одни кулаки. Но против власти не попрёшь. Кулаков раскулачили и создали трудолюбивое советское общество. Когда нагрянула перестройка, и колхозы развалились, попривыкшие к соцстрою лягушинцы сначала ещё пытались сохранить прежние условия жизни и труда. Но, снова придя к власти, буржуазия наседала. И вскоре смела последние хлипкие оплотики расшатанного социализма. И Верхние Лягуши мало-помалу приспособились к новой жизни.

Раньше, в советские времена, Верхние Лягуши, тогда ещё крохотный колхозик под пролетарским названием Красная Звезда, представляли интерес для иностранных шпионов. Вы скажете, ну что может быть интересного в каком-то занюханном колхозике? А дело было в том, что рядом с Лягушами находилась сверхсекретная военная база «Наташенька», которую с успехом можно было именовать советской «Зоной-51». Однако, в отличие от американского собрата, «Наташенька» не была запрятана в какой-нибудь глухомани — вокруг неё расположились штук пять, или шесть таких вот небольших хозяйств. Все основные помещения «Наташеньки» были скрыты глубоко под землёй. Сверху же была лишь небольшая огороженная территория с несколькими нехитрыми постройками, над входом на которую значилось: «Метеорологический центр № 279». Плюс ко всему, в этом районе имелось уникальное месторождение циркония. Кое-где этот редкий минерал выходил прямо на поверхность и валялся кусками — хоть руками собирай! Другое такое же было только где-то посреди бразильской Сельвы, где «все мужчины — Пэдры, и много-много диких обезьян»… И, конечно же, рядышком с этими копями пристроился заводик, где под большим секретом с помощью индукционных печей этот цирконий перерабатывали и делали прекрасный высококачественный напалм, который горел даже под водой. А документально на заводике выпускали обыкновенные тракторы, да сенокосилки. Сейчас данное предприятие уже ничего не выпускает. Оно разрушено до фундамента, покрыто пылью веков и является частью рельефа, под названием Чёртов Курган.

Шпионы же наткнулись на всё это дело случайно. Агент американской разведки по фамилии Гопников (потомок украинских эмигрантов, чьи предки уехали из Верхних Лягуш в Америку, спасаясь от революции) решил погулять по родине своих дедов и прадедов. И удивился, почему от стандартного завода сельхозтехники ведёт такая нестандартная широкая и ровная, как стол, дорога, по которой машина летит, как ветер и не подпрыгнет ни разу на ухабе. Ум разведчика подсказал: «Ага!» и вскоре Гопников выяснил, что здесь к чему. У местной администрации он выкупил старый, бывший когда-то помещичьим, особняк и устроил там наблюдательный пункт. Потом из Америки Гопникову прислали напарника, который и нашёл «Наташеньку». Старый особняк быстро превратился в настоящую шпионскую базу, ещё более секретную, чем сама «Наташенька», так как из всего населения Земли об её существовании знало только два человека.

Но «Наташеньку» уничтожили, как только обозначились первые тенденции к развалу Союза. Тогда же развалили и завод сельхозтехники. Широкую и ровную дорогу, по которой с завода вывозили готовые боеголовки, перекопали экскаваторами и превратили в балку. Эта балка осталась до сих пор и называется почему-то Алюша. После ликвидации «Наташеньки» прекратилось дополнительное финансирование всех колхозиков, служивших ей прикрытием. Колхозики стали хиреть и, наконец, исчезли совсем. Все, кроме двух, Красной Звезды и Пролетарской Правды, которые, вернув свои исторические названия, существуют по сей день. Красная Звезда стала Верхними Лягушами, а Пролетарская Правда теперь называется, как и до революции, Мышкино. В честь помещика Мышки, которому когда-то принадлежала.

