Немногие читатели узнали уже Тихона Журавлева по его запискам офицера «Рядовой Антипов», вышедшим в издательстве «Советский писатель» в 1951 году. Немногие, говорю потому, что книга была издана тиражом всего в 30 тысяч экземпляров.

Эта повесть — в форме записок офицера — суровая правда о войне, о солдатской жизни на фронте. Именно —

жизни.

Русские люди не любят воевать. Но когда их к этому вынуждают, они и на фронте умеют жить как дома.

Сдержанно, мужественно, без громких слов и потому, может быть, так волнующе пишет Тихон Журавлев о солдатских подвигах. Он знает войну, он не может лгать о ней. У него война — это и кровь, и тяжелый труд, и подвиги, и глубокое раздумье солдат о прошлом и будущем. Рядовые солдаты у него — как оно и есть в нашей советской жизни — люди высокого интеллекта, большого душевного благородства.

Были у него неприятности с этой повестью. Критики упрекали автора в том, что у него генерал и комбат слишком просто, «фамильярно» разговаривают с рядовыми. Почему, дескать, солдат Антипов отвечает им иногда не по уставу, не держит беспрерывно руку у козырька, позволяет себе даже такую вольность, как чокнуться с генералом. Ну, бог с ними, с такими критиками. Они, видимо, многое позабыли. Забыли и простоту Суворова в обращении с солдатами.

Повесть Тихона Журавлева «Рядовой Антипов» в какой-то мере заполняет досадный пробел в нашей литературе об Отечественной войне. Много у нас есть романов, повестей, пьес о войне, где главные действующие лица — офицеры, а солдат почти не видно. Журавлев пишет о рядовом советском солдате как о человеке равном ему, советскому офицеру, по духовному развитию, пониманию жизни, задач партии. Лишь звездочки на погонах, специальная военная командирская подготовка «возвышают» его, офицера, над солдатом, дают ему право приказывать. Но это различие — лишь на фронте, в армии. А после войны, если суждено им где-то встретиться, может быть, Антипов, более опытный в колхозном строительстве человек, будет председателем колхоза, а он, офицер, вчерашний ротный командир Антипова, пойдет к нему в заместители, в бригадиры?..

С Лю Биньянем, китайским литератором, молодым человеком лет тридцати трех, я провел неразлучно полтора месяца в Китае в 1954 году, побывал с ним в Пекине, Тяньцзине, Нанкине, Шанхае, Чунцине, Чэнду, на китайских фабриках, новостройках, в сельскохозяйственных кооперативах. Нельзя не полюбить этого человека, настоящего журналиста, беспокойного, напряженно думающего, много ездящего по стране. Пытливый ум, зоркий, наблюдательный глаз, горячая любовь к своему народу, искреннее желание помочь пером делу строительства социализма — вот главные черты его натуры.

Уже тогда думалось — по всем этим признакам, что из журналиста Лю Биньяня может вырасти хороший писатель.

И вот в Пекине в журнале Союза писателей Китая «Народная литература» стали печататься первые произведения Лю Биньяня, сразу же привлекшие внимание широких кругов читателей.

Советскому читателю известен пока один рассказ Лю Биньяня, напечатанный в № 10 журнала «Октябрь» за 1956 год, — «Ветер весны». Глубина мысли, смелое проникновение в сложные проблемы жизни, сатирическая издевка над формалистами и заклинателями — таков почерк молодого писателя. Почерк уверенный, своеобразный.

Ту же ищущую мысль, те же острые конфликты, то же гневное отношение к обывателям и горячее сочувствие к людям гражданского долга и творческого ума находим мы и в новом рассказе Лю Биньяня, предлагаемом вниманию читателей журнала «Москва».

В только что вышедшей в свет первой книге альманаха «Наш современник» за 1957 год напечатан очерк «Среди болот» — деревенский дневник А. Одинцова. В № 4 за 1956 год журнала «Сибирские огни», издающегося в Новосибирске, опубликован очерк Леонида Иванова «Сибирские встречи». И Леонид Иванов и А. Одинцов еще неизвестны массовому читателю, их можно, пожалуй, считать начинающими. Литературная форма их произведений весьма скромная: это — очерки без притязаний на монументальность «большого полотна», на особую беллетристическую занимательность.

