Никогда прежде иноземный князь, не из Рюриковичей, не садился править в Пскове. Но в лето 1266 года не нашли псковичи достойного претендента на Руси. Вот и призвали опального литовского князя Довмонта с дружиною. И не ошиблись. Много раз ратное мастерство и умелая политика князя спасали город от врагов. Немало захватчиков полегло на псковских рубежах, прежде чем отучил их Довмонт в этих землях добычу искать. Долгими годами спокойствия и процветания северного края отплатил литовский князь своей новой родине.
Отверженный
не было ему места на своей земле.
Только конь, только меч, доспехи да одежда княжеская остались при нём. И дружина — три сотни воинов. Им тоже не стало места на родине... И теперь брели они — кто верхом, а кто в пешем строю, — словно стая усталых зверей, в чужую землю, на милость иного народа. Узкий, извилистый лесной путь то поднимался на песчаные холмы, где стояли, слегка покачиваясь, прямые высокие сосны, то проходил среди гиблых болот, в низинах, по хлипким, подгнившим гатям, из которых сочилась рыжеватая мутная влага. Странный вид они являли собой: войско не войско, толпа не толпа, народ не народ. Были среди них и опытные богатыри воины со старинными шрамами на лицах, и отроки — те, что ещё не успели вкусить счастье боя и пристальный взгляд смерти. Но были и жёны — с малыми детьми, с немногим скарбом, нагруженным на повозки, на спины худых лошадей. И потому если бы кому довелось увидеть всех их с высоты дерева, растянувшихся на неширокой лесной дороге, он бы и понял: было это и войско, и толпа, и народ одновременно. Уходили они с литовской родной земли в русский город Плесков, что всё чаще прозывался чуть покороче — Псковом. А вёл их всех князь Довмонт.
Являлось же это действо, если по новому исчислению, в первых днях июня 1266 года.