«Метеорологического центра № 279» теперь тоже не существует. Сейчас на его месте 21-ая воинская часть — совсем не секретная. И каждый год приезжают туда мальчишки-призывники, не поступившие, либо вылетевшие из университетов. Единственное, что осталось от легендарных времён «холодных баталий» между Страной Советов и Соединенными Штатами — это шпионская база в Верхних Лягушах. Она много лет простояла бесхозной, но и нетронутой: никто не знал, где она находится. Судьба подземных помещений «Наташеньки» неизвестна: согласно одному источнику, их засыпали, другой говорит, что они стоят, наглухо закрытые, но существует ещё одно, самое, наверное, смелое предположение о том, что в огромной тайне эти помещения всё ещё действуют и там ведутся какие-то разработки…

Современные Верхние Лягуши ничем не отличаются от любой другой деревушки, если она находится далеко от областного центра. Теперь в Лягушах нет электричества: столбы, на которых держались провода, давным-давно сгнили и попадали. Жители деревни уже много раз писали жалобы в райцентр, в большое село Красное, но оттуда всегда приходили ответы вроде: «Ждите, ваша очередь ещё не подошла», или — и того краше — «Нет денежных средств».

В общем, всё было хорошо в Верхних Лягушах, пока не появился чёрт. Казалось бы, какой может быть чёрт в наш просвещённый век? Глупые суеверия! Ан нет, в Верхних Лягушах чёрт был не в новинку. Он появлялся и раньше, но потом исчез и не показывался ни разу лет, наверное, двадцать, а на днях объявился вновь.

В тот летний день с самого утра собирался дождь. А лягушинского плотника Гаврилу Семёныча Потапова угораздило пойти на рыбалку на озеро Лазурное. Мол, на перемену погоды рыба клюёт хорошо. И вот, когда плотник уже возвращался домой с двумя щуками и целой связкой каких-то мелких карасиков, дождь всё-таки собрался. Сначала меленько так поморашивал, но когда Гаврила Семёныч поравнялся с заброшенным домом, припустил, как ошалелый: стеной стал, да ещё с грозой и с градом. Делать нечего, пришлось плотнику спрятаться в доме. Дом старый, стены сырые и холодные. Озяб Гаврила Семёныч. А дождь не прекращался — лил, будто ведро кто держал. Решил плотник согреться. Наломал несколько стульев на костёр. Только спички достал, только поджечь хотел.… Да глянул ненароком на стенку перед собой. И «повезло» ему увидеть, как с этой стенки тень какая-то сама собой спустилась и, как в сказке, обернулась чем-то вроде человеческой фигуры да ещё с глазами горящими. Отшатнулся Гаврила Семёныч. Спички выронил. Как ошпаренный вылетел он из дома под дождь, под град! И бегом бежал все пять километров до самой хаты своей! И вопил на всю ивановскую: — А-а-а-а-а!!! Чёрт!!! Спасите, чёрт!!! Люди, помогите, заест меня, бедного!!!

Всю деревню на уши поставил. А как до своей хаты добрался, так забился, закрылся и ни в какую! Так и сидел три дня, пока люди дверь не сломали. Зашли в дом — не видно нигде хозяина! Искать стали — нету. Пока под кровать не заглянули. Нашли там. Сидел, бедняга, весь в пыли да в паутине. Крестился, иконы целовал. Стали тащить его из-под кровати — упирается.

— Не хочу к чёрту! — кричит.

— Нету тут никакого чёрта! — густо пробасил глава местного самоуправления Медведев.

Единственным, за чем Гойденко ухаживал, был его курятник. Тракторист всё время ремонтировал его, чинил крышу, укреплял стенки. Куры у него всегда ходили по двору холёные, откормленные. Да вот незадача — лиса лаз прорыла. И петуха сожрала. Курятник нужно было чинить. Засыпать землёй — это ненадолго — снова раскопает, зверюга. Тракторист решил заложить лисье «художество» кирпичами. Покупать кирпичи — дорого. Лучше было пойти в заброшенный дом и набрать там сколько угодно бесплатно. В чёрта Гойденко не верил. И дом для него был всего лишь источником «халявных» кирпичей.… Да и из мебели можно будет кое-что прихватить…

Взяв большой мешок, Гойденко отправился на «охоту».

