Белоснежный пассажирский лайнер плавно скользил по мутно-зеленой искрящейся всеми цветами радуги бухте Золотой Рог. Легко лавируя между стоящими на внутреннем рейде усталыми океанскими сухогрузами, переполненными рыбой рефрижераторами, гордо дефилируя среди истерзанных штормами, добывающими судами с изъеденными ржавчиной бортами, красавец пассажир с четырьмя сотнями пассажиров на борту — экипажами рыболовецких судов из Охотоморской и Беринговоморской экспедиций, не спеша, на самом малом ходу заходил на швартовку к первому причалу Владивостокского морского порта. Кроваво-красный флаг с серпом и молотом лениво покачивался на кормовом гафеле, олицетворяя собой видимую нерушимость прогнившей насквозь тоталитарной государственной власти.

Видно было, как на причале уже суетилась швартовая бригада в оранжевых жилетах, заводя на штатное место парадный трап и перетягивая подальше небольшое, старенькое пассажирское судно, которое, очевидно, должно было сниматься в очередной рейс по побережью Приморья, а на видовой площадке собралась первая группа встречающих женщин с букетами ярких осенних цветов и полными сумками снеди и выпивки.

Портовые буксиры перекликались отрывистыми гудками, поднимая с воды, откормленных отбросами большого города, чаек, и без особых усилий прижимали квадратной формы, но с плавными обводами корпус судна, размером с пятиэтажную городскую «хрущевку», к причалу, укрепленному привальным брусом и сигарообразными кранцами.

Оранжево-алое солнце только-только показало свою украшенную протуберанцами корону из-за изумрудных сопок Зеленого угла, прошитых лентами типовых многоэтажек, мерцающих полированным сланцем, а узкие и извилистые улочки восточного города уже наполнились разноцветной массой сверкающих автомобилей, серебристыми змеями, ползущими между сопками Орлиной и Буссе по узким и крутым улочкам Голубиной пади и главной улице города — Светланской.

Дома ступенями спускались к светящейся золотом бухте, а мрачные стекла в окнах серых домов на улице Алеутской и Тигровой сопке уже заполыхали пожарами, зажженными всплесками миллионов ядерных взрывов в бурлящем океане лавы мирового светила. Здание морского вокзала, отделанное темным итальянским стеклом, искрилось, как дорогой топаз на ожерелье великана — города, вольготно раскинувшегося на берегу Великого Тихого Океана.

— Народ — сволочь! — запомни это, Игорек, — не верь никому, любой из твоих, так называемых друзей, завтра тебя подставит, если представится случай, — Виктор Иванович Лещенко погладил круглый волосатый живот огромной, словно у снежного человека, рукой, обтер большую лысую с жидкими прядями черных волос голову полотенцем и наполнил две стограммовые, хрустальные рюмки водкой до краев.

Он сидел по пояс голый, развалившись в кресле в одной из кают люкс пассажирского теплохода «Любовь Орлова». Большая литровая бутылка Абсолюта в руке Виктора Ивановича казалась чекушкой, а рюмка наперстком.

— Ну, за твой первый рейс, — он замахнул в красный рот с большими распухшими от ежедневных влияний губами, очередную порцию качественно разведенного спирта и смачно захрустел малосоленым огурцом. Его седые усики встали торчком, а бесцветные глаза заблестели добрыми огоньками шестидесятилетнего, умудренного богатым жизненным опытом мужичка, знавшего себе цену.

— А теперь слушай и запоминай, сынок, как усвоишь, так и дальше твои дела покатят. Того, что я тебе расскажу ты не найдешь ни в одной книжке, ни в одном учебнике.

Игорь Смагин, сидящий за столом напротив, медленно выпил и сморщился от обжигающего эффекта любимого всеми русскими людьми напитка. Его всего передернуло, но он собрался и приготовился слушать. Хотя Игорь и имел пятнадцатилетний опыт работы грузовым помощником и штурманом на линейных судах пароходства, но все то, что окружало его сейчас, было совершенно иным, загадочным миром, который открывался ему при первом же знакомстве с пассажиром и его экипажем чем-то совершенно новым, неизведанным. Здесь была своя особая атмосфера, в которую чужаку очень сложно было вписаться, и Смагин это понимал.

Сегодня Ольга впервые за несколько лет совместной жизни серьезно поссорилась с мужем. Когда радостный Игорек ворвался в квартиру и сообщил, что его назначили заместителем управления по внешним связям, она как-то вся сжалась и заплакала. Она сама не могла понять причины своих слез, просто за последний год накопилось столько всего — ну хоть криком кричи, начиная от долгов и вечной нехватки денег, кончая голодовкой в стране, к которой в этом злополучном восемьдесят девятом привел «великий перестройщик» — меченый Миша Горбачев. Даже простого молока нельзя было купить, не отстояв с ребенком на руках километровую очередь, а тут еще затяжная болезнь годовалого Димки, который опрокинул на себя кастрюлю с крутым кипятком.

