ФИДЕЛЬ:

Гасты пытались пробиться через железнодорожный вокзал, но попали под перекрёстный огонь станковых пулемётов и отступили с большими потерями. Трупы валялись на привокзальной площади, напоминая груды тряпья. До захода солнца они утащат их, нам плевать, меньше мусора, свежее воздух. Я выстрелил из переносного огнемёта, но скорее для порядка, чем в кого-то из них конкретно. Пусть не расслабляются!

Мы сидели в развалинах «Ленинградской» уже почти неделю. Было довольно прохладно для июля, пасмурное небо изредка сыпало редким дождичком. Но мы не жаловались, потому что в жару тут бывало иногда почти невыносимо.

В этом районе всегда было плохо с продуктами, а теперь мы уже откровенно голодали. Последний голубь, которого нам удалось поймать, был зажарен и сожран позавчера, но что значит это для полувзвода голодных мужиков?

— Держите площадь! — приказал я, толком не зная кому. — Я схожу принесу пожрать.

ФИДЕЛЬ:

Наутро меня вызвали в штаб. Формально мы никому не подчинялись, но без поддержки и координации много не навоюешь. Поэтому, получив СМСку из штаба, я попёрся с утреца по как будто вымершему в воскресенье Садовому кольцу к зданию бывшего Кукольного театра. Теперь тут располагался Координационный Центр, выполнявший функции штаба Народного ополчения. На входе меня попытался тормознуть охранник, докопавшись до моего калаша:

— Я что — похож на гаста? — ухмыльнулся я и как бы нечаянным движением передёрнул затвор. То есть, как бы таким демонстративно-нечаянным движением руки.

Охранник затух и пропустил меня внутрь. В прошлый раз приходилось выдёргивать чеку из лимонки… Учатся, что.

Наш координатор по виду был типичный сисадмин, думаю, он и был сисадмином по жизни. Бородач, в джинсах и толстовке, или как это сейчас называется. Я знал его по нику Тёк-Мак. В основном мы с ним держали связь по аське.

ФИДЕЛЬ:

Из штаба я поехал домой, проведать дочек и кота. Да и помыться надо было, и в чистое переодеться. Бескудниково оставалось одним из немногих русских анклавов на севере Москвы. Гасты тут были, куда ж без них, но мирные. Или относительно мирные. Или делали вид, что относительно мирные. Во всяком случае ни одной псевдо-мечети тут построено не было. И шахиды подрывались на улицах не так часто, как в других районах. В общем, жить в Бескудниково можно было относительно спокойно. На общем фоне, разумеется.

Я спустился в метро, привычным движением надев респиратор. Без респиратора непривычные к многолетней застоявшейся вони люди начинали блевать желчью прямо на эскалаторе. Эскалаторы, кстати, давно уже не работали, поэтому приходилось спускаться пешком, смахивая с лица пот и слёзы из глаз от зловонных и токсичных испарений. Стены тоннеля эскалатора были покрыты зеленоватой слизью и местами паутиной гигантских псевдо-пауков. Псевдо-пауки нападали редко и реальной угрозы не представляли.

Кустарно бронированная электричка прибыла довольно быстро, через полчаса где-то. Я протиснулся в вагон с заваренными бронелистами окнами. Поезд тронулся. Люди в метро старательно избегали встречаться взглядами друг с другом. Каждый третий был с автоматом или ручным пулемётом. Женщины, в основном, обходились холодным оружием. Это было разумно — холодняк в условиях скученности гораздо эффективнее огнестрела.

Мне оставалось проехать всего один перегон, когда началось это — в моём вагоне активизировался шахид-берсерк. Никто не знает природу этого явления, когда вполне себе зачуханный мирный гаст вдруг начинает фонтанировать агрессией, ненавистью и жаждой убивать. Это может случиться в любой момент в любом месте. Чаще всего почему-то в метрополитене.

ФИДЕЛЬ:

Ствол сорок пятого калибра, упёршийся мне в бок, меня не сильно беспокоил. В отличие от прыщавого мальца, стоявшего по диагонали ко мне и явно прячущего в холщовой сумке что-то вроде УЗИ или самопального аналога. Я посмотрел в его бледно-голубые глазки и убрал нож в карман.

— О-кей! — сказал я. — Я люблю разговаривать.

Толпа проходила мимо, старательно не замечая ни меня, ни этой банды малолеток вокруг моей персоны. Меньше знаешь, крепче спишь, да.

— Итак. Говорим коротко и по делу, — сказал я, повернувшись к старшому из них. Тому, кто тыкал мне под рёбра стволом. — В чём ваша проблема?

ФИДЕЛЬ:

Мне надо было хорошенько подумать обо всём этом. Дома никого, кроме кота, не было. Я покормил его и с наслаждением принял душ. Только я вышел из ванной, как зазвонил телефон. Не тот, которым я обычно пользуюсь, другой, номер которого знали всего несколько человек.

— Да, я слушаю, — сказал я, одновременно одеваясь в чистое и заглядывая в глазок пуленепробиваемой двери.

Там стоял мужчина в штатском, одетый в серый неприметный костюм. Возле уха он держал дешёвый китайский телефон.

— Фидель, нам надо с вами поговорить.

Геринг, он же Вячеслав Курков, он же Ахмет Будаев, он же великий и ужасный Хелл, и ещё тысячи ников, имён, прозвищ, псевдонимов и погонял, сел в бронированный Мерседес S-класса с удлинённым на метр кузовом.

