ВАСЬКА

ЕСТЬ ЛИ ЖИЗНЬ НА МАРСЕ?

ДЕРЬМО

Они росли в сарае вместе, два симпатичных котёнка – Васька и Чернушка. Но Васька, как и все мальчики в детстве, был слабее своей сестрёнки, часто хворал. Чернушка же росла быстро и хорошела с каждым днём. Шубка из поблёскивающего волосками чёрного меха на голое тело, на всех четырёх лапках – белые шерстяные носочки. Хвост всегда пистолетом, свечкой, трубой, морковкой – что указывало на прекрасное Чернушкино настроение. Когда наступила в их жизни первая зима, худенькому Ваське, конечно, было холоднее, и он всё время жался к пушистой сестрёнке. У кошек на селе аптеки и санатории открываются только весной. Главное – если со здоровьем проблемы – зиму продержаться. Чернушка с Васькой коротали долгие зимние ночи в курином гнезде, тесно друг к другу прижавшись. Разговаривали между собой на своём мурлыкском языке, а, ввиду того, что кошкам весьма приятно доброе слово, то обменивались они исключительно комплиментами. Ну и ничего – весна, наконец, наступила. С первыми тёплыми лучиками солнца Васька стал убегать в дол, принимать БАДы. Заедал живыми мышами – всё по инструкции. И пошёл на поправку. Стал таким красавцем – хоть на обложку журнала по бодибилдингу. В плечах косая сажень, костюм из густого серого меха. Когда Ваську гладили, под костюмом ощущалась плотная мышечная масса. Тренировался ежедневно – лазил по деревьям, дрался с соседскими котами. Стал на нашей улице чемпионом по боям без правил. Чему в немалой степени способствовал солидный Васькин вес: за лето из котёнка-заморыша вырос крупный котище размером с небольшую собаку. Когда Васька в порыве нежных чувств неожиданно запрыгивал ко мне на плечо, то трудно было удержать равновесие. А Васька крутился на плече, тёрся о мою голову, шею, мурлыкал и намекал, что он совсем не против, если его погладят. Говорят, что на кошках полно всякой инфекции, что лучше к ним не прикасаться. А как тут не дотронешься, как не прижмёшь к себе эту пушистую, исполненную к тебе самой искренней, самой бескорыстной любви, зверушку?.. И всё будто бы складывалось замечательно. Когда наступила новая зима, главным в сарае был уже Васька. Он следил, чтобы никакие там крысы и мыши нигде не заводились, не портили мешков, не воровали корм, который для них никто не покупал. И уже сама Чернушка искала у повзрослевшего брата защиты от холода, а с ней прижимался к Ваське в курином гнезде и Чернушкин сын, Аксель. Почему Васька стал есть кур? Всё лето у него на глазах вырастали цыплята, и Васька был их защитником: не подпускал ворон, гонял воробьёв. А тут, когда уже прошла осень, и мы уже пересчитали всех цыплят. И радовались, что ни один за лето не погиб. И молодые курочки уже начали нести яички. И тут как-то поутру застаю я нашего Василия за кровавой трапезой: по всему сараю куриные перья, посреди – разорванная петушиная тушка. Васька, с урчанием, её жрёт. И помогают ему в этом красавица-Чернушка и сопляк Аксель. Что делать? Жена каждого цыплёнка кормила из ложечки, утром выносила в клетку, на воздух. Вечером – в сарай, чтобы не замёрзли. Витамины, пищевые добавки. Ни один не пропал! И тут… Как такое могло произойти?.. Васька… Васька… Неужели уж до такого изголодался, что перешагнул черту, не утерпел? Может, случайность? И – только раз, только одну курочку? Может, она его спровоцировала? Хотела, чтобы Васька за ней погонялся, как петушок, а он подумал, что этого бегущего зверя нужно завалить? И куда его, Ваську? Выгнать из сарая на улицу? На дворе мороза тридцать градусов с ветром. И я его оставил ночевать в сарае. Две ночи было тихо. На третью всё повторилось: перья по всему сараю и мои кошки во главе с Василием уплетают разорванную на куски курицу. Я дал Ваське ещё один шанс исправиться, и он прикончил ещё одну. Ну, что тут делать? А наступит лето? Своих переест, пойдёт по соседям… Есть у собако- и котовладельцев гуманный способ избавляться от своих любимцев. Сажают животное в