В первый раз имя князя Андрея Юрьевича появляется в летописи в связи с событиями начала 1147 года, когда он вместе со старшим братом Ростиславом был послан отцом в поход на Рязань. К тому времени Андрей был уже человеком вполне сложившимся, взрослым. В дальнейшем летописцы всё чаще и чаще будут вспоминать о нём. Но вот о детстве и юности нашего героя, о его становлении как личности ни из летописей, ни из других ранних источников нам ровным счётом ничего не известно. А потому и глава, посвященная этому важнейшему отрезку в его жизни, по неизбежности оказывается куцей и не слишком информативной.

Это неудивительно. Ростово-Суздальская земля, которой правил отец Андрея князь Юрий Владимирович Долгорукий, считалась захолустьем, «залесьем», далёкой северо-восточной окраиной Руси, и то, что происходило здесь, не слишком волновало летописцев, трудившихся в стольном Киеве и близких к нему центрах — Вышгороде, Чернигове, Переяславле — или в Великом Новгороде. Своё же собственное летописание если и велось в то время в Ростове и Суздале, то до нашего времени, к сожалению, не сохранилось или сохранилось лишь фрагментарно, в виде отрывков, случайных вкраплений в более поздний летописный текст — времён киевского княжения Юрия Долгорукого или владимирского — самого Андрея и его младшего брата Всеволода. Не только Андрей, но и большинство его братьев впервые упоминаются на страницах летописи в связи с событиями, происходившими вне границ Суздальской земли.

Андрей был вторым или третьим сыном Юрия Долгорукого. Его старший брат Ростислав упоминается в источниках с 1138 года, когда он был посажен отцом на княжение в Новгород; следующий, Иван, — с 1146-го: осенью этого года он был послан отцом в помощь его союзнику, новгород-северскому князю Святославу Ольговичу, и получил от того в удел город Курск и «Посемье» (земли по реке Сейм, притоку Десны). Судя по этому сообщению, Иван был старше Андрея, вопреки позднейшим росписям сыновей Юрия Долгорукого, которые ставят Андрея на второе место, а Ивана — на третье. Но оба старших Юрьевича умерли ещё при жизни отца: Иван — в феврале 1147 года, а Ростислав — в апреле 1151-го. После этого Андрей и стал старшим среди наследников Юрия Долгорукого.

Всего у Юрия было одиннадцать сыновей. Старшие, и в их числе Андрей, появились на свет в первом браке; их матерью была половецкая княжна, дочь половецкого хана Аепы Осенева («Аепина дщерь, Осенева внука», как называет её летописец). Помимо Ростислава, Ивана и Андрея она принесла мужу ещё четверых сыновей — Бориса, Глеба, Ярослава и Святослава. Последний родился больным и в течение всей своей жизни оставался недееспособным; «от рожества и до свершенья мужьства бысть ему болесть зла, — сообщает о нём суздальский летописец, — …не да бо ему Бог княжити на земли». Не позднее 1136/37 года — надо полагать, после смерти половчанки — Юрий женился во второй раз, но на ком именно, в точности неизвестно. Обычно считают, что второй женой князя стала византийская принцесса, принадлежавшая к правящему в Империи роду Комнинов. И хотя мнение это зиждется не на показаниях источников, а на чисто логических допущениях, оно представляется более или менее вероятным. Наверное, не случайно после смерти мужа, изгнанная пасынком из Суздальской земли вместе со своими родными сыновьями, Андреева мачеха найдёт убежище не где-нибудь, а в Византии, и её сыновья будут обласканы императором Мануилом.

От второго брака у Юрия родились четверо сыновей: Мстислав, Василий (Василько), Михаил (Михалко) и Всеволод; последний появился на свет 19 октября 1154 года, за два с половиной года до смерти отца. Имелись у Юрия и дочери. Из летописей известно по меньшей мере о трёх, но их могло быть и больше, ибо сведения о представительницах женской половины княжеского семейства в летописи попадали нечасто

Ещё один эпизод в биографии князя Андрея Юрьевича нашёл отражение исключительно в поздних, почти не поддающихся проверке источниках. Речь идёт о женитьбе князя.

