Трое сидели за круглым столом перед раскрытым атласом Чехословакии — президент Эдуард Бенеш, министр здравоохранения Вуех и их гость, генеральный секретарь французского МИД Алексис Леже. В наступившем молчании Леже, избегая прямого взгляда на собеседников, смотрел в высокое окно, как на припорошенные снегом островерхие крыши старой Праги опускается декабрьская мгла.

Бенеш нервно постукивал о край черно-золотого переплета атласа костяным ножом для бумаги. Президент испытывал горечь. Леже сам попросил о встрече, и Бенеш рассчитывал услышать от него что-то новое. Буквально в последние дни наглость требований Генлейна — главы судето-немецкой партии — неизмеримо возросла, еще более усилился угрожающий тон античешских радиопередач из Мюнхена. Видимо, в Берлине что-то произошло. Они стали явно агрессивнее, а их марионетки, Генлейн и австрийский наци-1 Зейсс-Инкварт, — активнее.

Бенеш резко захлопнул атлас:

— Судеты — еще не вся страна… — глухо сказал он. — Но даже там далеко не все желают мыслить берлинскими штампами! В конце концов, пропаганда нацизма просто аморальна!

— Пропаганда — вообще дело грязное, — обернулся от окна Леже. — Но коль партия Генлейна пока не запрещена, они имеют право…

После войны профессор Феликс Дворник был вхож в Париже в салон мадам Менар-Дориан, где собирались люди интересные и влиятельные. Профессор Дворник знал, что именно здесь определилась судьба молодого университетского профессора Эдуарда Даладье, оставившего кафедру ради политического поприща, — бывший премьер-министр Франции ныне снова добивается этого поста. А президент Бенеш считает себя многим обязанным хозяйке салона мадам Менар-Дориан.

Мадам была стара и в те времена. Прошедшие года уже не могли изменить ту, чья молодость прошла рядом с Виктором Гюго и Леоном Гамбеттой. Все те же черные кружева над подсиненной седой буклей, все тот же поддерживающий шиньон черепаховый гребень. Только теперь мадам почти не поднималась со своего кресла.

Она слушала Дворника, слегка кивая сохранившей изящество головкой.

— О, если бы я чем-то могла реально помочь вам, дорогой пан Феликс, — вздохнула, когда Дворник закончил рассказ о затруднительном положении Бенеша, который изверился и исстрадался, и попросил устроить ему свидание с реально мыслящими политиками, которые взяли бы на себя ответственность…

— Было время, — глаза старой дамы, казалось, увидели нечто далекое, — когда здесь собирался цвет политической мысли, думающая молодежь, среди которой отыскивались люди с душой апостолов и вождей. Теперь иногда заходят два-три человека, которым тоже есть что вспомнить. И у Луизи Вейс то же самое… — Мадам Менар-Дориан вспомнила свою соперницу, издательницу журнала «Эроп нувель», чей салон на улице де Винь собирал не менее популярных людей. Появляясь там, они восклицали: «Главное — не проговоритесь мадам Менар-Дориан, что я был и здесь!» Она относилась к изменам философски — новые времена, новые кумиры, новая политика. Теперь и этого нет.