Впервые улыбка Фио явилась миру в одной из египетских гробниц времен правления 18-й династии. 8 июня 1912 года молодой лорд Далузи покидал долину Дейр-Эль-Бахри у подножия скал близ древних Фив, где велись археологические раскопки. Море белых полотняных палаток, казалось, поглотило землю, и все пространство бурлило из-за бесконечного передвижения самой разнородной публики: восторженных дилетантов и блестящих ученых вперемежку с контрабандистами. От денег, которые лорд Далузи получил у Британского Королевского музея благодаря поддержке своего научного руководителя, знаменитого профессора Ф. Л. Гриффита, почти ничего не осталось, и все, что он мог увезти с собой в Англию, это сокровища, приобретенные у осквернителей могил. Лорд Далузи отер лицо, словно стряхивая с него пыль долгих странствий, и обратил свой взор на север, мысленно уносясь к берегам далекой Англии, к туманному графству Кумбрия с его зелеными холмами и озерами. В тот момент, когда он принял решение тронуться в обратный путь, один из его носильщиков внезапно исчез, утянутый в пустоты пустыни; песок разверзся у него под ногами. Крик стих, когда голова несчастного разбилась о камни десятью метрами ниже. Глаза лорда Далузи загорелись, будто обретя способность отражать солнце — к нему вернулась надежда. С помощью веревки он спустился в образовавшийся провал и обнаружил древнее подземелье. В свете масляной лампы лорд Далузи увидел фреску, на которой были изображены греческий сановник Небамон со своей женой и послушно присевшая между ними дочь. На ее лице неровный свет огня явил улыбку еще не рожденной Фио.

Три года спустя лорд Далузи умер от какой-то загадочной болезни, так и не повидав более графство Кумбрия; умер, бесконечно гордый своим вкладом в египтологию и абсолютно счастливый, несмотря на то что слишком тесное общение с тайнами прошлого, которые он вырвал из забвения в дар потомкам, явно сократило его дни. Но он даже не подозревал, что сумел извлечь из небытия истинное чудо, золото, которое не блестит, бриллиант телесного цвета.

Возможно, улыбка Фио являлась и в более ранних изображениях, фресках других цивилизаций или даже в наскальных рисунках, но о них ничего не известно. Впрочем, если бы и существовал какой-нибудь тоненький каталог произведений искусства, в которых встречается улыбка Фио, то и с его помощью вряд ли удалось бы найти хоть какую-то закономерность в ее появлениях: она встречается в Китае в XIII веке в акварели на шелке Ма Юаня

9 мая 1980 года улыбка Фио преодолела шейку матки своей матери. Это была едва сформировавшаяся улыбка, как будто недоношенная, и, конечно же, только люди серьезные и искушенные смогли бы ее опознать. Она приковывала взгляд, но возникала лишь под определенным углом освещения, в дымке полутьмы, в те моменты, которые не длятся и доли секунды, в глазах тех, кто говорит свои последние слова. Ее тонкие, бледные губы, напоминавшие складку анемичного горизонта и резко контрастировавшие с рыжими волосами, оставались практически неподвижны, даже когда она говорила; но улыбка с них никогда не сходила. Если о ней догадывались, она становилась ослепительной и даже казалась божественной тем немногим, кому дано было разглядеть ее на этом, в общем-то, банальном лице. Неясно, улыбка ли эта рождала иронию, озарявшую лицо Фио, или же наоборот. То была ирония, мягкая, как нож с лезвием из лепестка розы. И если бы мертвые способны были улыбаться, то они улыбались бы именно так.

Она сидела в классе одна. Другие дети играли во дворе. Фио попросила разрешения остаться внутри, потому что на улице не было дождя, а она забыла дома свой плащ. Учитель пропустил мимо ушей ее объяснения и разрешил, поскольку Фио была ребенком, которому не отказывают; она ничем не выделялась на фоне классных стульев, черной доски и прочих предметов интерьера. Она рано привыкла ничего не делать для подтверждения собственного существования, а потому лишь немногие о нем догадывались.

Бывает такой период в жизни, когда легче составить список того, что не любишь, чем наоборот. Фио рано определилась в своих пристрастиях: в шесть лет она точно знала номенклатуру своего сердца. Каждая буква этого перечня была запечатлена в ней навеки, будто силой землетрясения.

Она любила: родителей и снег.

Она не любила: все, что не являлось ее родителями или снегом. Она не понимала, почему все то, что можно любить, не превращается в ее родителей или в снег. А ведь между тем было из чего выбирать.

Она видела в одной книжке по естествознанию, а также в булочной, что человеческие существа очень долго стареют. Старичок с трясущимися круассанами в руках как-то раз сказал ей, что уже не помнит своей жизни, потому что у него слишком много воспоминаний. Испугавшись самой возможности забвения собственной жизни, в шесть лет она написала свою биографию: «Я гладила кошку, и шел снег». Маленькая Фио была убеждена, что столь богатая и красивая жизнь сможет многому научить мир. Но спустя некоторое время после событий, описанных в ее зеленой тетрадке в малиновую линеечку, небо над Фио изменилось в цвете.