Можно без труда представить себе дальнейшую судьбу этих очерков. Лишь когда А. Одинцов и Леонид Иванов станут «маститыми», напишут еще много всяких вещей, прославятся интересными романами или повестями, тогда и эти первые их очерки удостоятся внимания издателей и выпуска в свет массовыми тиражами в числе их других произведений. Однако, если все произойдет именно так, это будет очень досадно. Очень жаль, если круг читателей очерка Леонида Иванова ограничится только сибиряками, а с очерком А. Одинцова познакомятся только подписчики «Нашего современника». Оба очерка заслуживают прочтения в каждом райкоме партии, в каждом колхозе — и Новосибирской области, и Ивановской, и Краснодарского края, и Белоруссии, и Поволжья. Заслуживают они внимания и литераторов, как яркий пример того, что конфликтов в деревне для описания остается еще более чем достаточно. Хватит конфликтов на всех писателей.

При всей разности стиля, манеры письма очерки Леонида Иванова и А. Одинцова объединяет одно качество: серьезное, честное, любовное отношение к трудной и многообразной деревенской теме. И глубокое знание колхозной жизни. Знали бы некоторые руководящие работники в Министерстве сельского хозяйства так жизнь деревни, причем разной деревни, — чем, например, Мещера отличается от Кубани, в чем ее особые нужды, а в чем общие болезни с некоторыми колхозами других областей, — как знает все это литератор-очеркист А. Одинцов! Если бы знали они так нашу деревню, со всеми ее контрастами и различными несхожими запросами, так не засылали бы иной раз в МТС Смоленской или Кировской области сельскохозяйственные машины и орудия в таком же наборе, как и в МТС Ставропольщины, не давали бы разным областям шаблонных рецептов по ведению хозяйства.

Очерк А. Одинцова, остро, интересно написанный, с живыми литературными портретами, с глубокими мыслями, оставляет такое чувство, будто сам побывал, долго пожил в одном из мещерских колхозов, сам говорил, общался с людьми, представленными автором, вместе с ними думал о наилучших, наивернейших путях подъема колхозов этой «глухой» лесной стороны России.

Из А. Одинцова выйдет крупный литератор, если он не остановится на фактографии, смелее пойдет на обобщения, отбор и типизацию самого главного.

Нет, пожалуй, необходимости представлять читателю Ю. Черниченко — его умная и горячая публицистика на деревенские темы, очерки и статьи, печатавшиеся в журнале «Новый мир», газете «Советская Россия», в которой он работает разъездным корреспондентом, привлекли уже внимание определенного круга читателей, интересующихся насущными проблемами деревни. А таких читателей, у которых возникает глубокий интерес к совхозно-колхозному строительству, много и становится все больше, — так как от скорейшего подъема сельского хозяйства зависит улучшение жизни не только самих колхозников и рабочих совхозов, но и жителей городов.

Ю. Черниченко много ездит по стране, много повидал; ездит не «галопом по Европам», а надолго задерживаясь в каждом новом месте для основательного изучения его особенностей. В этой небольшой книге собраны его очерки о делах на сибирской целине, написанные тогда, когда мало еще кто из писателей отваживался бить тревогу по поводу отсутствия какой-либо разумной системы в целинном земледелии и грозной опасности эрозии почвы и наступления сорняков; есть в книге очерк «Осень под Шадринском» — об урожаях последователей курганского колхозника-ученого Терентия Семеновича Мальцева, о котором каждый писатель, знающий близко Т. С. Мальцева, не устанет писать до той поры, пока и теория и практика нашего земледелия не сделает всех необходимых выводов из «Мальцевской системы» и результатов ее применения на полях Зауралья; в книге дан очерк «Стрелка компаса» — о Кубани и Вологодчине, где автор, используя весьма благодарный прием сравнений и «сталкиваний», анализирует с большим знанием дела достижения и резервы сельского хозяйства двух очень разных краев; есть в книге и «Смоленские письма» — очерки о специфике нужд колхозов и совхозов нечерноземной полосы.

Мне приходилось бывать почти во всех местах, описанных в очерках Черниченко. И многие из людей, которых он упоминает, знакомы мне. Наблюдения Черниченко во многом совпадают с моими. Отрадно видеть в лице Ю. Черниченко новый тип публициста — не дилетанта и не верхогляда в деревенских вопросах, человека вооруженного солидной экономической и агрономической подготовкой. Автор умеет глядеть в корень вопроса, добираться до первопричин. Умеет считать. И умеет заразить читателя своей любовью и вниманием к цифре, живой статистике, к глубокому, пытливому анализу явлений. Надо добавить — к честному анализу. Ибо мы знаем, как на арифмометрах конъюнктурщиков иногда и дважды два получается не четыре, а семь с половиной.