Мальчуган только — только начал ходить на своих коротких кривых ножках, непоседа лез во все неизведанные уголки, изучая этот суровый мир на вкус, и тут увидел на кастрюле свои пестрые ползунки, которые баба Галя повесила для быстрой просушки. Мир оказался не таким приветливым, как рассчитывал малыш, кипяток легко ворвался через нежную кожицу в весь его внутренний биоритм, радостно уничтожая белые и красные кровяные тельца, поражая нервную систему, иммунитет и все важные функции неокрепшего организма.

Если бы не спермацет — эта чудодейственная светло — желтая тягучая жидкость, выделенная из мозга гигантского кашалота, тот самый спермацет, который к счастью сохранился у запасливой бабы Гали в нише, рядом с пыльными банками клубничного варенья еще с тех времен, когда ее муж и Димкин дед Федор Алексеевич успешно уничтожал на современных китобойцах «несметное» китовое племя на просторах великого океана от Антарктики до Северного полюса — вряд ли бы Димка так легко отделался, получив всего-навсего осложнения на почки и сердце.

Игорь на берегу оказался плохим добытчиком. После того, как его списали с последнего судна за учиненную драку с чечено — чурковыми «моряками» — визитерами с кавказских гор, только что слезших с ишаков, разучивших пару, тройку полублатных русских выражений и решивших, что вся Россия им чем-то обязана за столетнюю, унизительную и позорную войну, что даже на русских пароходах эти новоявленные борцы за ислам пытались устанавливать свои фамильные правила, он полгода просидел в резерве.

Смагин еще не успел проводить своего наставника, как в каюту постучались и, по русскому обычаю, без разрешения вошла девушка. Она растеряно улыбалась, переводя взгляд то на Игоря, то на Виктора Ивановича, загородившего ей проход.

— Кто из вас начальник рейса? — испуганно спросила девушка, хлопая белесыми ресницами.

— Это к нему, — Виктор Иванович указал пальцем на Смагина и украдкой весело подмигнул, — действуй парень, все, меня здесь нет.

— Что у вас, серьезно, не поднимая головы от бумаг, спросил Игорь, — да садитесь же вы, не люблю, когда передо мной стоят.

Девушка присела на краешек кресла, обнажив чуть ли не до бедер смуглые, словно полированные, ножки и достала из большой хозяйственной сумки кучу документов и бумаг.

— Смагин, Игорь Львович, на минуточку загляните в Ресторан, — эта фраза прозвучала из уст незнакомого человека, застывшего на расстоянии протянутой руки от Игоря. — Если не ошибаюсь, вы начальник рейса, — мягким баритоном продолжил незнакомец.

Игорь повернул голову, чтобы повнимательней рассмотреть еще одного представителя клана пассажирской семьи. Перед ним стоял низкорослый мужчина в синем, строго покроя, костюме из королевского бостона в черную полоску с отливом. На широком лацкане, сверкая перламутровой эмалью, красовался значок «Победителя социалистического соревнования». Яркий, темно — синий галстук с эмблемой «FESCO» на фоне капроновой рубашки цвета яичного желтка придавал мужчине с одной стороны импозантный вид солидного начальника, с другой стороны говорил о его принадлежности к высшему слою красного пассажира.

На вид ему было не более пятидесяти, но красные, воспаленные от недосыпания с желтыми прожилками глаза и коричневые морщинистые мешки под ними на сером лице, усеянным черными угревыми спорами, говорили о его пристрастии к затяжным ночным кутежам. Неуемные в своем постоянном движении пухлые пальчики, на покрытых пигментными пятнами кистях рук, которыми он перебирал ожерелье четок, изготовленных из палисандрового дерева, могли служить ему хорошими помощниками при игре в карты.

— Альфред Адольфович Шатунов, — представился незнакомец и слегка согнулся в пояснице. Элегантно склонив голову на бок, он плавным движением руки коснулся скрученного в косичку пучка волос, прилизанных бриолином и неровно подкрашенных местами индийской хной. — Директор ресторана, ваш спутник и покорный слуга до конца рейса.

— Нас вроде бы не знакомили, — Смагин слегка отступил, чтобы хорошо рассмотреть вышколенного директора. «Подозрительная личность, ну прямо карикатура на взяточника из журнала «Крокодил» времен, так называемого, «брежневского застоя» — мелькнуло у него в голове.