Настоящее издание представляет собой исследование характера и основных этапов репрессивной сталинской политики в условиях Сибири. Предпринята попытка восстановить обобщенную картину карательных действий большевистского режима в отношении различных групп населения и оппозиционных сил; исследуется процесс формирования системы ГУЛАга. Специальные разделы монографии посвящены анализу развития террора в Сибири в 1937–1940 гг.
Рецензенты: докт. ист. наук В.И. Исаев, докт. ист. наук И.С. Кузнецов.
Введение
Долгие годы российскому обществу, лишенному собственного голоса, было отказано в праве иметь правдивую информацию о злодеяниях сталинского режима. Для специальных исследований эта тема десятки лет оставалась фактически закрытой. Большая часть уцелевших источников находилась под запретом, а так называемая «официальная историография» пыталась увести общественное мнение от сути проблемы в область «критики культа личности Сталина».
Разоблачив на XX съезде КПСС «культ личности», советское партийное руководство постаралось утвердить в общественном сознании наименее опасную для себя версию событий 30-х годов. Критика политики террора сосредоточилась лишь на отдельных эпизодах, затрагивавших судьбы правящего советского слоя — партийных, хозяйственных и военных руководителей. В то же время остальные потери советского общества, как со стороны оппозиционных сил, церкви, отдельных социальных слоев, а также жертвы, понесенные населением в ходе коллективизации и чисток, следовало признавать вполне оправданными.
Пока историческая наука в Советском Союзе оставалась инструментом политики, общество не могло рассчитывать на иные оценки.
Настоящий прорыв информационной блокады и объективное изучение новых фактов стали возможны лишь с середины 80-х годов, в результате известных политических перемен.
Латинское слово «террор» (страх, ужас) толковые словари трактуют как политику устрашения и подавления политических противников насильственными мерами. Применительно к советской истории 30-х годов, это определение будет не совсем точным.
Глава I. Прелюдия террора
События 1928–1929 годов — своеобразный рубеж в политической истории Советской России. Эти события заключают в себе целую цепь драматических перемен, радикально изменивших картину политической жизни и направление общественного развития в стране.
В эти годы большевистское руководство, одержимое идеей ускоренного индустриального роста, резко изменило методы социального переустройства общества. После нескольких лет относительно спокойного, эволюционного развития в рамках нэпа сталинская группировка сделала ставку на насильственные изменения. Репрессивно-карательные меры против различных политических и общественных сил вновь были поставлены на службу интересам власти.
Возобновление карательных действий против крестьянства, физическая расправа с «левой» (троцкистской) оппозицией в рядах ВКП(б), разгром и изоляция «правого уклона» — таковы были основные внешние признаки, возвестившие наступление одного из самых трагических периодов советской истории.
1. Открытие «хлебного фронта»
Непосредственной причиной, подтолкнувшей власть к расширению репрессивной политики, стали экономические осложнения в стране, главным образом в сфере продовольственного снабжения. Несмотря на все попытки большевиков организовать рыночную экономику по своим особым меркам, их усилия на этом поприще оказались малоэффективными. В течение всего нэповского периода провалы следовали один за другим, пока наконец советская хозяйственная система не зашла в тупик. Произошло то, что рано или поздно должно было произойти. К концу 1927 года большевистский полурынок, обслуживавший скорее политику, чем экономику, пришел в совершенное расстройство. Созданный им хозяйственный механизм не обеспечивал и минимальных потребностей государства в зерновой продукции. Поступления из деревни резко сократились ввиду того, что главное действующее лицо — крестьянство — перестало поставлять свой хлеб по ценам, предлагаемым правительством, ожидая лучших условий в отношении спроса.
Тревожные сигналы с рынка большевистское руководство восприняло в привычной для него манере. Оно решило силой отнять хлеб у крестьян. Полагая, что некоторое отступление от принципов провозглашенного ими нэпа не может повредить развитию отношений с крестьянством, вожди партии постановили принять «временные чрезвычайные меры», чтобы с их помощью поправить положение с хлебом.
Самым решительным сторонником насилия выступал Сталин. В первых числах января 1928 года он стал рассылать местным партийным работникам секретные телеграммы, в которых потребовал «применять немедленно жесткие кары». «Особые репрессивные меры, — указывал он, — необходимы в отношении кулаков и спекулянтов, срывающих сельскохозяйственные цены»
{5}
. И пояснял:
«Чтобы восстановить нашу политику цен и добиться серьезного перелома, надо сейчас же ударить по скупщику и кулаку, надо арестовать спекулянтов, кулачков и прочих дезорганизаторов рынка и политики цен. Только при такой политике середняк поймет, что перспектива повышения цен на хлеб
2. Исполнители
Достижением тех или иных политических целей Сталин обязан прежде всего своим кадрам. Люди, которых он расставил в 20–30-е годы на посты руководителей отдельных территорий, были типичными представителями новой большевистской бюрократии, вышедшей из среды профессиональных революционеров. С партийной точки зрения их прошлое почти всегда было безупречным: большевиками они стали еще в дооктябрьский период, прошли закалку нелегальной работой, царской тюрьмой или ссылкой, активно участвовали в захвате власти. Ни в какие оппозиции, как правило, они не входили и считались верными сторонниками «генеральной линии». Из аппаратчиков этого слоя мало кто мог претендовать на серьезные политические роли или быть авторитетом в теоретической борьбе. Многие не имели даже общего образования, однако опыт организаторской деятельности, сила воли и твердость характера, приобретенные в революциях и гражданской войне, делали их вполне приемлемыми руководителями.
В числе тех, кому Сталин доверял управление Сибирью, наиболее колоритной фигурой был Сергей Иванович Сырцов. На пост секретаря Сибкрайкома Сырцов прибыл в 1926 году непосредственно из аппарата Сталина, в котором до этого занимал должности заведующего учетно-распределительным и пропагандистским отделами. Ему было тогда 33 года. Этот энергичный молодой человек, несомненно, превосходил по своим способностям многих крупных партийных чиновников из сталинского окружения. От большинства других он отличался уже тем, что имел высшее образование (хотя и незаконченное), полученное еще при старом режиме, и был также неплохим публицистом и оратором. Близко наблюдавшие Сырцова отмечали, что своими яркими, живыми выступлениями, в которых часто звучали шутка или народные остроты, он умел завоевать расположение и симпатии слушателей.
По убеждениям и складу характера Сырцов принадлежал к «умеренным» коммунистам. В аппарате Центрального Комитета он прошел большую школу интриг против троцкистов и зиновьевцев, хорошо разбирался в тонкостях партийной кухни. Когда требовалось, он способен был в духе «большевистской партийности» прибегать к самым резким и даже зловещим словесным выпадам, однако в политике предпочитал осторожные, компромиссные решения.
В 1929 году Сталин перевел Сырцова из Сибири в Москву на пост председателя Совнаркома РСФСР и продвинул в состав Политбюро в качестве кандидата. Но в один из самых напряженных моментов Сырцов отказался подыгрывать своему покровителю. В конце 1930 года вместе с другим членом партийного руководства, В.Ломинадзе, он выступил против единоначалия в партии и государстве и разрушительной хозяйственной политики Сталина. Оба были немедленно исключены из ЦК, как организаторы «беспринципного двурушнического «право-левацкого» блока»
На этом карьера Сырцова как государственного деятеля завершилась. Он был переведен на невысокую хозяйственную должность, а в 1937 году арестован и бесследно исчез.