К выходу в свет "Магаданских приколов" Владимира Данилушкина о временах смешных и грустных. Обычно о таких юмористических миниатюрах, в которых Владимир Данилушкин большой дока, называют "картинки с выставки". У него зоркий глаз, чуткое ухо, ну, и если говорить о языке, то здесь он кудесник.

Говорят, смеяться вовсе не грешно. Но смех бывает разный. У нас все больше сквозь слезы. Заметить изменение социальной обстановки при всей иллюзорности нашей жизни, что все более дает возможность не только быть уверенным в себе, но и постоянно накапливать оптимистический потенциал и быть уверенным в том, что жизнь, при всех ее издержках становится лучше, если ты сам настроен ее улучшить. И мы смеемся. Не над жизнью, а над собой, как мы в ней существуем, как настроены, и что маячит в перспективе. Самоирония — лучшее лекарство считать, виноват в твоем неудачном положении ты сам, а не дядя.

Когда инфантилизм, иными словами, холяву, с ты способен изгнать с поля бывшего повседневного существования, который приучил как прежний режим, то и дыхание становится ровнее, и взгляд перестает замечать только то, что может или уже отравляет твое бытие.

Владимир Данилушкин в своей небольшой книжице, изданной в серии "Библиотека магаданской прозы" с иллюстрациями Владимира Кожакина собрал массу, как говорят сейчас приколов — юморных, просто смешных и не менее острых и едких вызывающих не только улыбку, но и смех. Подчеркну, что все это, в отличие от многочисленных сборников анекдотов — авторские работы. Иногда это яркий памфлет: "Свист рака на вершине горы", я бы сказал, сопки, это и есть свист.

Прежде чем откликнуться на книжку своими заметками, я дал почитать ее своему приятелю, любящему выискивать юмор во всех периодических изданиях, а он их непривычно много выписывает и покупает. Он индивидуал, у него в кармане то густо, то пусто, но он не отчаивается, а постоянно ждет варианты приложения своим способностям, а в промежутках занимается тем, что выясняет потребность у его клиентов в его труде.

У Плотникова жена молодая и конфузливая — из таежной заимки. Целоваться стеснялась. Долго он думал, как ее к этому деликатному занятию приохотить, и решил домашний театр организовать, поставить в натуре сцену из "Ромео и Джульетты". Соловья достал, принес лазерные диски с крутыми итальянскими бельканто. На магнитофон записал аплодисменты, крики "Браво! Брависсимо! Бис!". Разомлела его лебедушка. Цветы, аплодисменты, полная иллюзия. Во вкус вошла. Стали они этот спектакль каждый вечер ставить, с некоторого времени ввели утренние представления и планировали провести бенефис.

А тут как раз режиссер альтернативного театра пригласил Степаниду к себе — больно внешность подходящая. Пикассо, небось, не отходя от кассы, из бульонных кубиков ее образ изваял бы. Женщине что — комплимент скажи, и она за тобой хоть в другой подъезд на крыльях прилетит. Так и эта — куда с добром. Топ-модель с резиномотором притопала.

Плотников на себе волосы пучками рвет. Раньше из дома боялась выйти, а теперь, стало быть, — на сцене с другими мужиками при всех выцеловывать будет? Надо было дураку ее эмансипировать! "Мальборо", гляди как, смолит, "Кровавой Мэри" от нее попахивает. И глаза — как лазерные прицелы краснеют. Мерил все на свой аршин, а потом его проглотил.

— Степанида, — говорит, — там тебе, небось, "кушать подано" предложат, а я главную роль дам, только возвращайся ты в домашний театр. "Отелло" ставить будем.

— Молилась ли ты на ночь, Шахеризада, что ли? Больно надо! А Юдифь не хочешь? — И она очень выразительно рубанула голову обезумевшего мужа воображаемым мечом.