Это был старинный, посеревший от времени трёхэтажный особняк. С башенками и колоннами на готический манер, покрытый статуями и редкостной лепниной, он считался памятником архитектуры. Забор вокруг особняка давно рухнул и валялся булыжниками. Яблоневый сад одичал, зарос высоченными сорняками, и яблоки в нём уже много лет созревали мелкими и кислыми.

Поднявшись по выбитым и стёртым ступенькам, тракторист зашёл в дом. Походил, посмотрел. Нашёл разрушающуюся печку. «Хорошие кирпичики! — обрадовался Гойденко. — А главное — ничьи! Сейчас натаскаю себе — и курятник починю, и в сенях дыры заделаю!» Тракторист раскрыл мешок, сел на корточки и начал отбирать более, или менее целые кирпичи. Но целые кирпичи быстро закончились. Тогда Гойденко принялся специально прихваченной для этого фомкой отковыривать кирпичи прямо от печки. Работа была не из лёгких, и тракторист быстро вспотел.

— Эй! — вдруг кто-то тихо его окликнул.

Семья Лаптевых решила приобрести дачу в каком-нибудь тихом живописном уголке, где много природы и совсем нет суеты. Шумный, покрытый смогом Донецк порядком надоел главе семейства, доценту-физику Михаилу Германовичу. И он захотел вместе с женой и двумя детьми провести две недели отпуска в мирной маленькой деревушке. По какому-то стечению обстоятельств выбор пал на Верхние Лягуши. Участок с готовым ничьим домом был только один (местному самоуправлению не хватало финансов, поэтому его глава Медведев «забыл» про то, что дом является памятником архитектуры, и дал разрешение на его продажу). А семья Лаптевых, конечно же, дом купила и на своём «Москвиче» отправилась в Лягуши.

Жену Михаила Германовича звали Татьяна Дмитриевна. Она преподавала украинскую литературу в Донецком Национальном университете. А двое детей — Андрей и Лена — в этом году поступили на первый курс. Андрей и Лена не очень стремились в тихую деревню: для них подобный отдых был скучнее урока истории. Андрей после одной интересной телепередачи мечтал о каникулах на Ибице, а Лена хотела с подружками в Ялту. Но родители не разрешили ни того, ни другого и почти что силком тащили отпрысков в захолустные Лягуши. Дача не оправдала надежд новых хозяев. За такие деньги всучили какую-то развалину! Мало того, что протряслись столько времени по раскисшей грунтовой дороге и обляпали охристой грязью всю машину, так ещё и жить негде! Но делать было нечего. Оставалось только обживать новое жилище. Лаптевы поднялись на высокое крыльцо. Серая деревянная дверь была не заперта и, противно скрипнув, распахнулась от первого же толчка. — Ну вот, ещё и замок ставить! — пробурчал Михаил Германович.

— Это же — дыра, а не дача! — фыркнул Андрей. — Тут, наверное, и мобилку подзарядить негде!

Солнце клонилось к закату, окрашивая небо в оттенки фиолетового и розового. По высокой, не по-городскому свежей и зелёной, траве ползли длинные тени. Лёгкий свежий ветерок приятно холодил, и приносил с близкого луга запахи полевых цветов. Михаил Германович остановился и повернулся спиной к двери, глядя на закатное небо и дикие травы.

— Как всё-таки хорошо за городом! — сказал он. — Так чисто, уютно, никаких машин…

Это дежурство было на редкость спокойным. Что, кстати не характерно для праздников. А праздник был большой и народный — Первое мая, День солидарности трудящихся, «ДСТ» — сокращённо.

Днём и вечером были гуляния — обыкновенные, шаблонные — с примитивной копией советских демонстраций и всякими концертами на площадях. А на закуску, как ни странно, подкинули салют. Обычно, последний всегда отменяют из-за плохой погоды. Или из-за того, что у отцов города просто-напросто не хватило на огненную феерию денег. А остаток ночи в районе было тихо. За исключением нескольких пьяных потасовок, участниками которых были слегка подгулявшие ради праздника, но на поверку вполне добропорядочные граждане.

