Внук пивовара и сын владельца сахарных плантаций, умершего от желтой лихорадки на Антильских островах, Чарльз Генри Грин, прямо скажем, звезд с неба не хватал. Не то что его старший брат Грэм, удостоившийся в конце жизни рыцарского звания. И никогда не стал бы директором привилегированной школы для мальчиков в Берхэмстеде (графство Хартфордшир, час езды на поезде к северу от Лондона), если б не везение. «Везением» оказался плешивый коротышка в черных гетрах, с густой бородой лопатой, со значительным видом (какой бывает у карликов), отличавшийся грубостью и садистическими наклонностями. Доктор Томас Чарльз Фрай по прозвищу (ироническому, разумеется) Великолепный с мальчиками не церемонился, давал волю рукам, а одного ученика нещадно поколотил в присутствии класса за то, что встретил его в парке без головного убора, каковой за несколько минут до того был сорван с головы бедняги пробегавшим хулиганом. Но самым большим преступлением было подглядывать, как доктор направляется в уборную, из-за чего приходилось заблаговременно выгонять из ведущего в нужник коридора всех учеников и горничных. Грэм Грин справедливо называл Фрая «абсурдной фигурой, тираном и садистом» — но с чужих слов: когда директор Берхэмстеда и, к слову, крестный отец Грэма доктор Фрай покинул школу, став настоятелем церковного прихода в Линкольне, будущему писателю не было и пяти лет.

Чарльз Генри Грин, кончивший Оксфорд по истории и классическим дисциплинам с дипломом всего-навсего второй ступени, не мог рассчитывать не только на пост директора школы, но и рядового учителя, не женись он на племяннице жены доктора Фрая, тогдашнего директора, который своего родственника облагодетельствовал — ну как не порадеть родному человечку! Сначала взял его к себе преподавателем истории и древних языков и, надо сказать, не просчитался: учителя «любили» своего директора ничуть не больше, чем ученики, родственник же демонстрировал похвальную лояльность. А потом, собравшись уходить на повышение, сделал все возможное, чтобы попечительский совет выбрал в директоры Чарльза Генри, что было нелегко. Во-первых, как уже было сказано, оксфордский выпускник особыми способностями не блистал, а, во-вторых, в ноябре 1910 года собралось, как назло, чуть ли не тридцать соискателей на этот престижный пост. Прошел слух, что, узнав про результаты голосования, невозмутимый с виду, солидный и в молодости тоже Чарльз Генри, «человек доктора Фрая», как его справедливо называли, пустился в пляс.

В отличие от своего свирепого предшественника, Чарльз Генри рукам волю не давал, а когда однажды в сердцах влепил ученику пощечину, даже перед ним извинился. Не то что его подчиненный, классный наставник Симпсон (школьная кличка Симми), описанный Грином в «Дорогах беззакония»: тройной подбородок, грязная, съехавшая на бок учительская мантия, демоническая внешность; играл на контрабасе в школьном оркестре и в любую минуту готов был влепить ученику пощечину, а то и отделать розгами. Гневался Чарльз Генри, правда, часто и тогда, чтобы держать себя в руках, оглаживал директорскую мантию, топорщил пушистые усы, оглушительно хлопал крышкой парты, стряхивал с сюртука пепел (вообще был неряшлив), прочищал горло, теребил пенсне на носу и от волнения никак не мог разжечь трубку. Случалось, впадал в раж и тогда кричал: «Уж лучше пусть закроют школу, лишь бы она не стала рассадником тайного порока!»

Да, у Чарльза Генри был бзик: детей, в отличие от Фрая, он не порол, но зато денно и нощно боролся с подростковыми пороками, наставлял свою паству против однополой любви и рукоблудия, требовал поэтому, чтобы мальчики не держали руки в карманах, которые в случае неповиновения немедленно зашивались. Собственноручно обходил туалетные комнаты, дабы убедиться, не предаются ли ученики греху Онана. Пойманные на рукоблудии немедленно, в назидание другим, из школы изгонялись, скандальные книги отбирались и «на ковер» вызывались родители юного правонарушителя. Ученикам (а случалось, и учителям) Чарльз Генри постоянно делал замечания, предупреждал о последствиях недостойного поведения, и учителя поддерживали своего директора в неустанной борьбе за нравственность: за школьниками устанавливалась круглосуточная слежка, их допрашивали, в случае надобности устраивали даже перекрестный допрос. Однажды один мальчик, ни разу не замеченный прежде в предосудительном поведении, на глазах у префекта поцеловал на улице в щечку знакомую девочку — и был «за развратные действия» на следующий же день исключен из школы. Главное, наставлял преподавателей и префектов Чарльз Генри, не оставлять учеников одних, пускай даже по улице ходят по трое, как в армии, — «чтобы не оставались в крамольном одиночестве»

