Был пасмурный, прохладный июльский день 1963 года и стенные часы в пустующей по случаю каникул аудитории Ленинградского Инженерно-Экономического института показывали пять часов. Это было время, когда кончался мой рабочий день и я мог идти домой отдыхать, чтобы завтра продолжить свой бесполезный и бессмысленный труд. По распоряжению ректора Любавского, я занимался установкой лампового компьютера «Урал-4», против покупки которого я возражал, ибо знал, что он имел неудовлетворительную схему, и никогда не будет работать нормально. Но возражал я просто по привычке. По существу же мне было абсолютно безразлично, какой компьютер будет работать в институте и будет ли он работать вообще, ибо приходить в институт я больше не собирался. Однако, я никому не говорил об этом. Наоборот, я непринужденно прощался с заведующим кафедрой, профессором Бирштейном, высоким элегантным мужчиной в очках с толстыми стеклами, преподавателем программирования Иоанновичем, эмигрантом из Югославии и моим другом, другими преподавателями и лаборантами кафедры экономической кибернетики, где я тоже числился преподавателем, так называемым «почасовиком», являясь в то же время главным инженером вычислительного центра института. Оба моих высоких звания были своего рода насмешкой, ибо должность главного инженера приносила мне всего 150 рублей в месяц, а каждый час лекций по применению компьютеров в экономике — два рубля.

Юрий Александрович, — как всегда подчеркнуто уважительно спросил меня Бирштейн, пожимая на прощание мою руку. — Не согласились бы вы взять на себя также чтение лекций по программированию на компьютере «Урал-4» на следующий год? Я тут составляю график лекций и мне бы хотелось знать, могу ли я рассчитывать на вас?

— Рассчитывайте, Аркадий Александрович, — также уважительно ответил я, а сам подумал: «К 1-му сентября когда эти лекции должны начаться, я уже буду в Турции или на том свете. Вам придется далеко ехать, чтобы услышать мои лекции!».

Выйдя из здания института, я перешел на другую сторону улицы Марата и там сел в переполненный трамвай № 9. Пока трамвай вез меня к дому, я все время держал руку на своем кармане, где у меня лежали деньги, документы и билет на завтрашний самолет, который я купил заранее в городской кассе Аэрофлота. Я сошел с трамвая на улице Чайковского, как раз напротив булочной, где у входа стояла длинная очередь за хлебом, прошел по Литейному, и через пять минут был около своего дома, на улице Салтыкова-Щедрина, около кинотеатра «Спартак».

Этот 6-тиэтажный старинный дом, куда я переехал 7 лет назад, после развода с женой, после революции коммунисты перепланировали по-своему. Коммунальная квартира из 4-х комнат, где я теперь жил, являлась лишь половиной той квартиры, которую до революции занимала одна семья инженера. Поскольку эта квартира раньше имела два входа: парадный и чёрный, то коммунисты и сделали из нее две. Наша теперешняя квартира имела бывший чёрный вход. Такую «роскошь», как отдельная кухня, коммунисты тоже упразднили, превратив ее в жилую комнату, и в ней теперь жил я. Все кухонные приборы и кухонные столы четырех семей, проживающих в нашей квартире, были установлены в прихожей.

Был понедельник 13 августа 1963 года. Турбоэлектроход «Россия» причалил не к Морскому вокзалу, а почему-то, — к причалу Батумского торгового порта. Увидев в иллюминатор, что швартовы заведены, я впервые за весь путь от Сочи до Батуми вышел из своей каюты. На улице был дождь, дул сильный ветер и я надел целофановый плащ. Воротник плаща я поднял. Это я сделал не только для предохранения от дождя, но и для того, чтобы никто из пассажиров или неизбежных агентов КГБ меня не запомнил.

В руках у меня был чемодан и сетка. В сетке — маска, трубка, шерстяная рубашка, плавки и шапочка. В карманах шерстяной рубашки находились завернутые в презервативы паспорт, шоколад, фотокарточка моих родителей, военный билет, диплом штурмана, 300 рублей денег, несколько пробирок с коньяком и виноградным соком, а также часы, компас, фонарик и свисток.

Ожидая очереди у трапа, чтобы сойти на берег, я случайно услышал, как коридорная сказала пассажирке, видимо своей знакомой: «Если не найдете, где переночевать, приходите на теплоход, — я вас устрою здесь!»

Надвинув на голову капюшон своего плаща, я вместе с другими пассажирами сошел с теплохода и направился к воротам, где стояла вооруженная охрана. В моей голове почему-то задержался только что услышанный разговор между коридорной и пассажиркой и я некоторое время думал о нем.