После всех демонстраций и концертов люди разошлись по домам. Будут есть праздничный ужин и смотреть телевизор — ординарно, по-обывательски отмечать знаменательную дату. Только молодёжь ещё «тусовалась» на лавочках и бродила по площади Ленина, попивая пивко и лонгеры. И за всю ночь ни одного экстренного вызова!

Сержант Александр Сидоров дремал в жестковатом кресле в дежурной комнате Калининского райотдела милиции. Сюда его перевели из Ворошиловского района. В наказание за то, что Сидоров, будучи тогда лейтенантом, провалил важную операцию по задержанию опасного вора-рецидивиста. Вору удалось сбежать, потому что Сидоров в тот момент, когда нужно было хватать его, засмотрелся на футбол по телевизору в витрине телемагазина. И вор до сих пор «гастролирует» по СНГ и не только. За такой серьёзный прокол бедолагу сначала хотели совсем уволить из милиции. Но начальник Калининского райотдела Недобежкин приходился хорошим другом отцу Александра. Он пожалел незадачливого милиционера и взял к себе. Только в звании Сидорова всё-таки понизили.

И вот теперь сержант, разгадывая кроссворд, задремал на посту. И проспал бы так до конца дежурства, если бы на рассвете — надо же было под конец всё испортить! — в дежурную комнату не вбежал перепуганный человек. Он был в пиджаке, накинутом поверх пижамы.

Капитан милиции, следователь Пётр Иванович Серёгин проснулся от настойчивого и требовательного звонка. Сперва звонок долетал до Петра Ивановича издалека, сквозь сон, и следователь никак не мог сообразить, что звонит: будильник, телефон, или же среди ночи пожаловали гости. «Выключил ли я воду в ванной?» — подумал Серёгин. Наконец, проснувшись немного, Пётр Иванович понял, что звонит всё-таки телефон. «Замолкни!» — мысленно приказал аппарату Серёгин, но тот не внял и продолжал звонить. Открыв всего один глаз, следователь неохотно выбрался из-под одеяла и, не включая свет, на ощупь побрёл в зал. По пути, кажется, наступил на хвост коту Барсику. Барсик был престарелым, ленивым животным. Громко заорать он счёл ниже своего достоинства. Лишь недовольно мяукнул и отполз в сторону. Нащупав в темноте телефон, Серёгин снял трубку. Воцарилась вожделенная тишина.

— Алё? — сонно промямлил Пётр Иванович и сам удивился, как это у него так получилось? Было поразительно похоже на мяуканье Барсика.

— Пётр Иванович? — послышался в трубке обеспокоенный голос.

— Щево? — прошепелявил Серёгин и снова удивился.

— Это Сидоров! — чуть ли не крикнул голос. Возможно, услышав бормотание Петра Ивановича, Сидоров решил, что на линии помехи и его плохо слышно. — Есть срочное дело!

Стрелки часов показали четыре, и дежурство Сидорова закончилось. Сменившись, сержант напросился Серёгину в помощники. Пётр Иванович не возражал.

Петров жил недалеко от райотдела. Можно было и пешком дойти, но решили не терять время и взяли машину: красную служебную «Ладу-Самару».

Потерпевший довольно точно описал свой двор. Он, и, правда, оказался маленьким, захламлённым обёртками от мороженого и пустыми бутылками. Рядом с дорожкой стояла облупившаяся беседка, а чуть дальше, в углу — ржавая горка без лестницы. Занимался рассвет. В балке радом с домом заливались цикады. Лёгкий ветерок приносил ароматы цветущих деревьев. Тихонечко шелестела свежая листва.

— Вот, моя машина тут стояла! — заявил Петров, указывая пальцем на расцвеченный радужными бензиновыми пятнами асфальт.

