Подъем кончился, и паровоз начал быстро набирать скорость. Степан Васильевич, высунувшись в окно, смотрел вперед на темные силуэты деревьев, бежавших навстречу, и думал о сыне. Вот бы вместо Загоскина — неряхи и лодыря поставить помощником сына Ванюшку. Вчера он поспорил с Загоскиным, и от ссоры остался неприятный осадок. «Не сработаться, — думал машинист. — Лучше скорей разойтись по-хорошему».

В этот момент он увидел, что по паровозу скользит тень человека, ползущего на корточках.

— Что за нахождение! — пробормотал Степан Васильевич и оглянулся.

Кочегар сосредоточенно возился у топки, а Загоскина на месте не было.

Человек дополз до трубы, уцепился за скобу и встал на ноги. Теперь при свете искр, летевших из трубы, кочегар сразу узнал в нем своего помощника.

— Франт лихой, набит трухой!

Молодой человек быстро оглянулся. На улице никого не было.

— Франт лихой, набит трухой! — снова раздался позади детский крик, как только он двинулся дальше.

Валентин Леденцов продолжал путь не оглядываясь. Он знал, что чем больше будет выходить из себя и злиться, тем больше удовольствия получит дразнивший. Самое лучшее — не обращать внимания. Скорей отстанут. Необходимо только узнать, кто дразнил, чтобы при случае рассчитаться.

Молодой человек дошел до перекрестка, свернул и, спрятавшись за углом, осторожно выглянул. Так простоял он минут пять. Никто из мальчишек не появился на улице.

Самовар поджидал на столе. Степан Васильевич в нижней рубахе, в домашних туфлях сидел у окна и читал газету.

Мать принесла на тарелке нарезанный большими кусками пирог.

— Садитесь чай пить. Голодные, наверно. Ты куда, Ванюшка?

— Я сейчас вернусь.

Ваня пошел в сад, взяв в баночке немного вара. Острым ножом он срезал ветку на вишне, чуть ниже сломанного места и стал тщательно замазывать срез варом.

Прошло три дня. Старик копал в саду грядку для помидоров. Муфта, лежавшая в тени, вскочила и с радостным лаем побежала к дому.

Ваня вернулся из школы не один. С ним был его закадычный приятель Гриша Трубачев, или попросту Трубач, и Маша Ермакова. Ребята остановились против старика, несколько озадаченные важным поручением.

— Дедушка, мы за тобой, — сказал Ваня.

— Подожди ты!.. — перебил его Трубач. — Василий Лукич, мы — делегация. По поручению общего собрания кружка юных мичуринцев, мы пришли к вам… — сказал он и замялся.

— Николай Павлович нам сказал, что вы согласились быть нашим руководителем, — закончила Маша.

Лимон оживал. Каждый день, вернувшись из школы, Вани подолгу разглядывал деревце. Заметно набухали почки и скоро должны были появиться листья.

— Ну как поживаешь, лимончик? — ласково говорил мальчик. — Хочешь пить? Сейчас я тебя угощу.

Полив лимон, он шел в сад. Там его радостно встречала Муфта. Повозившись минуту с собакой, они вместе направлялись к «новому сорту». Юный садовод внимательно оглядывал свою яблоню. Не появилось ли каких-нибудь вредителей, не отложила ли бабочка яичек на листьях, достаточно ли рыхлая земля вокруг? Он выдергивал исходы сорняков, упорно пытавшихся заселить эту плодородную рыхлую площадь. Затем обходил старые деревья.

Дед целыми днями, а иногда и ночами возился в монастыре и совсем забросил свой сад.

Однажды за утренним чаем Ваня упрекнул его за это. Дед с улыбкой посмотрел на внука, но, покосившись на сына, промолчал.

Придерживая автомат левой рукой, немецкий часовой медленно ходил вдоль монастырской стены. Дойдя до угловой башни, он останавливался, оглядывался по сторонам и тем же качающимся шагом направлялся обратно.

