Одиннадцатого сентября 2001 года два пассажирских авиалайнера, захваченные воздушными пиратами, с интервалом в несколько минут врезаются в высотные башни Всемирного торгового центра на Манхэттене. Медленно проседая, небоскребы обрушиваются, накрывая своим бетонным саваном более шести тысяч человек. Одновременно другой, третий по счету, самолет, угнанный террористами, падает на Пентагон, четвертый «Боинг» не долетает до намеченной цели — Белого дома. На заре XXI века представление о триумфе «американской цивилизации» поставлено под сомнение. Сентябрьские события поражают не только своими последствиями — безвинными жертвами, отчаянием родственников погибших, трауром, в который погрузился весь американский народ, паникой на бирже, крахом ряда крупных авиакомпаний, потрясениями мировой экономики, — но и хитроумностью замысла террористов и филигранной точностью его исполнения. Самолет, таранящий один из самых высоких небоскребов… Никогда за всю свою историю США не подвергались террористической атаке подобного размаха. Единственным прецедентом была бомбардировка японской авиацией американской военно-морской базы в Перл-Харборе. Однако в то время шла война, к тому же трагедия произошла на удаленном островке в Тихом океане, и целью японских камикадзе был военный объект. Устроители кровавых событий 11 сентября специально выбрали своей главной жертвой гражданское население. Нападению подверглись основополагающие символы американской мировой гегемонии: финансовое могущество, торговый диктат, военная мощь и политическое господство. Внезапно всему миру стала видна хрупкость американской империи, был развенчан миф о ее неуязвимости, медленное обрушение высотных башен врезались в память всех, кто видел эти кошмарные видеокадры, переданные по всем мировым телеканалам. Всё это напоминало фильм ужасов, превратившийся в реальность. Обернувшиеся явью сцены мирового апокалипсиса удивительно схожи со сценариями голливудских «киношедевров». Зритель, всматривавшийся в картину происходившего на телеэкране, почти физически ощущал накатывавшуюся на него взрывную волну совершавшегося террористического акта. Режиссеры сентябрьской мизансцены преследовали двоякую цель. Первая, и наиболее вероятная, — запугать противника числом безвинных жертв, среди которых мог оказаться любой. Вторая цель — заручиться поддержкой тех, кого террористы хотели бы привлечь на свою сторону, поразить их жестокостью содеянного, через совершенное насилие создать иллюзию близкой победы и тем самым вызвать массовую эйфорию у своих сторонников.

Рассмотрим более подробно последствия сентябрьских событий 2001 года с точки зрения исторической перспективы развития исламистского движения, каким оно было в последней четверти XX века.

Прошло несколько дней после трагедии, прежде чем растерянное, ввергнутое в состояние шока руководство США обвинило в произошедшем саудовского миллиардера Усаму бен Ладена, а также режим талибов, предоставивший ему убежище в Афганистане. Не беря на себя персональную ответственность за случившееся, Бен Ладен в телеобращении 7 октября заявил, что «Аллах благословил передовой авангард правоверных мусульман — разящее копье ислама — на разгром Америки». Так и не прояснив до конца степень причастности к случившемуся тех или иных группировок, американцы на основании спорных доказательств и второстепенных улик развернули широкомасштабную операцию возмездия. С конца сентября вокруг Афганистана стали разворачиваться американские и британские воинские контингенты. Талибам был предъявлен ультиматум: если они не выдадут Бен Ладена, их режим будет свергнут насильственным путем. Из своей штаб-квартиры в Кандагаре мулла Мохаммед Омар, «повелитель правоверных Исламского эмирата Афганистан», призвал мусульман всего мира начать джихад против США и их союзников, если они перейдут к активным действиям. Перед США встала задача изолировать Бен Ладена и его покровителей, которые в свою очередь стремились заручиться поддержкой мусульманского мира перед угрозой американской интервенции.

Какие же цели преследовали закулисные творцы террористических актов в Нью-Йорке? Скорее всего, организовав и благословив эти чудовищные злодеяния, они стремились представить их как победоносное сражение в справедливой и священной войне, вдохновить мусульман на объединение под знаменами джихада для достижения полной победы исламистских движений в мусульманских странах. ТВ конце XX века исламизм как воинствующее направление ислама, вопреки надеждам его сторонников и опасениям противников, которые в начале 90-х годов предсказывали ему успех, утратил свою притягательность, потерпев поражение в борьбе за политическую власть. Поражение исламизма объяснялось прежде всего расколом внутри самого движения: этот раскол значительно ослабил объединяющий потенциал исламистской доктрины, вынудив некоторых из ее идеологов переосмыслить отдельные догмы и привести их в соответствие с нормами демократии. Впрочем, демократия рассматривалась ими не как суверенное право народа, а как нечто, возможное лишь по воле Аллаха.

