Ваша мама кричит вам, что вы опоздаете на автобус. Она уже видит его в конце улицы. Вы не останавливаетесь, чтобы обнять ее и сказать, как вы ее любите и как вы благодарны ей за доброту, ласку и терпение. Куда там — вы вприпрыжку спускаетесь с лестницы и сломя голову несетесь к остановке.

Мысль, что неплохо бы остановиться и сделать все это, может прийти только в том случае, если вы знаете, что видите ее в последний раз. И плевать, что вы опоздаете на автобус.

Но автобус был уже близко, и я побежал.

Мчась по дорожке к остановке, я услышал, как мама зовет моего брата Алекса. Его автобус подъезжал по Митчелл-роуд вслед за моим и был на месте в 7:09 точно по расписанию. Мой останавливался в 6:57, но почти всегда опаздывал, словно водитель был согласен с тем, что несправедливо забирать меня раньше семи.

Алекс выбежал вслед за мной, и подошвы наших кроссовок синхронно зашлепали по мостовой.

Все дело в том, что мне очень хотелось спать. Я видел ребят, пробиравшихся назад к миссис Вули, они становились на четвереньки, и она вытягивала их через боковой аварийный выход.

Отовсюду слышались крики, все помогали друг другу перебираться через поломанные кресла, спотыкались о градины, поскальзывались потому, что все вокруг стало липким от крови раненых, мистера Рида, а еще, кажется, моторного масла или бензина, не знаю: мне было так тепло и сонно…

Я находился в самой глубине автобуса у водительского сиденья на первом ряду, и черный дым окутывал мою голову черными смолянистыми протуберанцами, напоминающими щупальца осьминога.

Нико полз по проходу, проверяя, не остался ли кто-то в автобусе. Я почти полностью спрятался под сиденьем. Он уже собирался уходить и тут заметил меня.

Я хотел сказать ему, что со мной все в порядке. Что я счастлив и спокоен, мне только нужно немного поспать. Но как все это было трудно: найти слова, вытолкнуть их через горло и губы, произнести их. Я был явно не в форме.