Михаил Кох, известный некоторой части Москвы как Миха-Лимонад, а чуть более узкой группе граждан как Миха-Тайсон, пребывал в прекрасном расположении духа. Только что он сказал следующее: «Ницше учил, что каждый мужчина должен смеяться минимум десять раз в день. В противном случае у него начинаются проблемы с пищеварительным трактом. — Потом подумал и добавил: — Хотя, конечно, никого он ничему не учил».

За пять минут до озвучивания максимы великого немца Миха-Лимонад вышел из кинозала ретроспектив, где просмотрел вступительную часть трилогии «Матрица», и оказался в холле большого мультиплекса в торговом центре на Курской. Кино Михе снова понравилось — братья Вачовски все четко просекали. Нет, никаких революционных откровений — фильм, в особенности первая часть, лишь в очередной раз подтверждал правомерность некоторых Михиных суждений, но подобное совпадение взглядов также настраивало на позитив.

«Братья Вачовски, — ухмыльнулся про себя Миха, — не, правда, братаны... Все четко просекли по поводу Большого Наебалова. Да еще бабла на этом срубили! Все верно, а главное очень грамотно укладывается в сам концепт».

Михины туфли от Гуччи скрипнули новой кожей. Невзирая на обилие посторонних шумов, он услышал этот приятный звук, и волна теплого удовлетворения прошлась по его телу. В следующую минуту он уже позволил себе не думать ни о Гуччи, ни о «Матрице».

Миша Кох, известный собственной маме под именем Плюша, — видимо, от плюшевого мишки, — рос в профессорской, хоть и интеллигентной, но весьма обеспеченной советской семье. Перед ним открывались сказочные перспективы, перечислять которые нет смысла, — он не выбрал ни одну из них. А проблема заключалась в белье, обычном детском белье. Дело в том, что в эпоху всеобщего советского дефицита белье было проблемой. А зимы в те мифические времена стояли студеные, Мише-Плюше надо было носить теплые чулочки, да еще на мальчиков не шили иных трусов, кроме семейных. Это могло так и остаться Михиным частным делом, если бы не уроки физкультуры. Словом, Плюшино заграничное белое белье и чулочный поясок воспринимались в спортивной раздевалке как абсолютно девчачьи. Со всеми вытекающими последствиями. Детская жестокость, конечно, не дает форы тюремно-армейской с ее мрачно-земным вдохновением, но все равно входит в topten подобных человеческих развлечений: бабье белье, слезы, сопли, синяки-драки, палочка Коха, пидарас да еще, вроде как, немец... Миша-Плюша был впечатлительным и почти до болезненности утонченным ребенком, плакавшим внутренними слезами от серенад Шуберта, поэтому он записался в секцию бокса. Через год с обидчиками было покончено. К шестнадцати годам он мог свободно крушить челюсти. Но прозвище «Миха-Тайсон» Плюша получил значительно позже. Когда выбрал альтернативу всем перспективам для молодых людей его круга.

Через полчаса он уже брал ее сзади в номере небольшой частной гостиницы, который снимал специально для любовных свиданий. Все свои авансы они выполняли сполна. День начал складываться неплохо.

Чуть позже она спросила:

— А ты кто?

— Человек, — Миха-Лимонад пожал плечами.

— Ну, в смысле... чем ты занимаешься?

Миха отломил кусочек шоколада, протянул руку к ее рту, провел шоколадной полоской по ее губам. Она откусила половинку, но Миха отправил ей в рот остальное и еще два своих пальца. Подождал, пока она проглотит угощение, извлек руку, посмотрел на свои влажные пальцы. Затем сказал:

Ночь над Москвой.

...В светлое время суток мимо Михиного дома, — десять-пятнадцать минут от центра, — за час проезжает 130 автомобилей BMW, то есть больше двух в минуту.

Ежедневно несколько миллионов молодых людей мечтают поселиться в столице и разъезжать по ней именно на BMW. Они зовут это авто «бэхами» или «бумерами».

На данный момент около пятидесяти миллионов человек посмотрели фильмы «Бумер» с одноименными авто в главной роли. Знаменитое немецкое качество и аббревиатура Баварских моторных заводов трансформировалась в России рубежа эпох в национальную забаву для быстрой езды. В принципе, у нас это должно звучать как «БМЗ», по аналогии, например, с «ГАЗом». Но эпохи заканчиваются. А старые игрушки и былые кумиры очень не хотят уходить...

Нас бы не интересовали эти статистические выкладки и мечты по прошлому, если бы мы сейчас не оказались во сне. Михином сне, где странный, слегка дребезжащий голос озвучил все вышеизложенное. Миха просыпается, повторяет: «Бэ-эм-зэ...»; в его голове все еще звучат обрывки этой бессмысленной лекции о рубеже эпох. Ему почему-то не нравится этот сон, он хочет погрузиться во что-то иное, и Михе это удается. Он снова засыпает и видит удивительное место, от чего лицо спящего сначала становится безмятежным, а потом тихая радостная улыбка появляется у него на губах.

— Можно рассуждать о том, что есть свет — волны или частицы, — говорил Вася, а сам думал: «Ну хоть на этот-то раз удастся?» — Можно предположить, что он и то, и другое, и из этого мыслимого равновесия вывести гармонию, что он Бог. Или как минимум атрибут Бога. Как его гнев. Как Коран для мусульман. Но тогда Свет — лишь кирпичи. Сейчас поясню...

Рука Васи была уже на Таниной груди, но она то ли не замечала, то ли... это и есть Васин шанс, упускать который он больше не намерен.

— Понимаешь, это не ответ на наши вопросы. Мы же ничего об этом не знаем. Наше сознание приняло идею тяготения к свету в уже готовом виде, как фундамент, — с пылом рассуждал Вася. — И тогда Свет — лишь кирпичики, из которых наш собственный разум строит нашу же духовную Вселенную, только... Это все равно тюрьма! Потому что вопрос лишь в качестве кирпичей, — Вася видел место, к которому они приближались. Там было очень темно. А темнота, как известно, друг молодежи. — Мы же не можем с достоверностью сказать, существует ли Свет Изначальный. Мы даже не можем предположить, как он выглядит... Отсюда, кстати, столько модных в масс-культе спекуляций о вселенных смерти, о мирах тьмы...

Подобные алкогольно-космогонические споры были весьма популярны у студентов Московского гуманитарного университета (МГУ имени Шолом Алейхема). Этот, последний по счету, они затеяли часа три назад на кухне у Макса, выпив почти ящик дешевого шампанского. Молодые люди, видимо, по неопытности полагали, что утонченные интеллектуалки-подруги воспринимают эти споры как любовную прелюдию. Что удивительно, чаще всего — хвала взаимной неопытности — так оно и было. Теперь, когда Вася взялся проводить Таню, они продолжили спор вдвоем. Точнее, уже некоторое время говорил один Вася.

— Кирпичи — это, как ты понимаешь, всего лишь эвфемизм, — рука робко сжала Танину грудь, Вася сладко сглотнул, а Таня икнула — она прилично накирялась, — применимый лишь в том смысле, что нам совершенно по барабану, из чего состоят стенки иллюзии, в которую ты погружен. Помнишь, как в фильме «Матрица»? И проблема не в том, что где-то есть другая, более достоверная реальность, а в том, что наше существование возможно лишь в виде этих самых стенок...