— К Папе, — бросил он водителю. — И скажи им, чтобы выключили мигалки.

Эскорт бронемотоциклистов перестал сверкать огнями и заметно сомкнул журавлиный клин вокруг. Никто не хотел неприятностей на работе.

Геринг сказал в пространство:

— Телефон. Контакт «Папа».

Он долго шёл по кремлёвским коридорам, пока не свернул в неприметный аппендикс, ведущий в полуподвал. Стены тут не знали евроремонта и вообще никакого ремонта уже лет 70. Их только периодически мыли и подкрашивали зелёной масляной краской советского ещё производства. Поэтому в некоторых местах краска образовывала наплывы, будто сталактиты в пещере. Коридор вёл в полуподвальный этаж, не обозначенный ни на каких планах. Нет, планы, скорее всего, были, но доступ к ним не имел никто на свете, включая исполняющего обязанности президента. Дорогу Герингу освещали стеклянные архаичные лампы накаливания, светившими жёлтым неярким светом. Эти лампы висели на проводах с матерчатой изоляцией без всяких буржуазных излишеств, вроде абажуров или плафонов. За всё время он никого не встретил и не услышал ни одного звука, хотя он точно знал, что в здании находятся тысячи людей. И не просто находятся, но напряжённо работают, оформляя документы, подшивая потом их в папки, складывая папки по порядку в дела. Эти документы были настолько важны, что их нельзя было доверить компам. Более того, многие из них существовали в единственном экземпляре и были написаны от руки архаичными шариковыми ручками, когда-то, в далёкие времена социалистическо-империалистического величия, стоившие ровно 7 копеек. Однако вышколенная дивизия делопроизводителей никак себя не проявляла, ни скрипом стульев, ни шумом передвигаемых стремянок, когда очередная папка занимала своё пронумерованное место на бесконечных полках с рядами бесконечных дел. Он шёл по самому секретному и могущественному месту в РАФ. В кабинетах в этой части здания даже не было окон, хотя там и были шторы из зелёной драпировочной ткани, но если их раздвинуть и посмотреть в окно, увидишь только бетонную стену. Окна были фальшивыми и служили только, чтобы не вызывать приступов невольной клаустрофобии. Во всяком случае, Геринг именно так объяснял задумку давно уже расстрелянных безымянных архитекторов.

В самом конце коридора была малоприметная в полумраке дверь. Никакого полированного дуба или даже шпона из ценных пород дерева не было. Дверь была обита дерматином гвоздями, шляпки которых напоминали ракушки. Он открыл эту дверь и, как обычно, поразился её массивности. Без всякого сомнения в этой двери была бронеплита, отлитая ещё на Уралвагонзаводе. Пройдя через тамбур и открыв следующую дверь, он оказался в крошечной приёмной, обставленной старомодной мебелью. На кушетке, где с трудом разместились бы три человека, когда-то сиживали красные маршалы и министры великой индустриальной державы, писая в штаны и трясясь от ужаса, и их ужас впитался в дерматин этой кушетки навечно. За столиком из массива дуба, покрытого лаком, сидела Марина. На столике не было ничего, кроме допотопного телефона из чёрного эбонита и последнего номера журнала «Космополитен».

— Как ты? — спросил он девушку.

— Да зашибись, — ответила она. — Подыхаю тут со скуки.

— С нашим-то папочкой? — хохотнул Геринг.

Когда Геринг вышел, Папа по-стариковски неуклюже поднялся с пола. Паровозики замерли, семафоры погасли. Папа подошёл к письменному столу, на котором кроме настольной, отлитой из латуни, лампы с зелёным абажуром и древнего проводного телефона без наборного диска ничего не было — ни листка бумаги, ни, тем более, компьютера. Папа не умел ни писать, ни пользоваться компом. Также в кабинете не было ни одной книжки в любом виде и формате.

Он снял трубку с телефона. Раздались гудки, потом что-то щёлкнуло, и мужской голос спросил:

— Куда звоним?

В голосе не было ни малейших признаков ни почтения, ни даже, если быть откровенным, элементарного уважения. Зато было полно штатовского гонора и ужасающего акцента. Старик на пару секунд застыл, подавляя в себе злость и негодование, а потом сказал нейтральным тоном:

— Надо с ним поговорить.

Папа ошибся — Марина не отсасывала Белобрысому. Да никто и не мог сказать точно, кто такой этот Белобрысый, и что именно померещилось старику. Во всяком случае его секретарша точно не знала этого. Геринг убедился в этом лично, бросая пьяную в жопу Марину на диван в своём кабинете и расстёгивая ширинку.

— Белобрысый? Кто это? — хохотала Марина, пока он стаскивал с неё юбку и трусы. — Белобрысый, ха-ха! Папуля шлёпнулся на головку!

Геринг был того же мнения о Папе, и его такое положение дел вполне устраивало.

— Дай мне выпить! — гундосила Марина. — Я хочу вискаря.

