Среди первых произведений Леонида Бородина – «Повесть странного времени», «Встреча», «Гологор». Его «Повесть странного времени» была удостоенная премии французского ПЕН-клуба «Свобода». В 1970-е – начале 80-х написаны: рассказ «Вариант», повести «Правила игры» и «Третья правда», роман «Расставание». Все они опубликованы за границей в русском издательстве «Посев».
Действие повести Л. Бородина происходит в Сибири, на берегах Байкала. Объясняет это автор притяжением к земле, где родился, потому что, «…в моей привязанности к байкальским местам было нечто чрезвычайно счастливое, и это с очевидностью выявлялось всякий раз, как удавалось попасть в родные места: я получал реальную поддержку для продолжения жить и быть самим собой…».
СЕРГЕЙ
Туман превращал деревья в призраки. Туман пожирал тропу на двадцать шагов, а на поворотах еще ближе. Туман крался сзади и заметал следы. Туман нависал над головой мокрыми лохмотьями. Туман был реальностью, остальное все, что виделось и проглядывалось, было бессмысленным, блудливой фантазией. Неживое изменяло формы и оживало судорогами подражания: колыхалось, трепетало, корчилось, исчезало и появлялось. Живое в бессмысленности движений казалось мертвым.
Мысли не было. Был автоматизм, облегчающий и успокаивающий. Мысли быть не должно, иначе пришлось бы изворачиваться под вопросом: зачем он это делает? Зачем в дождь и туман по скользкой тропе тащит на руках умирающую собаку? Зачем мучает ее? Ведь от каждого его неровного шага собака не просто взвизгивает, она вскрикивает по-человечески, то есть так, когда говорят, что, мол, нечеловеческим голосом кричит кто-то. У всего живого крики боли одинаковы. Их никогда не спутаешь. И только черствое сердце не дрогнет, услышав голос боли.
Собака вскрикивала даже тогда, когда руки его, казалось, вообще омертвели в бережливости и нежности. У собаки был перебит позвоночник, и она не смогла умереть сразу. Может быть, она и хотела бы умереть, но не умела этого сделать. Обезумевшие от боли глаза ее справедливо корили хозяина за бездействие, в нерешительности, они удивлялись, глаза собачьи, привыкшие к всемогуществу человека, удивлялись беспомощности и неловкости его движений, голосу, дрожащему хрипотой, глазам, утратившим твердость и власть.
Собаку надо было добить. Но целый день Сергей не решался этого сделать. Ее пришлось бы где-то закопать, это было бы все равно рядом с зимовьем, а Сергей не мог себе представить, как он будет жить рядом с этой могилой. Другого жилья у него не было. На всем белом свете не было у него другой крыши. Он убежал так далеко и так долго бежал, что дальше бежать было некуда. Еще потому, что земля кругла и побег лишь до известной степени есть побег, но он однажды может обернуться возвращением, как все возвращается на круги своя…
С двух часов из распадка потянул туман, заморосил дождь, и осенний день как бельма на глаза натянул, скис, опух серостью, разбух сыростью и начал поспешно свертываться в сумерки.
КАТЯ
Станция Кедровая называлась так не зря. С юга тайга подступала к самому поселку и даже вклинивалась в него между домами одинокими кедрами, правда, уже засыхающими и несрубленными лишь по недоразумению. С северной стороны тайгу изрядно потеснили и что-то, видимо, повредили в ней. Она отступала сама, оставляя людям сухостой да беспорядочный кустарник.
Станция вполне могла бы довольствоваться пригородным поездом, что притыкался у ее платформы два раза в сутки. Но отсюда шел тракт к нескольким курортам, а ответвления этого тракта связывали область с отдельными таежными районами, куда кроме автобусов иного сообщения не было.
Тракт из области проходил наискось от поселка у крайнего дома, там была автобусная остановка и «ожидаловка» с прохудившейся крышей. Когда приезжающие жаловались и возмущались потолочным сквозняком, местные жители поджимали губы. Ни один из них не бывал на тех курортах, которыми славился их район. Если по правде говорить, путевки, бывало, предлагались, но отпуск в году один, брать его старались к концу лета, когда начинался сезон орехов, а тогда за двадцать дней можно было заработать как за полгода на шпалах или сразу на хороший мотоцикл — чем не соблазн!
К приезжающим на станции привыкли, научились просто не видеть их, не видеть, даже когда продавали им черемшу, ягоды, орехи, редиску и лук, вареную картошку и соленые огурцы. Всех называли одним словом, многозначным и не очень добрым — туристы.
И на Сашку с Катей никто не обратил внимания. Сашку многие знали, но рядом с Катей он тоже выглядел «туристом» и, ничуть не сожалея, прошел весь торговый ряд без единого «здрасте». В том доме, почти на задворках которого находилась автобусная «ожидаловка», жила Сашкина тетка по матери. У ней он всегда останавливался, когда выходил из тайги или возвращался туда. Тетка жила с двенадцатилетним сыном, а Сашку любила как старшего сына, сына блудного и не совсем путного, но тем не менее любимого и обожаемого… Родители Сашкины жили в Ростовской области, был он в семье первенцем, кроме него еще четверо, и потому, а может быть, просто так судьба сложилась, считали его дома отрезанным ломтем, и родственные связи не то чтобы затухали из года в год, но становились все более и более только связями, когда письма — традиция от ума и очень мало от сердца. И тогда стала тетка Лиза самым родным ему человеком.