Выйдя за ворота, я направился к центру города. От сильного ветра и дождя стало прохладно. Я быстро шел по знакомым улицам и повторял подражая Есенину: «Прощай Батум, тебя я не увижу…»

Когда я проснулся, следов непогоды совсем не осталось. Ярко светило заходящее солнце, а море, лишенное всех своих белых барашков, ласково лизало песчаный берег. «Сколько сейчас времени?» — подумал я и вынул из кармана шерстяной рубашки свои часы. Часы стояли. По солнцу время можно было определить лишь приблизительно, примерно около 8 часов. «Надо скорее идти в Батуми, к моей знакомой Евгении Ивановне, а то стемнеет и тогда пограничные строгости еще усилятся. А если сейчас пограничники заподозрят меня, то я покажу им паспорт — и всё!»

Чтобы не вызвать подозрение у проверяющих видом упакованного паспорта, я сорвал с него презервативы и положил его в карман, сверху остальных предметов. Потом встал, с удивлением потрогал кровоподтеки и стертости на теле от шерстяной рубашки, и пошел на северо-запад, так как все еще считал себя находящимся южнее Батуми. Я шел по песчаному берегу в одних плавках, с рубашкой в руках.

Берег был совершенно пустынный. Дальше от берега шла такая же безлюдная равнина. «Удивительно! — снова подумал я. — Ни домов, ни деревьев!» Мне бы остаться на том месте, где я спал, отдохнуть как следует и собраться с мыслями. Тогда я бы понял, где нахожусь и как мне следует действовать. Но я был очень утомлен и не мог трезво оценить обстановку. Я действовал механически, по заранее выработанному плану, который, к несчастью, теперь не годился. Странное и подозрительное безлюдье не внесло изменений в мои планы.

Путь мне преградила широкая, мощная река. «Чорох!» — догадался я и хотел было переплыть ее, но спохватился, что мой паспорт уже вынут из резиновой оболочки, и пошел вверх по берегу реки в поисках переправы. Этим я опять сделал ошибку. Надо было переплыть реку, не обращая внимания на паспорт. Подумаешь паспорт! Не прошел я вдоль берега реки и пары сотен метров, как наткнулся на погранзаставу. Чекисты были настолько удивлены моей опрометчивостью, что поверили, будто я — отдыхающий, и указали место, где дед-перевозчик перевозит на другой берег. А, ведь, для них — пограничников так было бы логично спросить меня: «Если вы действительно здешний отдыхающий, то как же вы не знаете, как перебраться на другую сторону реки? И как вы вообще попали сюда?» Но они не спросили. Из этого выходит, что советские пограничники — не очень хорошие детективы. Они служат из-под палки и не заинтересованы в проявлении собственной инициативы.

Деду-перевозчику я сослался на пограничников и он перевез меня бесплатно. Не мог же я дать ему 50 рублей? Это подозрительно. А мельче у меня не было. На другом берегу реки росли густые кустарники, а почва была заболоченная. Шлепая по щиколотку в болоте, я остро вглядывался под ноги, подозревая, что в таком месте должны водиться змеи. Когда я вновь вышел на песчаный берег, то вздохнул с облегчением. Очень хотелось пить. В кармане рубашки все еще лежали пробирки с виноградным соком, но сладкого питья я не хотел. Я хотел простой воды. На моем пути повстречалась хибарка — первая за все время. Подойдя к ней, я попросил воды. Напившись, я двинулся дальше. Идти босиком по чистому и теплому песку было приятно и не очень утомительно. Я шел быстро, но солнце тоже быстро тонуло в море. Было очевидно, что до темна до города я не дойду.

Мы шли совсем недолго и вошли в обыкновенный одноэтажный дом, где сидело несколько человек в форме пограничников.

— Задержан на берегу моря в плавках, — доложил милиционер офицеру и передал ему мой паспорт.

— Откуда вы? Где живете? — спросил меня офицер.

— Отдыхаю в Батуми.

— В Батуми?

В Батуми меня повезли прямо в штаб пограничных войск Аджарской АССР. Когда я вышел из машины, то увидел большой двор, по которому сновали военные в форме пограничников: офицеры в зеленых фуражках, и солдаты в военных панамах. Двор замыкали несколько многоэтажных зданий, за которыми виднелся сплошной забор. Человек, к которому меня привели, был тоже в пограничной форме. Потом к нему присоединился человек в гражданском платье. Оба были кавказцы. Допрашивая меня, они советовались между собой на своем языке. Никаких ярких впечатлений от этого допроса у меня не осталось. Я сообщил им свои анкетные данные, а также то, что приехал в Батуми на теплоходе «Россия»

Ночевал я в маленькой деревянной будке-камере,

рядом с караульным помещением. В камере стояла койка с грязным бельем. Запомнилась процедура оправки: меня водили в общий солдатский туалет через весь двор двое солдат. Один из них с поднятой винтовкой шел впереди, другой, тоже с винтовкой, — сзади меня. В туалете они стояли рядом со мной.

16 августа за мной приехал офицер КГБ, — грузин, в белой рубашке, с черными вьющимися волосами. Он уже все знал обо мне и при встрече задал только два вопроса:

— Где ваша одежда? Куда вы положили свою одежду, когда начинали свой марафонский заплыв?