Геринг одновременно шарил по кофейному столику в поисках бутылки, стакана, чтобы налить ей очередную дозу, и пытался засунуть ей своего плохо стоящего друга. Друг выскальзывал, а выпивка лилась мимо цели. Наконец он психанул, сел на край дивана и сказал:

Жизнь в пределах Бульварного кольца кипела и бурлила. Витрины бутиков ломились от товаров, цены на которые заставляли предположить, что их изготовили на Марсе, а потом срочным двухгодовым рейсом космического челнока доставили сюда, в Москва-Сити, ещё горячих от космического излучения и окутанных аурой Больших Денег. Большие Деньги были новой религией, фетишем, чёрным метеоритом, вделанным в стену мечети в Мекке, золотым тельцом, которому поклонялись в равном степени воодушевлённости как на самом верху, так и с самых социальных низов, которые не просто ниже плинтуса, но уже практически живут под асфальтом, не теряя от этого чувства всеобъемлющего позитива при одной мысли о Больших деньгах. Большие Деньги не просто тупо манили и благоухали надеждой, нет, они были воздухом, пищей и смыслом жизни населения внутри Бульварного кольца. Это они, Большие Деньги, заставляли двигаться толпы молодых людей в строгих чёрных костюмах по утрам на своё место в офисе, где все они приобщались к таинству делания Больших Денег, все они причащались крови и плоти Огромных Бабок, чтобы потом, ровно и строго в 18.00 отправиться назад, вниз по лестнице Иакова, в свои съёмные углы за матерчатой занавеской, к своей порции доширака и плечиках, на которые любовно и старательно вешается костюм Служителя, служки или алтарника, культа Больших Денег.

По пятницам Москва-Сити преображался в мексикано-славянский карнавал фриков, гламурных блядей в сетчатых колготках в кожаных юбках, только-только прикрывающих гениталии, но оставляющие большую часть доступно соблазнительных ягодиц на публичное обозрение, лже-мотоциклистов без мотоциклов, но в олдскульных косухах, по стоимости превосходящих чуть ли не грузовик вместе с полуприцепом, отвязных чернокостюмных мальчиков с галстуками на плече, и всё это в окружении пьяного быдла, не нашедшего правильную дорожку к заветной занавесочке и месту в Офисе, и потому слоняющемуся по улицам Бульварного рая Больших Бабок с пивными бутылками наперевес. Это — праздник Пятницы, великой и ужасной. Единственного времени, когда служителям карго-культа положено оторваться от экрана монитора со столбцами цифр — закалькулированной молитвой к Новому богу.

Иван, по профессии техник-ремонтник биокомпьютерных систем, пробирался сквозь толпу, запрудившую тротуары в поисках Идеального Развлечения, обязанного просто завершить пятничный разгул. Ему было не до развлечений — заказов выше крыши, а работать было некому. Его напарник ушёл в запой под видом обострения какого-то там мифического заболевания желудка. Поэтому приходилось работать допоздна, забив на отдых и личную жизнь.

Впрочем, личная жизнь у него не сильна страдала по причине полного её отсутствия. Его девушка бросила его пару лет назад, а новая как-то не появилась. Или он не там её искал. Вернее, не искал даже, а ожидал встретить. Внутренне готов был встретить, так сказать. Да что-то всё не встречал, а когда встречал, они — возможные его девушки — смотрели строго сквозь него. И ещё немного в сторону. Он был для них частью того мира, который подавляющее большинство россияно-москвичей из дебрей и глубин Бульварного кольца не то, что не понимали, но даже не догадывались, что этот мир можно понимать — все эти генно-кибернетические девайсы, все эти электронно-бионические штучки, все эти органико-процессорные машины, которые он налаживал, чинил и вновь возвращал их тупым, но позитивно мыслящим владельцам. Вот и последний на сегодня вызов был к именно такому типу мажорно-просветлённого пользователя. По этому адресу он шёл не первый раз и, скорее всего, не в последний.

Он позвонил в видеодомофон и поднёс к считывающему устройству свою иденткарту.

ФИДЕЛЬ:

Сергей Сергеич, «Че», как он звался в Сети, пропустил нас с Утёнком вовнутрь, а потом привёл в действие сложный механизм дверного замка. Замок явно имел гидравлический привод, судя по резиновым шлангам. Толстые штыри из закалённой стали вошли в отверстия в стене. Ничего не скажешь, надёжно.

Хозяин квартиры предложил нам вместо стульев какие-то ящики, явно использовавшиеся раньше в качестве тары для неких высокотехнологичных агрегатов. Ящики были изрисованы трафаретами на куче языков.

Оглядевшись, я понял, что стойки с непонятной аппаратурой скорее всего были забиты этими самыми агрегатами. Они гудели, мигали диодами и были соединены между собой кабелями, толщиной с девичью руку.

— Откуда вы знаете про таксеров? — спросил я его.

Папа положил трубку на рычаги телефона. Он ничего не понимал. Поэтому надо было с кем-нибудь посоветоваться. Он нажал кнопку вызова. Никто не пришёл. Тогда он вышел в приёмную. Секретарши не было. Он открыл дверь и выглянул в коридор. В коридоре было пусто и тихо.

— Эй, — негромко окликнул он неизвестно кого.

Никто не отозвался. На секунду он задумался, а потом пошёл шаркающей своей походкой по коридору, неловко по-стариковски отмахивая тонкой правой рукой, а другую прижимая к боку.

«Я ещё могу», — думал он. — «Есть ещё порох. Борцовская закалка даёт о себе знать».

