Аскольд пожал руку капитану дирижабля, кивнул офицерам-помощникам и вышел из кабины на подъемную платформу, заваленную тюками.

Над Голландской гаванью, куда прибыл дирижабль, светило солнце – редкое явление для этих мест, все-таки Алеутские острова, а не южный берег Крыма, где почти завершился бархатный сезон. Пришлось придержать шляпу, которую едва не сорвало ветром. По просьбе матросов Аскольд шагнул к ограждению и взглянул на пристань. И сразу насторожился, сделав вид, что щурится на солнце, вдыхая полной грудью холодный морской воздух…

На пристани было не так много встречающих, в основном аборигены, индейцы-грузчики, для которых дирижабль всегда в диковинку. Но не они заставили насторожиться Аскольда, и не долговязый джентльмен у выхода к мосткам над водой, а мужчина, наблюдавший за платформой в бинокль из-за угла пакгауза в стороне. Аскольд перехватил саквояж, вальяжно оперся на трость, невзначай скользнув взглядом по берегу, – наблюдатель с биноклем находился на прежнем месте и пялился на платформу, которую уже начали опускать матросы, скрипя загнутой рукояткой лебедочного механизма.

Так… Это что, слежка? Определенно сюрприз. Джентльмен у выхода на мостки снял шляпу, характерным жестом вдавил складку на тулье и вновь водрузил шляпу на голову – условный сигнал русскому агенту «все в порядке, встречаю тебя».

Аскольд не спешил отвечать (он должен был повторить манипуляции со своей шляпой и поднять воротник пальто), вновь скосил глаза на пакгауз, где маячил неизвестный наблюдатель, и сместился вдоль ограждения, обходя тюки.

В Овальном кабинете находилось трое мужчин: президент Уильям Тафт, военный министр Генри Стимсон и генеральный прокурор Джордж Викершам. Тафт, грузный и массивный, восседал за столом, молча изучал документ, серый листок бумаги, исписанный размашистым красивым почерком. Министры расположились на диванах напротив, пили чай.

Изначально встреча не планировалась, но чрезвычайное обстоятельство, письмо-ультиматум, неизвестным образом попавшее после полудня в портфель прокурора, вынудило изменить планы на вечер и вернуться к обсуждению вопроса о поимке Роберта Макалистера.

– А ведь он не угрожает. – Тафт наконец поднял широкое лицо на министров и раздраженно пошевелил пышными пшеничными усами. – Макалистер ставит нас перед фактом. Либо примем его ультиматум, либо…

Президент встал, упершись крепкими кулаками в стол, сдвинул брови над переносицей – он был полон решимости покончить с Макалистером прямо сейчас, сию минуту, окажись преступник поблизости. Вероятно, придушил бы наглеца или застрелил из револьвера, лежащего в верхнем ящике стола.

– Я уже известил канадскую сторону, сэр, – спокойно начал военный министр. – Они готовы выслать навстречу нашим агентам отряд Северо-западной конной полиции…

Погода над Уналашкой менялась стремительно. Когда Аскольд, давя на педали, подкатил на велосипеде к порту, в небе собрались тучи, заморосил дождь, остров накрыли сумерки.

Порт – два небольших деревянных пирса и складской амбар, – казалось, вымер. Пароход-корвет «Линкольн» стоял у причала; черный борт, надстройки и мачты терялись в сгущавшейся мгле, нависшей над бухтой. Хорошо еще, ветер здесь особо не ощущался, но вдалеке на море виднелись белые барашки волн.

Аскольд подрулил к шторм-трапу, бросил велосипед и быстрым шагом поднялся на борт, где нос к носу столкнулся с вахтенным матросом, прятавшимся в тени под нависавшей сверху палубой. На просьбу проводить к капитану матрос испуганно сверкнул глазами и ответил отказом – совсем юнец оказался, возможно, даже не матрос, а юнга, дотошно исполнявший устав, не позволяющий оставить пост. Аскольд предъявил ему мандат диппредставителя российской службы, уточнил, вся ли команда и пассажиры на борту, и, получив сведения о том, что из поселения до сих пор не вернулись трое, разузнал, где искать капитана.

