С той минуты, как Исобель Уоткинс вышла из дома богатого купца на Милн-стрит, она крайней мере четыре раза обеспокоенно обернулась. Ей казалось, кто-то следует за ней по пятам; но всякий раз, бросая взгляд назад, он никого не замечала. Наконец она замедлила шаг, скользнула в ближайший дверной проем и, тщетно стараясь унять дрожь, окинула глазами темную улицу. Нигде не было ни души, даже крысы не копошились в кучах мусора по обеим сторонам Хай-стрит.

Исобель глубоко вздохнула и прислонилась к двери. У нее было богатое воображение, и два недавних убийства, жертвами которых стати ее товарки по ремеслу, привели девушку в самое тревожное расположение духа. Прежде она совершенно не боялась разгуливать в одиночестве в темное время суток — именно ночью ей попадались особенно выгодные клиенты. Вытянув шею, Исобель еще раз осмотрелась. Вокруг по-прежнему царили тишина и темнота. Издалека доносился звук колокола церкви Святого Михаила: пробило полночь.

Отогнав страх, Исобель оставила свое убежище и заспешила по Хай-стрит к своему дому, расположенному поблизости от городских ворот. Идти было недалеко, к тому же у ворот несет караул стражник, и в случае необходимости можно позвать его на помощь. Губы Исобель искривила досадливая гримаса. Ей не раз приходилось отдавать стражникам часть своего ночного заработка, дабы избежать ареста за нарушение комендантского часа. Заслышав за спиной легкие шаги, Исобель затаила дыхание. В этот момент она с радостью отдала бы все заработанное за неделю, лишь бы оказаться дома, в собственной постели.

Завидев впереди у ворот тонкий луч света, Исобель едва сдержала крик облегчения и припустила бегом. И именно в это мгновение некто, внезапно вынырнувший из-за деревьев, окружавших церковь Святого Ботолфа, нанес ей сокрушительный удар. Исобель рухнула на землю как подкошенная. Чья-то сильная рука увлекала ее в церковный двор, и девушка попыталась закричать, однако из груди ее не вырвалось ни звука. Пронзительная боль обожгла горло. Исобель почувствовала на груди что-то липкое и горячее. Она ощущала, как в глазах меркнет свет, и проклинала себя за неосмотрительность: в страхе, что неведомый злоумышленник настигнет ее из-за спины, она не подумала об опасности, подстерегающей спереди.

Утро выдалось прохладным и ясным. Мэттью Бартоломью и брат Майкл пересекли двор колледжа, направляясь к обитой железом двери, что вела на Фоул-лейн. Майкл отодвинул внушительный деревянный засов на воротах и выбранил привратника, который, пренебрегая своими обязанностями, предавался дреме. Бартоломью тем временем глядел в темно-синее предрассветное небо и с наслаждением вдыхал свежий воздух. Вскоре, когда день разгорится вовсю, маленький городок начнет задыхаться в вонючих испарениях сточных канав и бесчисленных мусорных куч. Но пока воздух был чист и прохладен, и легкий ветерок доносил запах моря.

Бартоломью вышел на улицу вслед за братом Майклом. Подбежав к бродячей собаке, растянувшейся поперек улицы, здоровенный бенедиктинец напустился на нее с ругательствами. Испуганный пес вскочил и что есть мочи припустил по направлению к берегу реки.

— В Кембридже слишком много бездомных собак, — проворчал брат Майкл. — Особенно с тех пор, как разразилась чума. От паршивых собак и кошек не стало никакого житья. И никто не беспокоится о том, чтобы очистить город от этих грязных тварей. А уж теперь, как началась ярмарка, их стало еще больше. Прошлым вечером я собственными глазами видел на Хай-стрит обезьяну.

В ответ на многословные сетования монаха Бартоломью лишь молча улыбнулся и торопливо зашагал по направлению к церкви Святого Михаила. Сегодня настал их с братом Майклом черед отпереть церковь и подготовить ее для первой утренней мессы. До того как по Англии прошла черная смерть, преподаватели и студенты из Майкл-хауза неукоснительно посещали все церковные службы. Однако после чумы монахов и священников не хватало, и службы стали менее частыми и продолжительными. Брату Майклу предстояло молиться в одиночестве, а Бартоломью должен был приготовить церковь к утренней мессе, куда придут все обитатели колледжа. После они вернутся в Майкл-хауз, позавтракают и в шесть часов приступят к лекциям.

Небо на востоке начало светлеть, и, хотя тишину нарушали многочисленные звуки — лай собак, пение птиц, грохот повозок, спозаранку направлявшихся на ярмарку, — город казался сонным и безмятежным. Для Бартоломью раннее утро было любимым временем суток. Пока Майкл отпирал дверь храма увесистым ключом, Бартоломью прошелся по церковному двору, поросшему высокой травой, и приблизился к небольшому холмику, над которым возвышался простой деревянный крест. Здесь Майкл и Бартоломью похоронили отца Элфрита, хотя тогда, в разгар чумы, умерших без разбора сваливали в огромные общие могилы. Несколько мгновений Бартоломью постоял около креста, припоминая страшную зиму 1348 года, когда черная смерть особенно свирепствовала, а в Майкл-хаузе орудовал убийца.