Ему представлялись стены кремлёвского дворца, все в позолоченной лепнине, уходящие куда-то вверх, на недосягаемую высоту. Всё залито ярким торжественным светом. Караул стоит не шелохнувшись, с каменным выражением лиц. А он идёт сквозь ряды аплодирующих ему людей знаменитой своей походкой, с едва заметной раскачкой и широкой отмашкой одной рукой. Их лица сливаются для него в одну заискивающую, самодовольную, презрительную, раболепную, хитрую, ликующую и ужасающуюся морду. Эта морда правит им при помощи своей трусости и тупости. Она командует им своей лестью и презрительно-усмешливым, показным и нарочитым, почитанием, втайне глумясь над ним, завидуя и ненавидя. Но сегодня его день, и морда настоящих правителей восторгается его успеху, его победе, его сиюминутной славе, и его пожизненному рабству у них, рабству мальчика на побегушках, обоссанного бомжа на кирпичном заводе, халдея в дешёвом пивняке. Его день, его инаугурация, восхождение и час расплаты. Он идёт через толпу один, маленький и беззащитный властелин, чтобы принести им свою клятву верности. Он ощущает себя девственной жертвой, восходящей на алтарь для жертвоприношения во имя власти, богатства и могущества всех этих лоснящихся рож, морд и рыл.

Иван дважды перепроверил глазные сенсоры у Ночного Кота — всё было в полном порядке. Всё, за единственным исключением — эти сенсоры видели вовсе не то, что было на самом деле!

Вместо сверкающего и переливающего красками ночного Москва-Сити его детище упорно видело радиоактивные развалины мегаполиса, среди которых ветер носил хлопья пепла и всякий обугленный мусор.

Иван, наконец, полностью активизировал все системы псевдо-морфа, запустил блок мотивации и открыл ему дверь на улицу. Ночной Кот зашипел и скрежеща когтями по полу рванул под кровать. Там он и сидел, воя дурным басом, пока Иван не закрыл входную дверь. И ни за что не желал вылезать оттуда, как Иван ни игрался с настройками блока мотивации. Только шипел и сверкал из-под кровати зеленоватым светом никоновских сенсоров.

Иван решил, что это глюк программы, а, может, полетел центральный процессор. Или у его кота органическое поражение головного мозга. Или он наглотался галлюциногенов, что вообще-то было бы странно, но в качестве возможного объяснения вполне годилось.

На сегодня он решил покончить со всеми делами и потянулся было к пульту дистанционного управления псевдоморфного своего котика, но потом передумал и оставил того сидеть под кроватью и сверкать глазищами. Где-то в глубине души у Ивана теплилась вера в то, что они, его псевдоморфы, живые.

ФИДЕЛЬ:

Сергей Сергеич едва уловимо улыбнулся, без насмешки, с пониманием. Потом указал на свою непонятную по назначению аппаратуру:

— Если бы не эта установка, наш разговор не мог бы состояться. Это супермощный компьютер, стабилизирующий время лично для меня. Он работает на псевдоморфных процессорных улитках. На данный момент это самая производительная и пластичная элементная база для супер-компов.

Он разлил остатки «Столичной»:

— Итак, в основе реальности лежит знание. Примем это за постулат. То, что мы знаем, — это наше прошлое. То, что мы знаем, но доказать не можем, есть наше настоящее. Будущее не знает никто. Такова структура реальности, иначе время. А что будет, если мы встретимся с тем, что было до знания? Не в смысле по времени до, а в смысле, ведь было же нечто реальное, когда знание ещё не структурировало реальность. Иначе нечего было и структурировать, не правда ли?

ФИДЕЛЬ:

— Вы нашли меня в гугле по запросу о челябинском метеорите… Не стоит так удивляться, мои улитки могут очень многое! Собственно, они-то и подсунули вам ту ссылку. Я расскажу вам одну давнюю уже историю. Тот метеорит… Он был вовсе не метеоритом.

— А чем же он был? — поинтересовался Утёнок. — Там нашли обломки…

— Никаких обломков не было. Спецоперация по дезинформации населения.

— Ну, это была комета из льда. Какая разница?

Иван опешил, он не верил своим ушам и глазам — Даша оцепенела, как накануне оцепенел его кот, которого он притащил с собой, как мягкую игрушку, она явно не узнавала его, что было настолько безумно, будто он оказался в ночном кошмаре, а воздух вокруг него приобрёл плотность воды и ему хватит дыхания только на пару минут, а потом вода хлынет в рот и нос, в гортань и бронхи, вытесняя из альвеол его лёгких живительный кислород.

Как она могла забыть его, если ещё вечером повисла у него на шее, просунув ему в рот свой язычок в долгом поцелуе, а нежными пальчиками расстёгивая ему джинсы, чтобы несколькими лёгкими прикосновениями вызвать к жизни — из небытия на свет — его грешный уд? А потом она опустилась на колени и взяла в рот его пенис, лаской придавая ему окончательную твёрдость.

А сейчас она застыла в ужасе, остановившимся в ступоре взглядом смотря сквозь него. Всё это было необъяснимо — и её явное помешательство с потерей памяти, и растерзанные останки её псевдо-собачки, и даже, если задуматься, та внезапная готовность, с которой она отдалась ему вчера вечером. Иван поймал себя на мысли, что слово «отдалась» вообще-то мало подходит к их многочасовым совокуплениям, её множественным оргазмам и интимным ласкам, которыми они оба одаривали друг друга, как последней нежностью.

