Сразу признаюсь: я – классическая пай-девочка. Каждый вечер я обязательно смываю макияж, даже если валюсь с ног от усталости. Рождественские открытки родным и друзьям отсылаю после Дня благодарения, а получив подарок, строго в трехдневный срок отправляю коротенькое письмо со словами признательности. Я всего однажды соврала и не вышла на работу, сказавшись боль ной, да и то не получила никакого удовольствия, потому что целый день терзалась угрызениями совести. Я верный и надежный товарищ, никогда не изменяла своим парням и не пыталась отбить чужого жениха. Я никогда – слышите, никогда! – не скажу «да», если подружка спросит меня, не растолстела ли она за последнее время, особенно если у нее разбито сердце и она глушит душевную боль, нале гая на пломбир и сливочный ликер. Я считаю, что женщины должны держаться вместе и не заставлять друг друга переживать из-за лишнего веса. Однако у меня, как у пай-девочки, есть одна проблема: совершенно не умею ссориться и ругаться. Ненавижу конфликты и всеми силами стараюсь их избегать. Если дело доходит до выбора «дерись или сматывайся», варианта «дерись» для меня не существует, его просто нет, так же как нет денег у морячка Попая. К счастью, я спринтер мирового класса и только так удираю от всего, что хотя бы отдаленно связано с выяснением отношений.

Именно поэтому я и сидела в обшитом деревянными панелями зале бара «Маккормик и Шмик», что на Кей-стрит, вертела в руках бокал мерло и с ужасом ждала, когда придет мой приятель (надеясь, что после этой встречи он перейдет в категорию бывших приятелей), Эрик Лейхи. Несколько недель я не отвечала на его звонки и теперь определенно решила с ним расстаться. Предыдущие разрывы с мужчинами всегда проходили скомканно и сумбурно, и все из-за моей дурацкой застенчивости. Однако на этот раз у меня был план: я мягко, но решительно намеревалась сказать Эрику, что все кончено, и любой ценой постараться сохранить достоинство. Если на то пошло, я деловая женщина, работаю в адвокатской конторе (зная мою нелюбовь к конфликтам, вы, как и мои друзья, наверняка удивитесь, что я умудрилась вы брать для себя подобное занятие) и вполне способна деликатно выйти из положения.

В любом случае бурной сцены

Я приплелась в бар прямо с работы, перепачканная и взмыленная, как всегда в конце дня; мои ноги, в кожаных туфлях на трехдюймовых каблуках, гудели от усталости – все пять кварталов от офиса до бара я тащилась пешком, – а пояс любимых черных брюк впивался в кожу. Стоял август, и погода была слишком жаркой для костюма, пусть даже из облегченного шерстяного крепа, который, как считалось, подходил для любого сезона, да только в знойном городском мареве грел не хуже горностаевой мантии. Скучный «футлярный» вид костюма я попыталась оживить ярко-розовой блузкой без рукавов. Я решила, что она смотрится великолепно, но, едва придя на работу, пролила на нее кофе со льдом. В результате на груди расползлись коричневые пятна, и, чтобы их скрыть, пришлось наглухо за стегнуть пиджак. В офисе, где температура круглый год почти не поднималась выше нуля, я не страдала от жары, но, вернувшись во влажное августовское пекло вашингтонских улиц, потихоньку начала плавиться. Тон расплылся у меня на лице, тушь под глазами размазалась, а волнистые волосы, обычно укрощаемые с помощью целого арсенала разнообразных распрямляющих гелей, взбунтовались и начали закручиваться, превращаясь в металлическую мочалку для мытья посуды. Я больше не чувствовала себя элегантной и уверенной. Я взмокла, устала и дико боялась объяснений, которые неминуемо грозили вылиться в бурную сцену.

Наконец появился Эрик. Я заметила его милое, улыбающееся лицо. Он махнул мне рукой и стал пробираться к столику, протискиваясь сквозь толпы яппи,

Через несколько дней после неудачного разрыва с Эри ком я выкрасила волосы в розовый цвет. Разумеется, не специально, а скорее из-за дикого нежелания выкладывать кругленькую сумму, которую мой парикмахер Джино берет за мелирование. Правда, каждый раз, когда я затеваю окраску самостоятельно, мои волосы приобретают безумно красный или розовый оттенок (а однажды они стали черными как сажа) и дело все равно заканчивается походом в салон. Только плачу я уже за исправление цвета. Стоимость этой услуги – а Джино прекрасно знает, на какие жертвы готова пойти дамочка с ядовито-розовыми кудрями, лишь бы вернуть им родной мышиный цвет, – вполне можно сравнить с первым взносом при покупке дома в менее густонаселенных районах страны. Нина всегда просит позвонить ей, прежде чем я надумаю что-нибудь сделать с волосами. Она обещает отговорить меня от этой затеи, а если потребуется, показать старые фотографии, на которых я запечатлена с шевелюрой самых невероятных оттенков. Однако несмотря на печальный опыт, я опять развела краску и принялась наносить ее на волосы, беспечно забыв о предыдущих неудачах с осветлением. Это все равно что пере брать за столом – ты смутно помнишь, будто такое уже бывало и кончилось не очень хорошо. И все же когда ты еще только открываешь бутылочку, идея кажется тебе восхитительной.

На этот раз причиной катастрофы стала моя мать. Не успела я продернуть пряди в отверстия специальной ша почки – полиэтиленового чепчика, чем-то напоминающего о моде пятидесятых, с завязочками и козырьком, – и нанести на волосы осветляющий состав, как зазвонил теле фон. Это и была мать. Черт. Вместо того чтобы дождаться, пока сработает автоответчик, я схватила трубку и тут же нарвалась на Глорию. С тяжелым вздохом я опустилась на закрытую крышку унитаза и собралась с силами, готовясь отразить град материнских обвинений.

– Элли? Это ты? – недоверчиво спросила она, как будто до сих пор не узнавала мой голос или подозревала, что трубку в моей квартире может снять кто-то другой.

– Да, мама, – устало подтвердила я. – Конечно же, это я.

– Мы с папой приглашены на благотворительный вечер. Скучное мероприятие, но судьям полагается там быть. Я выбрала облегающее черное платье. А потом подумала – не надеть ли мне красный шелковый костюм? Что скажешь?