машину, вывозят куда подальше и бросают. Посёлок наш расположен на автомобильной трассе, поэтому периодически появляется на окраине какая-нибудь незнакомая собачонка. Бегает, побирается по дворам, пока не убьют. Тут своих девать некуда… Что же и Ваську – отвезти куда-нибудь? Вот ездил недавно к брату в Абдулино за семьсот километров – можно было бы оставить по дороге… Может прийти обратно. Недавно по радио рассказали – Переехал один тип в Америке из Огайо в Оклахому, а кота с собой не взял. Так кот его потом нашёл. Вот так – завезу я своего Ваську, а он вернётся. Как я потом ему в глаза смотреть буду? Лучше уж сделать всё сразу, сейчас. Самому. Пошёл в сарай, взял мешок. Подозвал Ваську. Он тут же подбежал, замурлыкал. Я засунул его в мешок. Васька и там продолжал мурчанием выказывать своё удовольствие и расположение ко мне. Я взял мешок на руки и, поглаживая, понёс к деревянным шпалам, что лежали у гаража. Я на них всегда рубил кур. Там же лежал и топор. Положил мешок на шпалу, ещё раз его погладил, взял топор и, размахнувшись, резко по мягкому бугорку – хрясь! Потом ещё, ещё, ещё… Порубленный мешок дёргался, наливался кровью. Васька… Васька… Нет, что это я… Совсем уже стал с ума сходить, что ли? И как я потом со всем этим буду жить? Я стоял в сарае, среди перьев, а Васька тёрся о мои валенки, и, чувствуя, что я чего-то очень глубоко переживаю, пытался заглянуть ко мне в глаза. Я взял его на руки: – Дорогой ты мой! Что же мне с тобой делать? Что, Василий, однозначно – в сарае тебе не место. А там посмотрим. Неделя выдалась жутко морозная. Васька поселился в гараже. Ветра нет. Полно всяких тряпок, где можно спрятаться от холода. Потом – и своя шубка у Васьки замечательная. Это я так себя успокаивал. Хотя, конечно, жалко было кота. И кур было жалко. Если бы их съел я, то мне бы их жалко не было. Но, когда Васька – тут было какое-то нарушение правил. Ведь я же не ем его мышей, крыс, воробьёв… А потом я нашёл в сарае ещё одну загрызенную курицу. А через день, когда в гараж переселились уже и Чернушка и Аксель, через день я принёс домой из сарая сразу трёх куриц с перегрызенными глотками. Оказывается, в сарае завёлся хорёк. А Васька был ни при чём. И Чернушка с Акселем тоже. Они только доедали то, что оставалось от хорьковых преступлений. Почему-то мне от этого на душе стало легче. Будто камень свалился. Но проблема всё-таки оставалась. Это теперь что же – перегрызёт-таки у меня всех кур этот проклятый хорёк? Норку его я нашёл. Вот если бы каким-нибудь газом… Засунуть туда шланг, открыть вентиль и – порядочек… (Подумалось: мыслю-то как творчески, как советский разведчик. Может, я всю жизнь не тем занимался?) Только вот газ какой? Тот, что на кухне, опасно – случайная искорка и вместе с хорьком весь сарай может на куски разнести. Того бы газу, что на «Норд-осте» коллеги-разведчики испытывали… Да, где его сейчас найдёшь! После такой рекламы его наверняка теперь за хорошие бабки все дружественные нам страны расхватали. Может, наскрести где-нибудь совочком полонию двести десятого?.. И туда, прямо в норку и сыпануть. Кранты придут этому хорьку, уж это точно. Облезет весь, и умирать будет долго и мучительно. За всех моих кур. За Ваську… А про полоний я тут не случайно вспомнил. На-днях по нашей трассе прошли три фуры. В сопровождении эскорта из броневиков и мотоциклистов. На каждой фуре большими буквами было написано: BEREZOVSKI. Свернули в овраг, за посёлком. Потом оттуда уехали. И с того момента над оврагом появилось северное сияние. Я так думаю, что это полоний. Сбросили излишки после операции. Хотя я могу, конечно, и ошибаться. Нет. Газ, полоний… Это всё несерьёзно. Пробовал ставить капкан. Утром находил его захлопнутым и без приманки. Потом хорёк просто стал обходить стороной опасную железяку. Капкан я убрал и, наконец, разрешил кошкам жить снова в сарае. Сосед Кеншилик посоветовал не выключать на ночь свет, и на время резня в курятнике прекратилась.