Он стоял посреди комнаты перед ней, сжавшейся в постели и судорожно натягивающей на себя одеяло, чтобы защититься от воображаемого незнакомца, проникнувшего к ней в квартиру, чтобы обокрасть её или изнасиловать, а, скорее, чтобы то и другое вместе — надругаться, а потом ограбить и убить. В растерянности и полной дезориентации Иван сделал пару шагов к ней и протянул к ней руки, почти машинально, как сомнамбула, в тщетной надежде её защитить и успокоить, вернуть ей память и, как он стал подсознательно уже думать, вернуть «его Дашу».

— Я люблю тебя, успокойся, — тихо сказал он. Он хотел ещё добавить, что это же он, Иван, что она сама позвала его к себе, что она называла его любимым и родным, но она вдруг, не сводя с него своих серых глаз, откинула одеяло и оказалась прямо перед ним во всей красоте молодого обнажённого тела, сухопарого и тренированного, но по-женски сексуально неотразимого.

ФИДЕЛЬ:

До позиции нашего отряда мы добрались без приключений. Ну, почти без приключений, если не считать словесной перепалки с заградотрядом гоп-готов. Но это были просто дети, так что мы и переругивались с ними без особого куража.

Я давно уже ездил по городу на такие расстояния, и эта поездка заставила меня по-новому посмотреть на то, чем он стал за последнее время.

Разруха жилых кварталов на окраинах — и безумная роскошь новых дворцов нуворишей, нищета дворовой шпаны, возведённая в шик и моду, — и вопиющая безвкусица хозяев жизни, окружённых толпами охранников и телохранителей. Белозубые улыбки незаслуженно богатых — и взгляды исподлобья неправосудно обобранных. Это был мой город. Это была моя реальность. Это было моё поле битвы, поле стыда и позора, поле ежедневного проигрыша и вечной надежды на победу и воздаяние.

Я сидел среди боевых товарищей, мы пили кукурузный самогон, травили анекдоты, шутливо переругивались — всё было, как обычно, но что-то не давало мне покоя, какое-то неясное ощущение неподлинности бытия, как будто я был не на своём месте, и все мы и каждый из нас был не на своём месте. Или не в своём времени. Или и то и другое вместе.

Иван сидел в камере полицейского участка. Здесь было три глухих стены, покрашенных зелёной комковатой краской, а вместо четвёртой была решётка от пола до потолка. Мебели не было никакой, если не называть мебелью дощатый помост в виде подиума на, примерно, треть площади камеры. На этом помосте можно было сидеть, а можно было и спать, подложив ладонь под голову. Спать на досках — это было так по-конфуциански, что Иван даже попытался подремать, но, естественно, не смог. События вчерашнего вечера и нынешнего утра не давали ему ни покоя, ни избавления от ощущения безграничного абсурда. Он просто не мог быть здесь! И не потому, что он не чувствовал за собой никакой вины — он не такой уж наивный мальчик, чтобы не знать, что по законам Москва-Сити виновен любой и каждый всегда и везде, — нет, вину он чувствовал ежедневно и повсеместно, но просто потому, что обвинение в проникновении в жилище, нападении и изнасиловании, особо изощрённым способом и многократно, любимой девушки, которую он готов носить на руках, сдувать пылинки и возводить на пьедестал — и что бы там ещё делали влюблённые по уши дурачки? — это обвинение было полной бессмыслицей.

Бессмысленным ему виделось и поведение Даши. Её тоже привезли в отделение, хотя, естественно, и отдельно от него — он ехал в автозаке в наручниках. Полицейские вели себя с ним жёстко, но достаточно корректно, как видно, обвинение его в изнасиловании их не слишком-то впечатлило, но и мешкать с выполнением их указаний они не давали.

Когда его вели в камеру для задержанных, в открытой двери одного из кабинетов — комнаты для допросов? — он увидел мельком Дашу. Она сидела за столом и что-то писала. Спутанные волосы лезли ей на лоб, но она будто не замечала этого. Взгляд её был рассеян и будто обращён в себя, как показалось Ивану. Ивану показалось, что Дашу гложет глубоко запрятанное внутри беспокойство, но, естественно, он мог ошибаться.

Он сидел в камере уже пару часов в полном одиночестве, мимо проходили сотрудники полиции в бронежилетах и с автоматами, секретарши или кто-то по виду типичные секретарши. Никто не обращал на него никакого внимания. Это было понятно Ивану — вряд ли дровосек станет разглядывать каждое полено. Но тут вдруг к решётке его камеры торопливым шагом подошёл офицер полиции, судя по погонам довольно важная здесь шишка, и как-то неуверенно сказал ему:

— Вам тут звонят…

Геринг сидел в своём кабинете, все стены которого были уставлены книжными полками, за огромным письменным столом со столешницей полированного красного дерева. Стол был усеян стопками бумаг — рукописи, документы строжайшей секретности, распечатки сетературы. Весь этот художественный беспорядок только выглядел случайным нагромождением листков и стопок, на самом деле его создавал и поддерживал специалист по дизайну интерьеров, а реальную работу, как и время для развлечения, Геринг, естественно, проводил за ноутбуком. Однако любой, кто переступал порог его кабинета, тут же убеждался в невероятной занятости и работоспособности его хозяина. «Люди должны видеть зримые, материальные доказательства работы», — считал он. — «Эти ублюдки… Это быдло не может оценить красоту и изящество творчества истинного Мастера, творящего красоту и гармонию из хаоса и говна. Им подавай вырытые ямы и сложенные рядами кирпичи, иначе они будут считать тебя бездельником и лодырем». Вот эти бумаги, разложенные на столе специально обученным человеком, и были его кирпичами и ямами для тупых туземцев.