Брайан Эддингтон, капитан «Линкольна», оказался ровесником Аскольда. Обычное, ничем не примечательное лицо, русые волосы, среднего роста. У себя в каюте он тщательно изучил предъявленные прибывшим на борт представителем документы, молча выслушал его историю и, надо отдать должное, не засуетился и не запаниковал, а первым делом вынул из шкафа судовую книгу и раскрыл ее на столе, пригласив Аскольда взглянуть на списки экипажа.

Всего в команде было шестнадцать человек. За трех из них капитан поручился: старпом, судовой врач и телеграфист. Эти люди прослужили с ним не один год прежде, чем Эддингтон получил под свое командование корвет. Остальных матросов набирали в Сиэтле и Джуно по мере продвижения к Уналашке.

В принципе, спецагент Дели нравился Еве, но лишь внешне. Высокий, кареглазый, с прямым носом и тонкими усиками на правильном лице, он всю дорогу до Сиэтла проговорил с ней о карьере. У Джона Дели была удивительная способность – сворачивать тему разговора в нужное ему русло. Делал он это легко и непринужденно, будто был знаком с напарницей давно и их, как и предписывала легенда, связывает не один год совместной жизни. По документам – оба путешествовали до Аляски как муж и жена. Дели изображал репортера, набиравшего популярность таблоида «New-York Daily Times», а Ева – его супругу-секретаря.

Вживаясь в роль, она сначала не без удовольствия делилась воспоминаниями о жизни в Европе. Увлеченно слушала рассказы Дели о красивом будущем в Вашингтоне или, может быть, в Нью-Йорке, о его планах стать прокурором города или целого штата. Ей льстило внимание и обходительность этого красавца, живущего без оглядки, на широкую ногу (как выяснилось в процессе, Джон был выходцем из семьи банкира и не привык себе в чем-то отказывать). Но спустя некоторое время она поняла: агент печется только о себе, напрочь забыв о задании. Из соображений секретности его привлекли к тайной миссии в последний момент, почти не посвятив в детали. Такой подход Еву не устраивал – беспечность беспечностью, но и о деле подумать стоит.

Оказавшись в Сиэтле, они пересели на пароход до Аляски. В порту было много желающих отправиться на прииски, но с билетами у напарников проблем не возникло, без указаний из Вашингтона тут точно не обошлось. Начальник порта лично разместил их на борту новенького каботажника, прибывшего к западному побережью США с верфей Филадельфии, и представил капитану. Похоже, Дели остался доволен содействием властей и новыми знакомствами, а вот Ева, напротив, выдала замечание, когда они остались в каюте одни, – лишнее внимание сейчас ни к чему. И тут же поставила вопрос ребром: либо Дели продолжает попусту трепаться дальше, и тогда в Джуно она умывает руки, либо они всерьез обсуждают секретную миссию, от успеха которой зависит не только его дальнейшая карьера, но и – жизнь. Причем обоих.

Дели некоторое время не моргая смотрел на спутницу. Брови его то сдвигались к переносице, то поднимались вверх, отчего лоб покрывался морщинами, и на напряженном лице красавца отражался весь ход мыслей. Похоже, до этого момента поездка казалась ему увеселительной прогулкой. Но, судя по всему, в голове забывшего об осторожности агента все-таки наступило прояснение, и прямота Евы возымела успех. Он вдруг весь поник – нет, не физически, смотрел по-прежнему прямо, плечи расправлены, – поник взглядом, где на миг плеснулась паника и осознание того, что в случае смерти о карьере можно забыть. Не видать ему прокурорского кресла, не ходить в дорогие рестораны, не иметь красивых женщин…

Желая не упускать момент, Ева, не стесняясь в выражениях, поведала в красках, как Макалистер и его люди поступают с теми, кто встает у них на пути. Она коротко рассказала об убийствах в Европе и Панаме, о катастрофе, которую хотели устроить, используя перфектум, таинственное вещество, разрушающее самый крепкий камень. И в конце, словно блюдо на десерт подала, упомянула о могуществе Механика, способного найти и убить кого угодно и где угодно, стоит дать ему повод.