В этой девушке удивительным образом сочетались изысканная внешность, ум и покладистость. Первая красавица Нью-Йорка, Элизабет Адора Холланд славилась своей скромностью, кротостью и добрым нравом. Может быть, поэтому ее внезапная гибель так поразила и взбудоражила всех – невероятная трагедия, невосполнимая потеря, ужасающая несправедливость… Впрочем, как бы там ни было, на небесах девушке наверняка было уготовано уютное местечко с замечательным обзором. И если бы она взглянула тем промозглым октябрьским утром со своего небесного пьедестала на собственную похоронную процессию, то непременно была бы польщена тем, что все лучшие семьи Нью-Йорка приехали попрощаться с ней.

Их запряженные вороными лошадьми роскошные экипажи заполонили Бродвей. Печальная вереница неспешно следовала за катафалком к углу Исттен стрит – к церкви Благодати Божьей. И хоть не было ни солнца, ни дождя, слуги держали над головами своих господ большие черные зонты, чтобы скрыть их печальные надменные лица от нескромных любопытных взглядов обывателей. Полицейские безжалостно оттесняли посторонних к кромке тротуара, не позволяя им подходить слишком близко к благородным участникам траурной процессии. Элизабет наверняка одобрила бы подобную сдержанность и принципиальность – ей всегда нравилось находиться в кругу избранных, а излишние вольности и праздное любопытство раздражали ее.

Однако любопытствующих сегодня собралось немало: люди со всего города пришли поглазеть на проводы восемнадцатилетней красавицы, чье имя то и дело мелькало в утренних газетах.

В то утро в Нью-Йорке заметно похолодало, небо затянуло тучами, и все вокруг казалось серым и унылым. Преподобный Нидлхауз, сидя в своем экипаже, направляющемся к мрачному готическому зданию, печально изрек: «Бог словно забыл о красоте, когда Элизабет Холланд покинула грешную землю». Участники процессии, благородные плакальщики, лишь скорбно вздыхали в ответ.

– Дорогая, все уже интересуются, куда ты пропала, – промолвила Луиза Холланд своей дочери Элизабет своим тихим, но не терпящим возражения голосом.

Элизабет послушно промолчала. Ведь она получила прекрасное воспитание, и семья возлагала на нее большие надежды. За восемнадцать лет жизни девушка уже научилась различать в матушкином голосе малейшие нюансы. Этот тон означал, что она немедленно должна вернуться в парадную залу и танцевать с тем, кого выбрала мать. Причем, скорее всего, это будет молодой человек голубых кровей, но с чуть заметными признаками вырождения, вызванного смешанными браками. Элизабет смущенно улыбнулась сидевшим с ней девушкам – Анне-Марии д’Алемберт и Еве Барбей, с которыми познакомилась предыдущей весной во Франции, и грациозно поднялась. Ее подруги красовались в нарядах куртизанок эпохи Людовика XIV. Элизабет как раз говорила им, что Париж казался ей недостижимо далеким, хотя только сегодня утром она сошла с трапа роскошного трансатлантического лайнера, пришвартовавшегося в нью-йоркском порту. Элизабет посмотрела по сторонам: ее давняя подруга Агнесс Джонс по-прежнему восседала на уютном обитом узорчатой парчой диванчике цвета золота и слоновой кости, а вот младшей сестры Элизабет, Дианы, нигде не было видно. Вот бесстыдница – наверняка умудрилась сбежать из-под бдительного ока родительницы. Элизабет передернула плечами: излишняя непосредственность и ребячливость младшей сестры всегда нервировали ее, но сейчас раздражение готово было выплеснуться наружу. Она вздохнула и привычно заглушила в себе нарастающую злость на сестру.

В конце концов, Диану можно и пожалеть – у бедняжки не было возможности блеснуть на своем первом балу. Улыбаясь, Элизабет вспомнила роскошный бал, устроенный в ее честь два года назад, когда ей только исполнилось шестнадцать. Ее, старшую из сестер Холланд, целый год обучала танцам гувернантка, которую Элизабет делила со своей подругой Пенелопой Хейз. Кроме этого, Элизабет брала уроки этикета, иностранных языков и часто бывала за границей. Диане же шестнадцать лет исполнилось в прошлом апреле, однако она не получила никакой особой подготовки к светской жизни и была лишена даже дебютного бала. Семья тогда скорбела из-за кончины главы семейства, и любые торжественные мероприятия были бы сочтены неуместными.

Поэтому Диана провела лето в Саратоге, посещая местные балы с тетушкой Эдит. Так что, учитывая уровень ее подготовки, нельзя было осуждать девушку за небольшие промахи.

– Уверена, тебе жаль покидать подруг, – произнесла миссис Холланд, уводя дочь из гостиной в танцевальную залу. Белоснежный атласный лиф костюма пастушки выгодно подчеркивал природную прелесть Элизабет, которая казалась еще выше рядом с матерью, облаченной, как и полагалось вдове, во все черное. Эдвард Холланд покинул этот бренный мир в конце прошлой зимы, так что его вдова должна была носить траур еще, по меньшей мере, год.