Он порылся в Сети, поковырялся в почте, заглянул на пару-тройку сайтов — ничего интересного не было, обычная рутина и балабольство. Наскоро просмотрев новостные ролики, он решил, что в три четверти Папу показывать уже не стоит, даже компьютерная графика и 3-Ди обработка картинки не может скрыть по-черепашьи отвисших брылей.

Геринг задумался над давнишним вопросом, не пора ли уже отходить от образа мачо и крутого перца для Папы, образа, требующего для своего поддержания слишком много ресурсов, денег и времени. Логичнее всего было бы плавно перейти от тематики «хрена с бугра» — задиристого заводилы гопнической шпаны фабрично-заводских окраин — к теме «мудрого старца», этакого Наставника эльфов и кронфов. Что-то такое в духе Хо Ши Мина или даже — рисовать, так с размахом и перспективой — Махатмы Ганди. Геринг представил себе Папу в белом сари, или в чём там рассекал Махатма, и содрогнулся, а когда он подумал, что придётся нацепить старику очки с круглыми линзами в проволочной оправе, его сотряс приступ неконтролируемой истерики.

Нет, Папе надо было бы претендовать на роль Марлона Брандо из «Крёстного отца», но тут подвела фактура — ссохшийся плюгавенький старикашка походил на дона Карлеоне не больше, чем мопс на бультерьера. Тут даже ошейник с шипами не поможет.

И тут Геринга осенила очередная блестящая, парадоксальная, непредсказуемо гениальная идея. Ну, как это бывало всегда, когда он включал свои, по его мнению, блестящие мозги. Впрочем, мозги у него на самом деле были гениальными, с этим фактом никто никогда не спорил. Он достал свой карманный имитатор реальности и набрал на экране нужные параметры. Потом включил воспроизведение.

ФИДЕЛЬ:

Я спросил своих бойцов, громко и отчётливо, будто хотел удержать в голове ясную и отчётливую мысль:

— Ребята, вы когда последний раз срали вообще?

Повисло всеобщее молчание. Потом, будто пробираясь через болотную топь, Утёнок неуверенно переспросил:

— Фидель, ты о чём?

ФИДЕЛЬ:

— Кто ты такой? — спрашиваю я пленного гаста.

А он раз за разом твердит своё «Я буду быть человек». На другие вопросы он бубнит какую-то непонятную херь. Беседа явно заходит в тупик. Ребята ржут и прикалываются над беднягой, ну никакой толерантности в людях не осталось!

«Фидель, спроси его, где будет быть его задница, когда нам надоест его бубнеж!»

«Не-не! Спроси лучше, решаю сменить тактику и говорю ему, как можно медленнее и отчётливее:

Геринг едет из учреждения, не имеющего даже названия, к себе, на работу, хотя это для него не совсем работа, а образ жизни, работа, ставшая настолько привычной и необходимой, что он забыл уже, когда в последний раз был в своих апартаментах на Тверской.

Разговор с главным в том учреждении оставил неприятный осадок, но, вместе с тем, и кое-что прояснил и даже, отчасти, успокоил его. Одно дело пытаться выбраться из липкой нежити предрассветного кошмара, и совсем другое — знать, что ты хоть и по уши в дерьме, но выход всё-таки есть. Даже если придётся ползать в этом говне и жрать его полной ложкой. Выход есть, и он вполне реален.

Геринг закуривает сигару и наливает себе хорошую порцию кубинского рома из бара в подлокотнике своего сиденья. Кое-что прояснилось, и это надо отметить. Ему приходит в голову мысль, что неплохо было бы перекусить, а ещё лучше плотно пообедать, и он приказывает водителю ехать в своё любимое место. Это маленький ресторанчик, куда простым смертным вход был заказан ещё до его открытия. Шеф-повар, а заодно и владелец, ресторана — кулинарный бог и гастрономический архангел. И кроме того, безопасность заведения негласно обеспечивает служба охраны президента. Среди особенностей этого местечка была одна, особенно привлекательная для него, — там все были на ты, и никаких церемоний не допускалось. Независимо от положения в иерархии, независимо от места в вертикали власти, все там были равны, поскольку все они были сливками и истинной элитой Эрефии. Такое своеобразное братство по оружию он считал необходимым для выживания всех их — скромных тружеников на благо Вертикали, но, одновременно, бойцов невидимого фронта. «Да, мы мафия», — иногда размышлял он на эту тему. — «Но что в этом плохого? Судьба избрала нас, нас и наших детей, чтобы мы были на вершине, как бы ни злобствовали неудачники, лодыри и пьяницы». Его не смущало то обстоятельство, что детей у него не было — когда-то же они появятся, и уже в тот момент, когда его избранный сперматозоид проникнет в элитную яйцеклетку и отдаст ей его бесценные гены, у этого зародыша уже будет по жизни всё для роскошного и беззаботного существования. Не потому, что он лучший или совершенный, или даже избранный, а только в силу роковой и божественной случайности. Кто-то сказал бы, что на везении нельзя построить ничего прочного, но так рассуждают закоренелые лузеры. Именно потому, что элита Эрефии, снизу и до самого верха, была тщательно подобрана случайным совпадением обстоятельств, а не по их талантам или профессионализму, на которые так любит дрочить быдло, именно поэтому они вынуждены были поддерживать друг друга мёртвой хваткой тайной мафии.