Серёгин ещё раз оглядел двор. Вышел на Овнатаняна. С улицы двор был не виден: его закрывал дом. Пётр Иванович живо представил, как угонщик вывел машину. Но вот только, куда он на ней отправился?

По возвращении в райотдел милиционеров ждал ещё один сюрприз. В дежурной комнате сидела полная блондинка средних лет. Она была чрезвычайно взволнована и громко рассказывала дежурному, сержанту Усачёву, про то, как какая-то машина сбила человека.

— Пётр Иванович, — сказал Усачёв, оторвавшись от протокола. — Похоже, это касается вашего угона, — и протянул протокол Серёгину.

Пётр Иванович взял и пробежал записи глазами. Не понял больше половины: у Усачёва был страшно корявый почерк.

— Хорошо, — сказал следователь женщине. — Пойдёмте в кабинет.

— Угу, — кивнула она. И неожиданно легко для своей грузной фигуры спорхнула со стула и охотно потопала вслед за Серёгиным и Сидоровым.

Серёгин ещё раз позвонил в ГАИ, сказал, что угнанная машина уехала в сторону центра. Потом Пётр Иванович взялся за сводки. Он вытащил несколько пухлых папок — описания преступлений и несчастных случаев за последние полгода.

Угонов машин за полгода набралось, чуть ли не три десятка. Но в основном угнаны были «крутые» иномарки: джипы, «Лексусы», «БМВ», «Альфа-Ромео» попалась… Несколько случаев были раскрыты. Но Серёгина не интересовали иномарки. Тут было совсем другое дело. Угнана старая, поцарапанная развалюха — «шестёрка». Машина совсем не «крутая», даже наоборот. И поэтому Пётр Иванович из всех случаев выбрал именно те, где имели место угоны именно старых машин. А вот таких оказалось совсем немного: всего три. Два раза — «Москвичи» и один раз — старенькая серенькая «Волга». Все три машины на своём веку успели и воду переплыть, и огонь потушить, и протиснуться через медные трубы. Один «Москвич» был с севшим аккумулятором. Но, все машины были найдены. «Москвич» с севшим аккумулятором обнаружили прямо посреди улицы Зверькова. Это — аж в Пролетарском районе, а угнан он был в Киевском, тоже не ближний свет. На машине отсутствовал номер, и были следы замены запчастей. Но ни одна деталь не пропала. Целыми оказались даже фары и магнитола. Второй «Москвич» и «Волга» нашлись в урочище Кучерово. Правда, на разных концах его и с интервалом в полтора месяца. На «Москвиче» оказался совсем другой номер — от давно разбитой, списанной с картотеки машины. Так же обнаружились следы снятия, или замены запчастей. Но всё опять было на месте — только вентилятор исчез. И притащили этот «Москвич» из Петровского района. «Волга» же была перекрашена из серого в голубой цвет. Номер к ней прицепили от «Москвича» с севшим аккумулятором, а запчасти снимались, как и у двух других машин. «Родом» «Волга» была с Пролетарки.

Прочитав всё это и выписав аккуратненько на бумажку, Серёгин удивился. Получалось как-то нелепо. Зачем перекрашивать, менять номера? Что бы просто выкинуть? И зачем, спрашивается, снимать детали и ставить их на место? Ведь ни в одном автомобиле ничего не пропало — только вентилятор этот дурацкий! Цель угонов абсолютно непонятна. Кто только мог так странно, глупо поступить? Подростки, что ли? В суперменов играли малыши? Побаловались и выбросили? Надоела игрушка? А красить зачем? И номера менять? И почему все машины выкидывались именно в Пролетарском районе? Не там ли живут наши угонщики?

Размышления Серёгина прервал пронзительный скрип открывающейся двери. Следователь оторвался от своей бумажки. В кабинет вошёл унылый Сидоров. Пётр Иванович сразу понял, что сержант ошибся со своей гипотезой. Если бы Сидоров оказался прав, то был бы сейчас довольный, как три слона.