…Ещё когда я подходил к сараю, я услышал, как испуганно кудахчут в сарае куры. – Ну, – думаю, – опять… Открываю дверь: куры орут, корова стоит, вытаращив глаза, а на полу дёргается какой-то кровавый клубок. Подбегаю – это Васька мёртвой хваткой вцепился в горло хорьку. Оба в крови, в соломе. Хорёк ещё пару раз дёрнулся и затих. Не шевелился и Васька. Я разгрёб солому. Васька истекал кровью и смотрел на меня. На шее у него была глубокая рваная рана. Он замком стиснул зубы на горле куроубийцы и уже не мог их разжать. Я взял пальцами кота за уголки рта, сдавил, а другой рукой потянул хорька за шиворот. Васька расслабил зубы, и я отбросил хорька в сторону. А теперь Васька умирал. Кровь, пульсируя, вытекала из него на сарайный мусор, а я не мог её остановить, не знал, как… Васька уже на меня не смотрел. Он закрывал глаза, как будто устал, и ему очень хотелось спать. Нужно бы зажать какой-то сосуд. А где он? Ветеринара бы… У нас тут к человеку скорая только на другой день приезжает… Стоп!.. Гурьевна! Как я сразу о ней не подумал! Через три дома Гурьевна живёт. Она и зубную боль заговаривает, и кровь останавливает, и баб лечит от бесплодия. Но – у людей. А тут – зверушка обыкновенная. Но раздумывать было некогда. Схватил я Ваську на руки, рану, как мог, рукой зажал, и – к Гурьевне. Старушка нас будто бы уже поджидала: – Заходите, заходите, Александр Иванович. Да, не разувайтесь, я как раз прибирать собралась. Как ваше здоровье, как Мария Павловна, как мама?.. – Да, ничего, ничего, нормально всё у нас, вот – Васька… Господи! – Вырвалось у старушки. – Это кто же его так? Да вы кладите его, кладите сюда, прямо на лавку. Чудес не бывает. Чудо – это когда не веришь, а что-то хорошее происходит вопреки. А, когда веришь и переставляются горы, когда от этого зацветает бесплодная смоковница – то в этом нет ничего чудесного. Потому что так должно быть. Почему-то я верил, что у Гурьевны получится. Бабушка присела на лавку возле Васьки, положила на него руки и стала читать молитвы. Я краем уха слышал – молитвы наши, человеческие. А и действительно, какие же ещё? Ведь Бог у всех у нас один. И у меня. И у Васьки. И у любой букашки. Гурьевна перестала шептать. Кровотечение остановилась. Но не потому, что из Васьки она вся вытекла. Он дышал. И чуть шевелил кончиком хвоста. Целительница промыла рану марганцовкой, сделала перевязку: – Всё, забирайте своего Ваську. И Васька поправился. Живуч оказался, как кошка и всё на нём зажило, как на собаке. В один прекрасный день я сказал жене: – Мария! А давай устроим нашему Ваське праздник. Зарежу-ка я самого жирного нашего петушка, покромсаю на куски, и пусть котик покушает! Ведь, если бы не он – погибло бы всё наше куриное поголовье. Жена оказалась не против. Только посоветовала петушка того всё-таки сварить, чтобы не развивать далее в нашем спасителе каннибальских привычек. Сказано – сделано. Отварил я в большой кастрюле петушка, переложил его на противень и выставил в таком виде на крыльцо, где Васька уже сидел. Да не один. А с ним, конечно, и Чернушка, и Аксель. Василий подошёл, обнюхал курятину, удовлетворительно муркнул и сел рядом: – Навались, – мол, – ребята! Я сегодня угощаю! И ребята не заставили себя ждать. Аксель с Чернушкой так накинулись на ещё тёплое мясное блюдо, как будто у них во рту недели две маковой росинки не было. А, когда они устали есть, присоединился к ним и Василий. Хватило всем. Да, конечно же, не так всё было. Приукрасил я слегка действительность. Где это видано, чтобы кошки за столом друг другу место уступали! Набросилась вся стая на курятину безо всяких приличий. Только урчание и хруст костей вместо: – Ах! Пожалуйте, я после Вас. Или: – Я не ем белого мяса, окажите любезность, подайте мне крылышко! Нет. Ели всё подряд, с костями, а, где попадалось – так и с перьями. И Васькина морда первой оказывалась в самых мясных местах и сдвинуть его оттуда Чернушка с Акселем не смогли бы, даже если бы напряглись вместе. В общем-то, герои – они все в чём-то одинаковы. Они и должны быть такими. Иначе как им всё время оказываться в первых рядах? И всё бы ничего. Хорошо кончилось то, что хорошо кончилось. Только по ночам стал меня мучить, стал преследовать жуткий сон. От которого испуганно колотится сердце, и тело покрывается холодным потом. И я никак не могу отключить эту опцию. Мне снится, что я несу закутанного в мешок Ваську, укладываю на шпалу и рублю наотмашь топором. А потом держу руками вздрагивающую кровавую массу. Они, руки, с боков и сверху заливаются кровью. Держу, будто хочу успокоить, и даже, кажется, шепчу: – Васька… Васька… Вася…

20.12.06