Когда он размышлял на тему государственного устройства, где все руководящие посты занимают обычные выскочки, везунчики и их бездарное потомство, его охватывала дрожь от осознания совершенства и красоты всей конструкции. И ещё чувство удовлетворения настоящего творца, потому что он приложил немало усилий к созданию этой архитектуры, а его вклад, несомненно, был одним из самых весомых, что признавали все, даже его тайные недруги и лицемерно подобострастные недоброжелатели.

Его лимузин подъезжает к неприметному особнячку без всякой вывески, скромно затерявшемуся среди узких улочек и кривых переулков одного из немногих районов Москва-Сити, сохранивших старую застройку. Они паркуются в глубине дворика, водитель открывает ему дверь, и Геринг, залпом осушив бокал с ромом, с сигарой в зубах заходит в ресторан через заднюю дверь.

Иван огляделся вокруг и увидел, что в кабинете он один. Следователь загадочно испарился, что было решительно невозможно. И тем не менее, всё было именно так. Загадочная собеседница отключилась, но тут же пришла СМСка:

Опыт последних часов подсказал ему, что к советам его неизвестных друзей ему лучше прислушиваться. Поэтому он встал и вышел в коридор. Там никого не было. Он наугад пошёл к выходу из отделения полиции, кое-как его отыскал, не встретив никого на своём пути.

Выйдя на улицу, он тут же затерялся в толпе. Он не знал, будут ли его искать, поскольку, даже со слов следователя, с точки зрения закона он не совершал никаких преступлений, но ему не хотелось рисковать. Тем более, что во всё это была замешана Даша. Поэтому он прямиком направился к ней домой.

По улицам, как обычно, слонялась масса народа, так что раствориться среди них не было большой проблемой. Однако надо было составить хоть какой-то план на будущее, не вечно же он будет бродить по улицам. Да и с Дашей надо как-то решить их проблемы. Честно говоря, он уже запутался в их отношениях и мог только надеяться, что ему сегодня повезёт, и он встретит Дашу-2 или хотя бы Дашу-1, а не сегодняшнюю Дашу-3.

ФИДЕЛЬ:

Я смотрю вслед ведьмочкиной попе, порхающей бабочкой, и чувствую себя подростком, которого в первый раз девочка пригласила на школьной дискотеке на танец. До этой самой минуты мне даже близко в голову не приходило ничего такого. Ведьмочка для меня старый товарищ, боевая подруга, я за неё жизнь готов отдать, как, уверен, и она за меня. Нет, интим между нами невозможен по определению. С другой стороны, с чего это я, старый козёл, решил, что мне светит какой-то там интим? Да, между нами доверительные, дружеские отношения, но в то же время я фактически её командир, старший товарищ, и несу ответственность, полную ответственность, за её целость и сохранность.

Не буду скрывать от самого себя, что она мне всегда нравилась, и не только как камрад и соратник по борьбе, хотя более стойких и преданных боевых товарищей, чем она, трудно себе представить. Я помню её ещё юной девочкой-подростком, с полудетскими косичками, участвующую в несанкционированных мероприятиях националистов. Я помню, с какой недетской и неженской волей и мужеством она организовывала колонны штурмовиков на наших первых запрещённых шествиях. Я всегда восхищался ею, но восхищался как дочкой, а потом и как боевой подругой. В деле она была прекрасна, и когда выкрикивала националистические лозунги на митингах, и когда отблески пламени плясали на её вдохновенном лице во время факельных шествий, и, тем более, когда она прорубалась сквозь ряды наступающих гастов с мечами в обеих руках, проходя сквозь их плотные порядки, как горячий нож проходит сквозь масло.

Да и чисто по-человечески рассудить — кто я такой? Стареющий дядечка с автоматом, кто только и может, что палить в весь белый свет. Ни будущего, ни прошлого.

Тут я задумался. Действительно, прошлое я помню смутно, как бы в общих чертах. Наверное, это последствия какой-нибудь травмы — ранения или контузии. А, может быть, я слишком много пью. Вот ещё один аргумент против моих воспалённых фантазий — я обычный старый пьяница, который не способен ничего предложить молодой красивой девушке.

— Ну, что же вы, Иван Фёдорович, чуть Андрея Григорьевича до инфаркта не довели, — благодушно хохотнул Степанцев, повернувшись вполоборота с переднего сиденья. — Исчезли прямо на его глазах! Не буду спрашивать, как вы это делаете, потому что мне кажется, вы и сами понятия не имеете. Или я не прав?

Его взгляд из добродушного мгновенно стал цепким и оценивающим.

— Да, недооценили мы вас, недооценили. Мы думали, вы типичный закомплексованный ботан, извините меня за такое словечко, а вы такие шпионские страсти развели на ровном месте, что просто диву даёшься.

— Я типичный закомплексованный ботан, и понятия не имею, что происходит, — ответил Иван.

Машина между тем неслась по узеньким переулкам, только чудом не сбивая прохожих и не тараня уставленными по обеим сторонам дороги припаркованные автомобили. Хотя Иван склонялся к мысли, что дело было не в чудесах, а в блестящем мастерстве водителя. Профессионал, что скажешь. Он тут единственный дилетант и ботан в джипе, набитом под завязку крутыми профи.