Об этом рассказывается в так называемой «Повести о начале Москвы» — сочинении некоего московского книжника XVII века. В центре повествования здесь — основание Юрием Долгоруким «царствующего великого града Москвы» — «третьего Рима», «зачало» чему, как выясняется, «бысть не без крове же, но по пролитию же и по заклании кровей многих»

{17}

. Шествуя из Киева «во Владимир град к сыну своему князю Андрею Юрьевичу», рассказывает автор, Юрий «прииде на место, иде же ныне царьствующий град Москва». В то время «обо полы Москвы реки», то есть по обоим её берегам, находились «сёла красныя», которыми владел некий весьма богатый «болярин» по имени Кучка, или Кучко, Стефан Иванович (полностью его имя приводится лишь в некоторых списках памятника). «Возгордевся зело», боярин отказался почтить князя «подобающею честию, яко же довлеет (подобает. —

А. К.)

великим княземь, но и поносив ему к тому жь». «Не стерпя хулы его той», князь повелел «того болярина ухватити и смерти предати»; сам же «взыде на гору, и обозрев с неё очима своими семо и овамо по обе страны Москвы реки и за Неглинною, и возлюби сёла оныя, и повелевает на месте том вскоре соделати мал древян град, и прозва его званием реки тоя — Москва град по имени реки, текущия под ним».

(В одной из версий «Повести…» начало истории с боярином Кучкой изложено по-другому: Юрий якобы сам послал его из Киева во Владимир к сыну своему Андрею, «занеже в то время бысть князь Андрей Юрьевич болен вельми». Андрей «пожалова» боярина «многими дары» и отпустил обратно к отцу; по дороге тот остановился на реке Москве, и эти места так понравились ему, что по прибытии в Киев он выпросил их для себя у князя Юрия Долгорукого

{18}

. В других источниках о болезни Андрея сведений нет.)

У боярина Кучки остались дети: двое сыновей, «млады суще илепы зело», звавшиеся Пётр и Аким (Яким), и «дщерь едина», «такова же благообразна и лепа суща, именем Улита» (впрочем, и эти имена присутствуют не во всех списках «Повести…»). Юрий Долгорукий отослал их к своему сыну Андрею. «И потом князь великий отходит во Владимир к сыну своему князю Андрею Боголюбскому и сочетовает его браку со дщерию Кучковою, с нею же князь Андрей и сыны приживе, но млады отьидоша к Богу (в некоторых вариантах в единственном числе и с дополнительной подробностью: «…и единаго сына приживе, и млад отиде ко Господу, от злые оные своея жены»

Эта история датируется в «Повести…» сугубо апокалиптическим 6666 годом, то есть 1158-м от Рождества Христова, — совершенно неправдоподобным, если учесть, что к тому времени Юрия Долгорукого уже не было в живых. Да и вообще, весь этот рассказ мало похож на правду, хотя некоторые подробности, несомненно, заслуживают внимания.

Юные свои годы князь Андрей почти безотлучно провёл в Суздальской земле, к которой успел прикипеть всей душою

[11]

. Но летописи, как уже было сказано, начинают замечать его только тогда, когда он покидает суздальские пределы. А делать это ему приходилось исключительно по воле отца, втянутого в долгую и упорную борьбу за Киев с другими русскими князьями. Поход на Рязань, с которого мы начали своё повествование, и стал одним из звеньев в длинной цепи событий, связанных с этой борьбой.

Ещё Владимир Мономах при своей жизни определил порядок, по которому стольный Киев должен был остаться за его потомками, а именно за представителями старшей ветви, идущей от его старшего сына Мстислава. Но пока что порядок этот держался в тайне. Выполняя волю отца и следуя договорённости с братом, князь Ярополк Владимирович, занявший киевский стол после смерти Мстислава в апреле 1132 года, перевёл старшего Мстиславича Всеволода из Новгорода в Переяславль — дабы впоследствии, после его смерти, тот сел на княжение в Киев (благо сам Ярополк был бездетен). Против этого и выступил Юрий Долгорукий, разгадавший замысел брата. Борьба за Переяславль продолжалась несколько лет, в течение которых город несколько раз менял своего владельца, и завершилась лишь зимой 1134/35 года. Новым переяславским князем стал младший брат Юрия Андрей, не имевший особых амбиций, а потому и не внушавший опасений другим князьям. Но борьба эта дорого обошлась князьям «Мономахова племени». Былая сплочённость уступила место вражде — прежде всего между Юрием и его племянниками, сыновьями его старшего брата Мстислава, и самым энергичным и талантливым из них — князем Изяславом Мстиславичем (его старший брат Всеволод умер в Пскове в феврале 1138 года). Этим и воспользовались давние противники Мономашичей — князья Черниговского дома, принявшие участие в войне на стороне Мстиславичей. Глава Черниговского дома, князь Всеволод Ольгович, находился в свойстве с Мстиславичами, будучи женат на их сестре. Он всячески поддерживал шурьёв, не забывая, впрочем, и о собственных интересах: именно в результате войны 1134/35 года Ольговичам отошли город Курск и «Посемье», некогда входившие в состав Переяславской волости. Так тщательно выстроенная Мономахом конструкция будущего устройства Русской земли при полном господстве его дома рассыпалась, обратилась в ничто — во многом из-за неудовлетворённых амбиций его шестого сына Юрия Долгорукого, не пожелавшего примириться с отведённой ему ролью правителя отдалённого «Залесского» удела. И когда 18 февраля 1139 года в Киеве скончался князь Ярополк Владимирович, князья «Мономахова племени» удержать Киев не смогли. Занявший место брата следующий по старшинству сын Мономаха Вячеслав, князь слабый и безвольный, не способный действовать самостоятельно, сумел продержаться на киевском столе всего десять дней: 22 февраля 1139 года он вступил в Киев, а уже 5 марта был изгнан из города Всеволодом Ольговичем, который и стал новым великим князем Киевским.

Юрий узнал о случившемся с большим опозданием. Конечно же он не смирился. Однако его попытка организовать совместный с племянниками поход на Киев успехом не увенчалась. Изолированный в своём «залесском» углу, он не имел возможности влиять на ход событий.

Первое киевское княжение Юрия Долгорукого продолжалось немногим менее года. Андрей по-прежнему участвовал во всех военных предприятиях отца, действуя, как правило, вместе со старшим братом Ростиславом.

В январе 1150 года, получив известие о том, что Изяслав Мстиславич собрал у себя «угров» и «ляхов» (то есть венгерские и польские войска) и готовится к походу на Киев, Юрий двинул свои полки на Волынь. Андрей и Ростислав шли впереди его войска и первыми вступили в Пересопницу — город на правом берегу реки Стублы (притока Горыни), на пограничье Киевской и Волынской земель (в нынешней Ровенской области Украины). Здесь княжил старший брат Юрия, «незлобивый» Вячеслав Владимирович. Обиженный в своё время племянником Изяславом и опасавшийся его крутого нрава, Вячеслав предпочёл поддержать Юрия и сам позвал брата защитить его. Вслед за старшими сыновьями в Пересопницу вошли и полки Юрия; подоспела и помощь из Галича, от нового союзника Юрия, могущественного галицкого князя Владимира (Владимирка) Володаревича, которого побаивались не только русские князья, но и правители сопредельных государств. На стороне Юрия воевали и половцы. Хотя они и считались злейшими врагами Руси и причиняли русским землям великие бедствия, князья в своих бесконечных войнах охотно прибегали к их помощи, и редкая междоусобица обходилась без их участия. Изяслав Мстиславич со своими союзниками — польскими князьями и венгерскими воеводами — находился в то время к западу от Горыни — в Луцке, городе на реке Стыри (притоке Припяти), а затем продвинулся ещё немного на восток и остановился у небольшого городка Чемерин. Однако до сражения на этот раз не дошло. Дядья и племянник вступили в переговоры друг с другом; польские и венгерские союзники Изяслава с видимой радостью покинули русские пределы, а сам Изяслав возвратился во Владимир-Волынский. Казалось, дело идёт к миру, но договориться князьям так и не удалось. Юрий расценил миролюбие племянника как проявление слабости и, несмотря на уговоры брата Вячеслава, возобновил военные действия. «Выжену (изгоню. —

Вместе с сыновьями Ростиславом, Андреем, Борисом и Мстиславом, а также братом Вячеславом (который хотя и пытался перечить Юрию, но во всём вынужден был подчиняться ему) Юрий направился к Луцку. В авангарде, как и раньше, двигались его сыновья, а также летучие половецкие отряды во главе с приставленным к ним опытным воеводой Жирославом (или Жидиславом, как по-другому звучало его имя). Причём Андрей с половцами действовал несколько впереди, а Ростислав с братьями следовал за ним. В Луцке же в то время находился младший брат Изяслава, князь Владимир Мстиславич (он был рождён во втором, новгородском браке Мстислава и приходился остальным братьям «Матешичем», то есть сыном от мачехи, как его чаще всего и называли). Он и готовил город к обороне.

Поход к Луцку и сражение за Луцк представляют для нас особый интерес, поскольку впервые дают возможность взглянуть на князя Андрея Юрьевича в боевой обстановке, увидеть его живой образ, ярко выступающий за летописными строками. Это не частый случай в русском летописании. Столь отчётливо выраженные личностные, индивидуальные черты в изображении князя свидетельствуют о том, что уже в начале своей военной карьеры Андрей выделялся на фоне других князей — прежде всего своей отчаянной храбростью.

Двигаясь к Луцку, Юрьевичи остановились на ночь у Муравицы — какого-то населённого пункта на востоке Волынской земли. Что здесь произошло, доподлинно неизвестно — летописец выражается довольно туманно и неопределённо: «…ставшим им у Муравици, и бы[сть] [в] ночь пополох зол», так что половцы вместе с воеводой Жирославом в страхе бежали. О причине «пополоха» никто ничего не знал; с минуты на минуту ожидали нападения основных сил противника. Ростислав, остановившийся не доходя Муравицы, потребовал, чтобы Андрей немедленно явился к нему. Тот брата не послушал, но остался на месте — «стерпе пополох той». При этом Андрей оказался без большей части дружины и без половцев; угроза попасть в плен представлялась вполне реальной, о чём ему и не замедлили напомнить: «Андреева же дружина, приездяче к нему, жаловахуть: “Что твориши, княже?!” и “Поели, княже, прочь, аже ли (то есть в противном случае. —

В Лаврентьевском списке Суздальской летописи сообщается о том, что из Переяславля Андрей направился «в свою волость Володимерю». Иными словами, Владимир на Клязьме — город, основанный Владимиром Мономахом на окраине Ростово-Суздальской земли, к югу от Суздаля, — назван «волостью» Андрея. Получается, что этот город был передан ему во владение отцом?

Нередко историки так и полагают

{41}

. Но, на мой взгляд, это маловероятно. Во-первых, надо учесть, что это индивидуальное чтение данного списка: в других списках той же Суздальской летописи — Радзивиловском и Московско-Академическом — процитированных слов нет

{42}

. А во-вторых, судя по летописным известиям за другие годы, Юрий и позднее продолжал распоряжаться во Владимире как в собственном городе. В частности, в 1152 году он заложил здесь каменную церковь во имя своего небесного покровителя Святого Георгия, которая должна была стать центром нового княжеского двора

{43}

. Это явное свидетельство его присутствия во Владимире в качестве полноправного князя. Разделять Суздальскую землю, создавать здесь особые уделы для сыновей Юрий по-прежнему не хотел. И несмотря на то, что Андрей действительно полюбил Владимир и предпочитал его остальным городам княжества, этот город, пока жив был отец,

его

«волостью», по-видимому, не считался. Нет сомнений в том, что у Андрея имелись княжеские амбиции. Но Юрий пытался удовлетворить их иным способом — за счёт соседей. Когда у него не получится это на Киевщине, он обратится в другую сторону, а именно в сторону Рязанского княжества. Правда, произойдёт это несколько позже, в последний год его пребывания в Суздальской земле. Пока же его взоры были по-прежнему прикованы к Южной Руси.

За то время, пока Юрий Долгорукий оставался в Суздале (конец 1151-го — 1154 год), Андрей упоминается в летописях лишь дважды. Оба упоминания связаны с событиями, относящимися к внешней политике его отца. Во-первых, это поход Юрия на Чернигов, а во-вторых, упомянутая выше попытка присоединения к Суздалю Рязани. Сначала о первом из этих событий — Черниговской войне.

Сожжение Остёрского Городца Юрий воспринял как прямое нарушение Изяславом Мстиславичем и его союзниками крестного целования. Это развязывало ему руки, давало право на возобновление войны. «Оже есте мой Городець пожгли и божницю (церковь. —

Подступив к Чернигову, половцы принялись грабить пригороды и подожгли острог — внешнюю крепость, или так называемый «окольный город». Черниговцы мужественно оборонялись из «детинца» — внутренней крепости, совершая дерзкие вьшазки и нанося урон противнику. В действиях же наступавших не хватало ни стойкости, ни единодушия. «Не крепко бьются дружина и половци, — сетовали князья, и сами же указывали на причину такого положения дел: — оже с ними не ездимы сами» (то есть потому что сами не выезжаем с ними на битву). Действительно, личное присутствие князей всегда воодушевляло воинов, придавало им силы. Для того чтобы поднять боевой дух войска, Андрей решил, как всегда, действовать собственным примером. Он предложил, чтобы князья, сменяясь каждый день, лично предводительствовали войсками под стенами города, и сам вызвался идти на приступ первым. «Тако створим, — передаёт его слова летописец. — Ать аз почну день свой!» Во главе дружины и конных половецких отрядов он и «почал» следующий день — подступил к городским стенам, вновь являя чудеса храбрости: «И еха под город, и вышедшим же пешьцем из города стрелятся, потъче на не (устремился на них. —