Очерки Ю. Черниченко содержат немало и ценных практических предложений по укреплению экономики колхозов и совхозов. Во всех ли случаях автор прав или же есть иные, более действенные пути решения поднятых им вопросов — это можно установить, выслушав и специалистов сельского хозяйства, и дельных публицистов, занимающихся деревенскими темами. Но так или иначе предложения его стоят на реальной почве, достаточно подкреплены объективной подачей фактов и поэтому заслуживают большого внимания.

Глубокой любовью к советской молодежи проникнута последняя повесть И. Василенко «Звездочка».

Сразу и не разберешься, прочитав и перечитав вторично и в третий раз повесть, — в чем секрет ее занимательности, чем она так берет за душу в одинаковой мере и подростка и взрослого читателя? Мастерски разработанным сюжетом? Да, но не только сюжетом. С половины повести автор пишет главы на «сухом» производственном материале. Тут и собрание учащихся-ремесленников, с подведением итогов соцсоревнования («Чье будет знамя?»), и подробное описание первого прихода ребят на завод («Гудок»), и начало их работы на станках («ДИП-200»), и борьба за выполнение норм — простые вещи, а читаются эти главы с особенным интересом. Лучше всех удались они автору.

Пристально изучив жизнь ремесленников, детально ознакомившись с производством, зная психологию рабочей молодежи, автор сумел очень правдиво, предельно просто, без прикрас и в то же время романтично показать вступление ребят в среду рабочего класса. В повести много поэзии труда, она чиста благородством чувств и поступков ребят и их воспитателей. Даже такой эпизодический персонаж, как главный инженер завода, сказавший в повести ремесленникам всего лишь несколько слов, но слов не затаенных, горячих, убежденных, от всего сердца, — и тот живет, запоминается, и его успеваешь полюбить, хочется сказать ему: «Спасибо тебе, Валерий Викторович, за то, что так хорошо принял на завод наших детей».

В повести много настроения, глубокого и значительного подтекста. Борьба характеров (Паша Сычев и Маруся Родникова) выходит далеко за пределы тематики «детской» литературы. Эти характеры могут быть целиком перенесены и в мир взрослых людей, потому, должно быть, и интересует повесть взрослых читателей.

А у юношества, особенно у учащихся ремесленных училищ, у молодых рабочих, повесть Василенко будет любимой книгой. Воспитательное значение ее огромно. Она поднимает любовь к труду, честь именоваться рабочим, заставляет задумываться над многими вопросами, касающимися культуры и творчества в труде, она воспитывает в рабочих чувство дружбы и соревнования.

Первое впечатление от прочтения пьесы — автор безусловно талантлив, знает то, о чем пишет, деревню, крестьян времен 30-х годов, владеет народной речью, язык его персонажей подлинно народен, без фальши.

Пьеса читается с интересом, есть в ней и характеры и действие. Думается, что она сценична, хотя и нелегка для постановки.

Задаешь себе вопрос: имеет ли сейчас право на существование пьеса о первых шагах коллективизации? Конечно, имеет, если хорошо написана. А допустимо ли выводить в пьесе на первый план кулацкую семью? По-моему, допустимо. У нас много написано пьес, повестей, романов о том, что

дала

коллективизация крестьянству. А вот пьеса о том, на месте какой жизни возникли колхозы, что

«отняла»

коллективизация у крестьян. Отняла идиотизм старой деревенской жизни, кулацкие зверства, «собственническое свинство». Об этом не вредно вспоминать нынешним колхозникам.

Я представляю себе, что можно было бы написать пьесу только о кулаках, об их агонии, гибели, о распаде кулацкой семьи, о разрушении старых устоев, где коллективизация лишь шумела бы за окнами (как в «Егоре Булычове» революция), и тем не менее это была бы советская, нужная нам пьеса.

Но у Щеглова в пьесе — не только кулаки. Есть в пьесе и колхозные активисты, и секретарь райкома, и сын кулака, ставший на сторону советской власти. Приходится сравнивать, с одинаковой ли силой показано разрушение старого и утверждение нового?

Автор партизанских былей («На родной земле», «Комендант Брянских лесов», «Потерявшийся друг», «Под чужой фамилией»), собранных в сборнике под общим названием «Комендант Брянских лесов», Н. Прохоров — сам участник партизанского движения в годы Отечественной войны. Его рассказы достоверны, сюжеты их жизненны, не надуманны. Автор знает, что такое народная война против фашистских захватчиков, умеет в немногих словах, скупо, сжато передать суровость обстановки военных лет, героику, непреклонность, неистребимую волю к победе советского народа.

Рассказы читаются с интересом, язык их прост, чист от всяких заумных оборотов и ложных красивостей, характеры запоминаются. Читатели хорошо встретили первый опубликованный в № 4 курского альманаха рассказ Н. Прохорова «На родной земле».

Слабое место автора — финалы рассказов. В дальнейшем ему следовало бы упорнее работать в этом направлении, добиваясь большей сюжетной выразительности и художественной яркости концовки каждой вещи.

Рассказы безусловно заслуживают издания отдельной книгой.

Общее впечатление от сценария — все неправдоподобно. Конфликты надуманные, нежизненные. Председатель колхоза Лепило по сценарию — просто идиот. Зачем же трудиться над его перевоспитанием? И нет никакой надежды, что он поумнеет.

Автор сплошь и рядом не сводит концы с концами, в его произведении отсутствует элементарная житейская логика. Если Лепило председатель бесхозяйственный, не обращает внимания на главное — урожайность, продуктивность животноводства, — то откуда же взялись в колхозе средства на электрификацию, радиофикацию, телефонизацию, водопровод и пр.? Представляет ли себе автор величину расходов на такие вещи?

Название сценария — «кинокомедия» — не оправдывает несуразностей и, мягко выражаясь, легкомысленности сюжета и отдельных деталей, вроде поцелуев «быковода» с быками или той сценки, где Лепило спел пару романсов Марусе и она после этого стала работать лучше. Когда читаешь сценарий, смешно не от юмора (которого, к сожалению, нет), а от сплошных нелепостей. Это, вероятно, не тот смех, что был бы желателен автору.

По-моему, в таком виде сценарий печатать в альманахе нельзя.

Повесть написана талантливо, в тонкой художественной манере, с большим знанием материала. Вещь безусловно заслуживает напечатания в «Новом мире».

Автор, человек политически зрелый, интернационалист, подал тему дружбы народов как-то очень тепло, сердечно. Отношение его к немецкому народу свободно от субъективных предвзятостей, от чувства мести или презрительного снисходительства победителя. Думаю, что повесть «После войны» будет переведена в ГДР и прочитана там с большим интересом. Вещь полезная — для укрепления дружественных отношений с демократическими немцами.

При редактировании желательно сократить некоторые длинноты, немного скучные и не всегда к месту приводимые воспоминания о фронтовом прошлом героев повести. Особенно длинно, и во многих местах повести — с повторами, рассказывается история Краюшкина. Первая половина повести компактнее и читается с большим интересом, чем вторая, несколько растянутая.

По незнанию молдавского языка, не могу сличить перевод с оригиналом, но чувствуется, что над переводом серьезно поработали, язык хороший, колоритный, образный, точный.

Уважаемый тов. Герасимов!

Возвращаю рукопись повести Никулина

[6]

. Меня попросили товарищи ее прочитать. Простите, что задержал немного — выезжал в районы в те дни, когда была получена рукопись.

Повесть в середине, мне кажется, значительно лучше, чем в начале и в конце. Совершенно необходимо автору начало несколько доработать. Сейчас оборона города после отхода частей Красной Армии выглядит бессмысленной. Красная Армия бросила город, а кучка почти безоружных храбрецов, с отчаяния, что ли, дерется с немцами, без малейших шансов на успех. Надо оставить в городе, в качестве заслона, хоть небольшую красноармейскую часть, она и партизаны дерутся с немцами, и надо объяснить — зачем дерутся. Ведь город все равно не удержать. Дерутся затем, чтоб приостановить хоть на некоторое время немцев, дать возможность главным силам отойти в порядке, перегруппироваться и т. д.

Слишком уж спокойны вначале отец Пети, мать, да и секретарь райкома. Мало пахнет порохом начало, мало тревоги. Конечно, не нужно и паники, нужно спокойствие, но здесь у Никулина уже получилось спокойствие, в какой-то мере переходящее в холодность.

Конец очень затянут. Длинноты-то есть всюду в повести, но конец особенно страдает ими. Непомерно длинны те главы, в которых описывается перевозка пшеницы в тачках и приход Клейстона к матери Пети. И как в первых главах не пахнет порохом, так в последних главах — не холодно, а время — ноябрь, срывается снег, ребята ложатся спать на земле, не очень тепло, конечно, одетые. Тут надо, чтоб и читатель ощущал холод этой ноябрьской ночи, а вот читаешь и — не холодно. Где-то что-то автору надо сгущать, добиваясь большей выразительности, большего воздействия на мысли и чувства читателя.