Спрятавшись в штабелях кирпича, следили за ним трое ребят. Между ними и часовым лежала большая поляна, поросшая низкой травой и пересекаемая дорогой.

— Никак не подойти! Обязательно заметит! — прошептал Володя Журавлев.

— Да, — согласился Ваня. — Ни одного кустика, негде спрятаться.

— А если ползком? — предложил Трубач.

В глазах у старика блеснули озорные искры, когда он выслушал внука.

— Да! Никуда это не годится… — согласился он. — Чтобы немцы наши яблоки ели!

Минуты три Василий Лукич молчал, разглядывая что-то в окне.

— Стало быть, заднюю калитку вы открыли? — спросил он, не отрываясь от окна. — Конечно, за это вас драть полагается, но раз всё благополучно обошлось, то ничего. Похвально.

— Мы думали, дедушка… хорошо бы на лодке по речке яблоки увезти, — робко сказал Ваня.

Валентин Леденцов стоял посреди комнаты в светлой пижаме и, зацепив большими пальцами подтяжки, то вытягивал их, то отпускал. Подтяжки хлопали по выпяченной груди в тот момент, когда он хотел подчеркнуть какое-то слово.

— Эх, мамаша! Вы сильно отстаете. Политика — это азартная игра, — говорил он, растягивая слова.

— Ах, Валечка. Жить надо тихо, незаметно, — робко говорила мать. — Зачем всё это? Отец твой человек скромный и жил спокойно…

— У вас, мамаша, ограничение мозгов. Вы не можете в таких масштабах соображать. «Что наша жизнь?.. Игра! Сегодня ты, а завтра я…» — продолжал Леденцов, не слушая мать. Будьте благонадежны, скоро мы в Европу поедем. Лицом в грязь не ударим. Что вы желаете? Шелковые чулки? Пожалуйста! Шелковое платье? Пожалуйста! Всякие штучки-дрючки? Пожалуйста!

— Ничего мне не надо, Валечка. Я только спокоя хочу, да чтобы тебе было хорошо.

Осень стояла сухая. Днем светило холодное солнце, а ночью сильно морозило. Река у берегов покрылась крепкой коркой льда и днем не оттаивала. Неожиданно выпал снег. Прошло три дня, и он всё лежал, такой же рыхлый и чистый, как в первый день.

— Неужели зима не отступит? — сказал Василий Лукич, глядя на толстый слой снега, осевший на карнизе окна. — Не помню я случая, чтобы первый снег не сошел.

— А для сада это полезно, дед? — спросил Ваня.

Он лежал на кровати и, хотя времени было уже много, не торопился вставать. В школу итти не нужно, а по дому всё сделано с вечера.

— Для сада? — переспросил дед. — Для сада это хорошо.

Первый снег так и остался лежать на земле. На него выпал второй, третий, и зима всерьез вступила в свои права. Погода стояла морозная. По городу упорно ходили слухи о партизанах, живущих в окрестных лесах. Появление в городе листовок, уничтожение карательного отряда и диверсии на станции напугали немцев. Они запретили жителям выходить на улицу после девяти часов вечера. Под страхом смертной казни нельзя было уходить в лес и принимать на ночлег в дом неизвестных «подозрительных людей».

Но жители городка с жадностью ловили слухи о действиях партизан, читали и перечитывали короткие листовки, попадавшие им в руки, и упорно верили в освобождение от варваров.

Ребята собирались иногда вместе. Они приходили к Ване и подолгу шептались в его комнате, а если засиживались до темна, то оставались ночевать.

Изредка по вечерам, возвращаясь с работы, к Морозовым заходил Петр Захарович. Он продолжал служить на железной дороге и всегда приносил хорошие новости, перехваченные на телеграфе или подслушанные у немцев.

Ребята чувствовали, что дед не случайно дружит с этим человеком, работающим у немцев. Они догадывались, что Петр Захарович имеет какое-то отношение к тем, кто печатал и расклеивал листовки. Ребята нюхом чуяли, что в городе есть подпольщики, но на все их вопросы дед сердито отвечал: