Меня зовут Маша, а моего брата — Серёжка. Мы близнецы. Раньше, когда мы были маленькие и ходили в одинаковых пальто, нам очень нравилось, что на улице все спрашивают маму: «Они у вас не близнецы случайно?» И Серёжка всегда отвечал: «Нет, я на двадцать минут старше». А мама не любит, когда про это спрашивают. Она всегда хмурится и хочет поскорее уйти. Это, наверно, потому, что многие говорят: «Вы подумайте, близнецы, а живут. Неужели оба здоровенькие? Удивительно!»

Теперь мы с Серёжкой тоже не любим, когда про это заговаривают. Но взрослым надо отвечать вежливо. Поэтому Серёжка объясняет сразу: «Да близнецы. И оба живы. Удивительно, правда?» И тогда у нас больше ничего не спрашивают.

А вчера мы пришли к доктору Кораблёвой, и Серёжка мне шепчет:

Сегодня мы рано встали, вместе с папой и мамой. Серёжка за завтраком всё время подмигивал на конфеты. Он, ясно, думал, что мама разрешит в школу взять. А мама говорит:

— Знаю я вас: все тетради липкие будут. Берите свои завтраки — и никаких конфет. Молоко не забудьте.

Папа спрашивает:

— Что, наши дети сегодня вместо Белки и Стрелки в космос полетят? Зачем ты столько снеди готовишь?

Мы с Серёжкой засмеялись, а мама рассердилась:

Мы сегодня решали трудные задачи, и мне некогда было на Серёжку смотреть, тем более он на другом конце класса сидит. А в конце урока я посмотрела и вижу: Серёжка совсем Марию Тимофеевну не слушает. Вертится на парте, что-то из портфеля вытаскивает, в карман перекладывает… А мама только сегодня утром нас спрашивала: «Ничего постороннего в школу не несёте?»

Я сказала, что не несу, и Серёжка тоже сказал. Неужели он маму обманул? Интересно, что у него в карманах?

Только я это подумала, а Мария Тимофеевна спрашивает:

— Комарова Маша, какой у тебя получился ответ?

Я встала и не знаю, что говорить. А тут как раз звонок прозвенел, и Мария Тимофеевна нас на перемену отпустила. Я побежала в коридор и стала ждать Серёжку. Стою, стою — все ребята вышли из класса, а Серёжки нет. Уже снова звонок прозвенел, опять надо на урок идти, а Серёжка ещё из класса не вышел.

Сегодня воскресенье. С утра так весело было, а сейчас скучно. Утром мы с мамой в ЦПКиО ездили. На санках катались, падали — смеху было! Потом пообедали в столовой и скорей вернулись домой: библиотеку побежала. Она хоть и работает в детском саду воспитательницей, но по вечерам в институт ходит. Учительницей хочет стать.

А папа работает на заводе — в конструкторском бюро. Он турбины делает. И сейчас поехал в командировку — турбину какую-то пробовать. Серёжка знает, что такое турбины, а я нет. Папа нам вместе объяснял, но я всё равно не понимаю, как это можно за письменным столом турбину сделать. А мама говорит, что у папы на работе тишина, и поэтому он такой спокойный, когда дома в наш с Серёжкой ад попадает. У мамы в институте хоть и взрослые люди учатся, но шуму тоже хватает. А уж про детский сад и говорить нечего — мы сами ходили, знаем, какой там вечно гвалт стоит. И мама поэтому нашего с Серёжкой шуму выносить не может.

Вообще-то они нас любят, конечно, мама и папа. Но только по-разному. Папа, например, Серёжку никогда не целует, а меня очень редко. А мама каждую минуту готова обниматься, когда, конечно, не сердится. Но Серёжка очень этого не любит — он ведь мужчина. И говорит маме: «Ну, довольно. Хватит, пожалуйста». И ещё мама нас называет по-всякому: и Машунечка, и Серёженька, и Машенька, и Сергунчик. А папа меня зовёт Марья, а Серёжку — Сергей и ещё Комаров. Он хотя и сам Комаров, но Серёжку так называет. А нас вместе — теоретики. И пустые головы — это когда сердится. А мама, когда сердится, то кричит и всякие слова произносит. «Оболтусы», например, или «растяпы», или ещё «наказанье моё», «горе мне с вами».

Когда мы были маленькие, то считали, что мама и папа тоже близнецы. И Серёжка очень был доволен, что ему не надо будет жену искать: вот она я, в одной комнате живём. А теперь он хочет, чтобы я за Мишку Кузнецова замуж вышла. А мне Мишка вовсе не нравится. Пусть лучше Серёжка на Гале Беликовой женится. Но мама говорит, что это всё глупости и нечего о таких вещах думать.

Скучно… Бегать нельзя, шуметь тоже — тётя Надя рассердится, наша соседка. Серёжка что-то из «Конструктора» делает, а я так сижу.

У нас в классе многие Гале Беликовой завидуют. Она, во-первых, красивая. Косы у неё не то что у меня, во все стороны, а длинные, жёлтые. И глаза большие, голубые. И передник шерстяной, а воротнички всегда кружевные. И ещё у неё настоящая шуба — беличья. Мама у неё тоже красивая, высокая такая. Но всё равно наша мама лучше. И учится Галя всегда лучше всех. И в музыкальной школе занимается. Вот почему ей многие завидуют.

А я не завидую. Я её люблю, Галю Беликову. Мы с ней с первого класса дружим, с первого дня. В тот день, как уроки кончились, почти все мамы и бабушки пришли за своими детьми. А наша мама, конечно, не пришла: зачем это, если у нас ключи есть? Но Галина бабушка очень заволновалась и говорит:

— Пойдёмте, деточки, со мной, я вас провожу.

А Серёжка ей:

— Пожалуйста, мы сами можем вас проводить, потому что вы уже не очень молодая.

Очень мы с Галей любили петь песни. Сядем вдвоём на диван и поём подряд. Старинные особенно — «Орлёнок», «Землянка», «Дан приказ: ему на запад». Ещё мама про «Варяга» знает, а мне никак не запомнить, только и знаю:

А ещё поёт: «Я в дело любое готова с тобою идти, не боясь ничего». Но мама редко поёт. Когда только мы с ней вдвоём в квартире остаёмся. У неё потому что слуха нет. Она людей стесняется. А я никого не стесняюсь. Но взрослые не очень-то любят, когда я пою.

Что же мне теперь делать? Мамы нету дома, она в институте, а я не знаю, что мне теперь делать. Голову я Серёжке забинтовала, ранку промыла, он лежит на диване и делает шашки из пустых катушек. Говорит — не больно. Но ведь так же нельзя! Нельзя так!

Скорей бы дядя Игорь приехал. Это папин товарищ, самый лучший. У папы много товарищей, но дядя Игорь нам всем, как родной. Он говорит, что выкормил нас с Серёжкой своей грудью. Смеётся, конечно. Я когда привела Серёжку домой, сразу позвонила дяде Игорю. Он сказал промыть, забинтовать и ждать, пока он приедет. А сам очень долго едет.

Так всё было хорошо — и так стало плохо. Сначала — Галя. Всё оказалось правда. Она сама мне сегодня сказала на первой перемене:

— От нас папа ушёл. Ты знаешь?

А я её обманула. Сказала, что не знаю. И теперь ещё хуже получается. Галя мне сказала никому не говорить. А теперь она думает: я всем разболтала. Мы когда с Серёжкой шли из школы, я его спрашиваю:

Папа, папа, папа приехал! Мы, конечно, все его встречали. И был праздник — все сидели за столом и ели пироги. И снег, папа говорит, уже глубокий. И мы! С папой! Сейчас же! Поедем в Зеленогорск! И будем! Ходить! На лыжах!

Папа говорит Серёжке:

— Дай-ка руку. Вот видишь?

И снимает пиджак. И сгибает руку. А под рубашкой у него так и перекатывается что-то.

— Это чего? — говорит Серёжка.

Вчера за ужином папа спрашивает:

— Сергей, ты чего не ешь?

А Серёжка:

— Не хочется. Я лучше спать пойду.

Мама сразу:

Ага! Всё-таки я заболела желтухой! Только доктор Кораблёва говорит: у меня безжелтушная форма. И правда — ничего у меня жёлтого нету. Но всё-таки уложили в кровать, дают грелку и коричневое лекарство. И мама покупает компота две банки — Серёжке и мне. Апельсинов тоже поровну. Только в больницу меня не взяли. Но это ничего, потому что, оказывается, там мальчишки отдельно от девчонок, и нас с Серёжкой всё равно бы разделили.

Серёжка мне записку прислал: «Машка, чего не пишешь. Я не сержусь, что ты сказала у меня ненависная морда. У нас в палате есть девочка Лида, она поёт как канарейка. Ей четыре года пять мес. А больших девчонок к нам не пускают. Мама, пришли яблоков апельсин не надо. Сын Серёжа».

А сегодня Восьмое марта. И папа мне купил куклу. Ему мама велела. Я вообще в куклы не играю уже два месяца. Но мама сказала: купим, так будет играть. И папа говорит: лежит ребёнок один, как собака, целые сутки, и читает романы. Но я не читаю романы. Я «Хижину дяди Тома» читаю. И «Дорога уходит вдаль». И «Тимур и его команда». А тётя Надя говорит: зачем девчонке такую дорогую куклу купили. Лучше бы себе что справили.

Но в это время пришла мама и принесла тёте Наде мимозы. И мне веточку. А маме папа принёс. И тётя Надя не стала больше про куклу говорить. Только попросила вазочку — мимозу поставить. Потому что у неё вазочки нет. Зато кастрюлек много.

Мама ушла на занятия. И мы с папой остались одни. Но тут позвонили — это пришёл дядя Игорь. Он тоже принёс маме мимозу. А мне — шоколадку и лимонад.