Но и всем этим Чарльз Генри не ограничивался. Слежка распространялась и на учителей и префектов, доносительство сделалось в школе самым коротким и надежным путем к сердцу директора. С началом войны он — и не он один — заболел вдобавок шпиономанией, однажды ему донесли, что учитель немецкого языка — шпион, так как его видели под железнодорожным мостом и без шляпы! Улики, согласитесь, неопровержимые. Ученикам же директор собственноручно задавал «неудобные» вопросы: «Ты знаешь, что такое мастурбация?» Или конкретнее: «Можешь припомнить, сколько раз ты занимался рукоблудием?» Или: «Какие чувства ты испытываешь к другим мальчикам?» Читал украдкой зевавшим ученикам проповеди в школьной часовне, приводил пространные цитаты из Ветхого Завета, убеждал вести непорочную жизнь, не сквернословить, не говорить непристойностей, призывал к порядку и прилежанию («прилежание» — его любимое слово). И к добродетельному поведению. Говорил так: «Мужской похотью кормится целая армия женщин». Или: «Уверен, у меня нет нужды убеждать вас не пить спиртного и не играть в азартные игры». Или: «Помните, вы должны быть чисты перед вашей будущей женой». Или: «Когда женитесь, вы должны хранить жене верность».

Из шестерых детей «интеллектуальных Гринов» (как их прозвали Грины-коммерсанты), Чарльза Генри и Мэрион Реймонд, Грэм был четвертым. Сестра Молли и братья Герберт и Реймонд были старше его, сестра Элизабет, младшая в семье, и брат Хью, подвизавшийся всю жизнь на журналистском поприще и ставший к старости сэром Хью, генеральным директором Би-би-си, — младше. Любимыми сыновьями матери были Грэм и Реймонд, в детстве не ладившие друг с другом; Грэм вспоминал, что его не раз подмывало хватить успешного, многообещающего брата крокетным молотком по голове. Со временем выпускник Оксфорда Реймонд стал известным врачом и не менее известным альпинистом, покорителем Эвереста. Любимым же сыном отца всегда оставался Герберт. Самый старший и самый незадачливый из детей, он был похож на Чарльза Генри больше остальных, и отец прощал ему и пьянство, и азартные игры, и мотовство, и переменчивость интересов. Чем только Герберт в жизни ни занимался: и книги сочинял («Тайный агент в Испании», 1938), и журналистом (куда менее ярким и острым, чем Хью) подвизался, и брокером поработал, и даже шпионом. Тут он, впрочем, исключением не стал: на ниве «плаща и шпаги» проявили себя многие Грины, не он один.

Журналистикой Герберт увлекался со школы, уже в двенадцатилетнем возрасте издавал «Школьную газету» («School House Gazette»), куда писали все члены семьи — умевшие к тому времени писать, естественно. В газете имелись рубрики на все вкусы: «Колонка пропаж», «Шутки и загадки», «Застольные беседы»; последняя являлась «ареной для полемики», и юные полемисты выражений не выбирали: «Ты все переврала!», «Все девчонки — дуры» и т. д. Самой же популярной в семье газетной рубрикой была придуманная Гербертом анкета, на которую должны были отвечать все члены семьи, и взрослые, и дети. Вот несколько вопросов этой анкеты и ответы на нее семилетнего Грэма, который за свой «исповедальный катехизис» получил вторую премию — двенадцать тюбиков акварельных красок.

1. Твоя цель в жизни? — Подняться в небо на аэроплане.

2. Что для тебя счастье? — Поездка в Лондон.