Уважаемая Юлия Алексеевна!

Ваше письмо-дневник получил, прочитал.

Чувствуется по Вашим записям, что Вы хороший человек, мысли Ваши — правильные, серьезные. И видно, нелегко Вам жилось и живется. Я прочитал дневник, как человеческий документ о трудной и сложной жизни, о хороших честных порывах. Местами Ваши записи волнуют, заставляют призадуматься о многом.

Понял из Вашего письма, что Вы очень хотите стать писателем. Вот тут-то и начнем серьезный разговор.

Это ответственнейшее дело — посоветовать человеку стать на литературный путь и стремиться всеми силами к этой одной-единственной цели. Для этого нужно, чтобы у начинающего автора действительно были ярко заметные признаки литературного дарования. Можно испортить, искалечить жизнь человеку, разжигая в нем необоснованные надежды. И от другой работы его оторвешь, и писатель из него не выйдет. Это дело нешуточное.

Уважаемый тов. Залесский!

Прочитал Вашу рукопись и вынужден огорчить Вас — рассказ не удался.

Основа всякого литературного произведения — язык. А вот с языком-то у Вас очень неладно. Слова Вы выбираете первые попавшиеся, неточные, невыразительные, поэтому повествование ведется скучно и бледно.

Читая рукопись, я заметил, что Вам просто недостает еще грамотности для того, чтобы заниматься литературой. Вы пишете

вглубление

вместо

углубление, неумешивался

вместо

не вмешивался, берут пример из жен начальников

вместо

с жен, вон с кабинета

вместо

из кабинета, спокой

вместо

покой

и т. п.

Ни в одной профессии не бывает чудес, тов. Залесский. Нельзя ведь себе представить, чтобы, скажем, в металлообрабатывающем деле можно было стать мастером, не умея держать в руках напильника, ножовки, шабра. Также невозможно сделать расчеты конструкции какой-то сложной машины, не зная высшей математики. Нельзя стать краснодеревщиком, не научившись работать фуганком и прочим столярным инструментом.

Дорогой Виктор!

Очерк С. Крутилина прочитал, возвращаю. Прости, что немного задержал, был очень занят другой работой.

Очерк хороший, честно и умно написанная вещь. Автор подбирается к нужным темам — о рядовых деревенских коммунистах. Похоже, что очерк с натуры (хотя адрес и не указан) или очень близок к натуре. Поскольку нет обобщений, то немножко не хватает очерку глубины, яркой и резкой обрисовки характеров. Кое-где надо бы это все закрепить домыслом, душу людей раскрыть (Ветренко, Хапрова, колхозных коммунистов). Очерк вызывает любопытство ко всем этим людям, а узнаешь о них все же мало. В начале не нужны, по-моему, эти семейно-биографические сведения о Хапрове: вторая жена, детей где-то бросил и т. п. Это дальше никак не развивается, а сообщенные мимоходом, эти сведения бросают на Хапрова только тень.

Мне думается, очерк подходит для альманаха.

Привет!

Уважаемый Василий Петрович!

Прочитал Ваши путевые записки «На Алтайской земле». По-моему, записки дельные, это серьезная, вдумчивая работа, выполненная в хорошей литературной форме. Работа как бы специальная, написанная экономистом-аграрником, но в такой живой форме, что читается с большим интересом, нежели очерки о целине некоторых писателей-профессионалов.

Разделяю Ваше возмущение некрасивой историей с этими записками в редакции журнала «Знамя». «Соотношение света и тени» в записках вполне нормальное, как и в жизни; боязнь, что они могут «напугать» людей, едущих на целину, неосновательна. Напугать они могут лишь слабонервных, а в слабонервных целина и не нуждается.

Рукопись Ваша, думается, не потеряла и сейчас своей актуальности. Вопросы проблемного характера, поднятые в ней, ничуть не устарели. Конечно, если есть у Вас возможность немного дополнить ее свежим материалом, с учетом итогов последнего года, это было бы неплохо. Но если даже и нет у Вас такого нового материала — все равно стоит ее напечатать. Проверьте только судьбы людей, упоминающихся в Ваших записках, — ведь в них даны настоящие имена. А может быть, некоторых персонажей следует назвать вымышленными именами?

Вряд ли стоит Вам продолжать Вашу «тяжбу» со «Знаменем». Я думаю, Вам нужно обратиться в альманах «Год 38-й». Сходите с рукописью и этим письмом в редакцию альманаха (Цветной бульвар, 30) к заместителю редактора тов. Буковскому Константину Ивановичу.