Именно в контексте утраты мобилизующих способностей исламистских идей в мусульманских странах и следует рассматривать столь разрушительную и демонстративную атаку терроризма против святынь американской цивилизации. Эта акция представляла собой попытку преодолеть упадок с помощью всесокрушающего насилия. Его вдохновители стремились пробудить симпатии мусульман, в интересах которых исламисты якобы и ведут неравную борьбу с неверными. Переход к насилию как способу мобилизации сторонников отнюдь не нов для радикальных организаций, и в этом отношении исламисты не являются первооткрывателями. Двумя десятилетиями ранее, когда коммунистическая идеология начала утрачивать свою притягательность и от нее стали отворачиваться те самые трудящиеся, на выражение интересов которых она претендовала, возникли итальянские «Красные бригады», немецкая «Фракция Красной Армии» и организация Карлоса. Для этих формирований терроризм представлял идеальное средство нанести противнику ощутимый урон. Вдохновители массового террора надеялись таким образом пробудить революционную сознательность масс, привлечь их на свою сторону с помощью известного механизма «провокация — репрессии». Сегодняшний исламизм и вчерашний коммунизм имеют разную природу и отличаются друг от друга масштабом влияния, однако не будет лишним напомнить, что, хотя насилие вызывает бурную эмоциональную реакцию, терроризм далеко не всегда свидетельствует о мощи движения. Какими бы громкими ни были террористические акции, какими бы разрушительными ни были их последствия, вовсе не бесспорно, что таким образом можно одержать политическую победу над врагом и получить доступ к вожделенной власти.

Последняя четверть XX века была отмечена возникновением, подъемом, а затем и закатом исламистских движений — явлением столь же впечатляющим, сколь и неожиданным. В то время как уход религии в сферу частной жизни казался незыблемым достижением современного мира, внезапная экспансия политических групп, движимых желанием провозгласить исламское государство, признававших клятву только на Коране, призывавших к

джихаду

— священной борьбе за дело Божие — и вербовавших активистов среди городского населения, поставила под вопрос многие истины. Поначалу эти группы вызывали отторжение, смешанное со страхом: левые интеллектуалы — как на Западе, так и в мусульманском мире — видели в них религиозный вариант фашизма, либералы — возрождение средневекового фанатизма. Затем, по мере того как эти движения приобретали все больший размах, многие из их критиков оказались в замешательстве. На левом фланге стали обнаруживать, что у этих движений есть народная база. Бывшие или недавние марксисты, видя у исламистов массовость, которой им самим недоставало, наделяли их социальными добродетелями, пытались вести с ними политический диалог, иногда переходили в их стан. На правом же фланге отмечали, что исламисты проповедовали порядок, основанный на морали, покорность Богу, враждебность к безбожникам (то есть к материалистам — коммунистам и социалистам). Исламистов поддерживали и при необходимости щедро финансировали. И хотя внешней мир смотрел на них, в основном, враждебно, в адрес течения, которое отныне выдавалось за воплощение подлинного ислама и прочности его цивилизации в культурно пестром мире кануна третьего тысячелетия, звучало всё больше похвал.

Как это произошло ранее в том же столетии с коммунизмом и национал-социализмом, исламистские движения породили обширную ангажированную литературу, как полемическую, так и апологетическую. Именно она составляет самую заметную часть посвященных им книг и статей. Так обычно формируется общественное мнение: торопясь с вынесением оценочных суждений, оно не особенно утруждает себя познанием. Между тем за многие годы эти движения породили обилие текстов, речей, брошюр, листовок и проповедей. Расшифровать их нелегко, поскольку это предполагает точное владение контекстом, а подчас и языками таких разных мест, как Малайзия, Пакистан, Алжир, Египет, Турция, Иран или Босния, не говоря уже о других странах. Исламисты дали также материал для многих монографий, написанных на высоком уровне, с массой данных и ценными суждениями, но эти штудии остались достоянием лишь академических кругов.

Цель этой книги — проанализировать «исламистский» феномен во всей его полноте как мировое явление, развивавшееся на протяжении истекшей четверти века; проследить его эволюцию, «игру» различных его компонентов, его взаимоотношения с окружающим миром — прежде всего в странах, непосредственно им затронутых, а также с обществами и государствами Запада. В самом деле, сегодня, по прошествии жизни целого поколения с момента появления движения, стало возможным подвести ему итог. Теперь мы располагаем необходимой временной дистанцией, а также достаточно разнообразной и богатой документацией, чтобы скорректировать первые впечатления, рожденные любопытством, и обобщения, сделанные на основе анализа пусть яркого, но все же частного случая. Прежде всего можно учесть продолжительность феномена: проследить во времени, как первоначальная идеология изменялась в зависимости от случайностей политического контекста, от отношения активистов движения к деньгам и власти. Наконец, перед нами открывается перспектива для сравнений, позволяющих, говоря словами философа, «ясно видеть сходство вещей» от Куала-Лумпура до Алжира и от Пешавара до Тегерана; это самый подходящий метод, позволяющий проанализировать сложный и масштабный социальный феномен, осмыслить его.

Проследив эволюцию исламизма во времени и пространстве, мы ответим на вопросы, поставленные тем или иным частным опытом, проясняя то, что невозможно понять через анализ единичного случая. У истоков этой книги стоял очень простой вопрос. Как известно, некоторым исламистским движениям удалось захватить власть, в то время как другие (а их было большинство) потерпели на этом поприще поражение. Почему Хомейни преуспел в Иране, а убийцы Садата не смогли превратить свое «цареубийство» в революцию? Сравнение двух случаев естественным образом приведет нас к необходимости осмысления, какие социальные группы принимали участие соответственно в иранской революции и в египетских движениях, как в первом случае они объединились под руководством религиозного лидера, а во втором — оказались жертвой разобщенности.

Измеряя плотность и сложность явлений, социальный анализ делает заведомо устаревшим расхожее мнение, которое, основываясь на оценочных суждениях, проецирует на данное движение — идеализируемое или демонизируемое, но всегда сводимое к фантазии, лишенной реального содержания, — предвзятые и необоснованные представления.