Пролог
Хеллемарк
С того места, где они стояли, был виден замок. Облака сгрудились позади него, и когда над Адриатикой вспыхнули первые лучи солнца, облака засверкали так, что башни и зубчатые стены, оставаясь темными, несколько отделились от черноты позади них. Поначалу свет был бледным, но вскоре он начал обретать краски, и замок Хеллемарк, серый на фоне пурпурных облаков, с каждой минутой освещался все ярче, пока камни его не пожелтели – солнце взошло.
– Пойдем, – сказал Донати.
Мария не шелохнулась и ничего не ответила. Донати перевел взгляд с Марии на ее родителей. Они выглядели старыми и очень грязными. Еще вчера это ничего не значило для Донати, но сегодня он обратил на это внимание, ибо сегодня утром он второй раз в жизни принял ванну. Для этого был важный повод. Мужчина, как правило, женится один раз в жизни. А то, что ему предстояло сегодня утром, было даже важнее, чем сама свадьба, ибо, если барон не одобрит его выбор, он вообще не сможет жениться.
Он вспомнил, что сказал барон Рудольф, и покраснел при этом до ушей.
– Видят Бог, – заревел барон, – я не позволю, чтобы какая-то девчонка из сельской таверны погубила лучшего оружейника во всей империи! Приведите сюда эту шлюху, и тогда мы решим…
Иеси
Донати посмотрел на флаги, развевающиеся на фоне синего неба, потом опустил взгляд на людей, толпящихся па площади. Шел следующий после Рождества день года 1194-го, но холода не ощущалось. Донати радовался этому обстоятельству. Если бы стояла плохая погода, то и он, и все остальные жители городка Иеси лишились бы этого замечательного спектакля.
Он взглянул на Марию и нахмурился. Она была на сносях, вот-вот должна рожать. Было бы гораздо лучше, если бы она осталась дома, в уютном маленьком домике, который предоставил ему еврей Исаак. Донати теперь работал на Исаака и занимался всеми кузнечными работами, выделывая красивые кованые изделия, и Исаак даже начал учить его работать по золоту.
За полтора года, прошедшие с тех пор, как они бежали из Хеллемарка, у Донати было достаточно времени кое-что обдумать. Его мозги ворочались медленно, простейшие мысли требовали от него немалых усилий, но зато делал он это основательно. Конечным продуктом его раздумий обычно была полная ясность. Так, например, он решил, что Исаак бея Ибрахим, еврей он или нет, – один из самых добрых людей, когда-либо живших. Следующая мысль, которую он обдумывал последние недели, сводилась к тому, что раз Исаак добрый и хороший человек, и помощник его Абрахам бен Иегуда тоже такой, то не может ли оказаться так, что и другие евреи – может быть, даже большинство из них – хорошие люди. Часто многое выдумывают. Не может ли быть так, что люди ошибались насчет ритуальных убийств христианских младенцев для еврейского пасхального пиршества? Исаак праздновал Пасху. А ведь Исаак такой добросердечный человек, он и муху не убьет, не говоря уже о ребенке…
Донати потряс головой, раздумывая над этим. Исаак освободил его от работы за два дня до Рождества и еще на два дня после праздника. Но никто не предполагая, что они окажутся свидетелями такого события, которое должно вот-вот начаться…
Донати и Мария, как н все остальные, стояли здесь уже много часов. Базарная площадь была забита людьми. Никто не разговаривал, они просто стояли, сдерживаемые без особого труда цепочкой могучих воинов, н смотрели на шелковый шатер. В этот век чудес случались разные чудеса, но, конечно, никогда раньше в истории не было такого, чтобы простые люди в какой-нибудь итальянской деревне получили такую привилегию – наблюдать, как императрица рожает их будущего короля.»
1
Мальчик Пьетро проснулся уже при мягком, свете дня. Он лежал на большой мавританской тахте, крытой камчатным покрывалом, и протирал глаза. Было уже поздно – очень поздно, он знал это. Обычно он вставал при первых лучах рассвета и с неохотой одевался в ожидании святых отцов, которые приходили учить его латыни и катехизису. Эту часть своих занятий он ненавидел, хотя успевал по этим предметам. Он обожал преподавателей-сарацинов, которые приходили во второй половине дня обучать его арабскому языку, арифметике, алгебре, логике и риторике. Любил он также свободные беседы с добрым дядей Исааком о познаниях евреев, в результате чего арабский и еврейский язык он усваивал гораздо успешнее, чем латынь.
Святые отцы были суровыми и угрюмыми людьми. Кроме того, его запирали с ними в тесной маленькой комнатке, сидеть в которой теплым утром было почти непереносимо, поскольку священники считали греховным обычай сарацинов омывать тело ежедневно и пользоваться благовониями, к которым и он и Исаак были привержены. Они столь многое считали греховным – охоту в воскресенье с соколами, приятную беседу с хорошенькой девушкой, пение…
Кроме того, они требовали, чтобы он верил в сущую чепуху – в святых, которые ходили, держа в руках свои отрубленные головы, в святых девственниц, умиравших, защищая свою невинность, – в тринадцать лет, живя в жаркой Сицилии, Пьетро уже прекрасно знал, что потеря невинности дело скорее приятное, – в людей, которые обрели святость, истязая свою плоть…
Пьетро потрогал свои тонкие, бронзового оттенка руки. Он не обладал мощными мускулами и уж, конечно, не собирался рвать их ради блага своей души. Спустив голые ноги с тахты, он начал подбирать одежду, которую приготовил ему Абу, его раб-сарацин. Пока он натягивал красные, обтягивающие чулки, ему пришло в голову, что его друзья мусульмане тоже верят во множество совершенных несуразностей, но их несуразности выглядели все-таки привлекательнее. Рай – место, где бьют фонтаны и мужчины получают вкусную пищу и сладости, не говоря уже о прекрасных девушках, готовых с радостью исполнить все их желания, – имеет свои преимущества по сравнению с холодными и скучными христианскими небесами, где, как предполагается, душа использует свою вечную жизнь для того, чтобы славить Господа Бога. Пьетро думал, что Бога, наверное, уже тошнит от этих вечных славословий.
Он продолжал неторопливо одеваться. Потом он сообразил, почему его не разбудили. Сегодня суббота, священный день для евреев. Вчера его арабские учителя не пришли, потому что пятница их священный день. А завтра он должен будет встать до рассвета и идти к утренней мессе, поскольку завтра христианское воскресенье. Пьетро подумал, что три священных дня в неделю – это многовато. Его смешило, что взрослые люди не могут договориться, какие дни считать священными, не говоря уже о их разных представлениях о Боге.