Ночной Кот пулей вылетел в открытую дверь вертолёта и скрылся в клубах пыли, поднятых лопастями винтов. Фидель бросил через плечо, выпрыгивая следом:

— Ведьмочка — слева, Утёнок, прикроешь справа.

Они были на месте, в Печатниках. По плану маршрут держали «Мертвецы», базу с вертушками — десантники во главе с Герингом, или кто они там на самом деле. До объекта от места высадки было с пару километров, не больше. Лёгкая прогулка на полчаса неспешным шагом. До обеда должны уже вернуться к своим.

— Торжественная встреча отменяется, — Утёнок оглядывается вокруг. Ни души. — Духовой оркестр не прибыл, торжественный караул спился, не дождавшись дорогих гостей.

Они заняли позиции для прикрытия места высадки и подождали пока второй вертолёт не сядет метрах в тридцати от первого. Вторая вертушка раза в два больше, чем их, собственно, на ней и должна эвакуироваться таинственная лаборантка. Из приземлившегося вертолёта выскочили «Мертвецы» и тут же ломанулись вперёд, никого не дожидаясь.

Главный в учреждении, не имеющем даже названия, с интересом смотрит на жалкую фигурку гаста, стоящую перед ним и испуганно дрожащую. Гаст повторяет, как заведённый:

— Я буду быть человек, я буду быть человек…

Отхлебнув благородного коньяка, он интересуется у молодого человека, стоящего рядом с блокнотом в обложке из телячьей кожи:

— Это всё, что он может нам сказать?

— Отнюдь, — молодой человек поправляет очки в проволочной золотой оправе с круглыми линзами и заглядывает в блокнот. — Он говорил о великом белом человеке. Называл его «спаситель». А себя — «пророком спасителя».

ФИДЕЛЬ:

Так вот они какие — летающие гасты, я-то думал это обычные байки, но нет, они реальны и явно представляют собой серьёзную угрозу.

— «Мертвецы», — говорю я в уоки-токи. — Воздушная тревога, воздушная тревога! Гасты сверху. Как слышите?

Но гасты, сбившись в огромную чёрную стаю, уже пикируют вниз, на ребят из клана, волна за волной накатывая вниз, а затем снова поднимаясь вверх. «Мертвецы» молчат, но мы видим, что бой в самом разгаре по вспышкам выстрелов и трассам очередей, уходящих в небо.

— Огонь на поражение, — командую я и даю прицельную очередь в самую гущу летающей нечисти. — Перебежками, вперёд!

Пыльная дорога с потрескавшимся асфальтом. На перекрёстке надо было поворачивать налево, огибая здание из стекла и бетона — торговый центр. Автостоянка перед ним позволяла контролировать левый фланг метров на двести, но справа были густые заросли кустарника и деревьев, и отсюда по боевой группе мог быть нанесён удар из засады.

Фидель сверился с навигатором в телефоне, который ему дал Иван при прощании. До объекта ещё метров пятьсот, не факт, что они их пройдут. Слишком уж всё тихо и спокойно. Солнце начало припекать, в брониках стало уже жарко, но расслабляться нельзя.

Спутниковая связь работала и здесь, и Фидель набрал номер профессора. Он вкратце описал ситуацию.

— Крылатые псевдоморфы, небесные гасты, — задумчиво проговорил Сергей Сергеевич. — Значит, это не миф. И ещё — процесс зашёл дальше, чем я думал.

— Ещё какой не миф, — согласился Фидель. — Они уничтожили нашу группу поддержки, целый игровой клан из контры, а я думал, что этих пацанов вообще не может ничего остановить.

— Нужен новый план, — сказал Фидель, когда они проверили помещение и скинули рюкзаки и нагрузку. Раньше тут была, скорее всего, бухгалтерия или офис крупной кампании. — С такой плотностью гастов и ещё и без ребят из клана «Мертвецов» нам на объект не пробиться. А если и пробьёмся, живыми уже оттуда не выберемся.

Утёнок уткнулся в свой ультрабук, потом повернул экран так, чтобы было видно всем:

— По прямой до комплекса зданий лаборатории триста метров. Беда в том, что эти триста метров проходят по открытой местности, где мы будем как на ладони. Особенно для атаки с воздуха.

— Подземные коммуникации? — полу-спросила, полу-предложила Ведьмочка.

— На планах нет никаких подземных коммуникаций, кроме обычных теплотрасс, линий электропередач, всё в этом духе. Водопровод, конечно, есть ещё.

ФИДЕЛЬ:

Я говорю им, глядя в глаза, стараясь вселить в них уверенность, которой у меня нет:

— Ребята, пора действовать. План такой, повторю на пальцах. Для себя, вам-то повторять ничего не надо, а мне по возрасту положено.

— Да, папочка, повтори, — соглашается Ведьмочка, и я не знаю, чего больше в её голосе — показного смирения или скрытого сарказма.

— Итак, начнём брифинг, — говорю я. — Первый этап — подготовка эвакуации. Мы выдвигаемся в автосервис в северном крыле и находим там либо исправную машину, либо аккумулятор. Если машину найти не удаётся, переносим батарею к тому форду, что в подвале. Батарея должны быть заряжена хотя бы на половину. Ведьмочка запускает двигатель, мы с Утёнком её прикрываем. Кстати, надо не забыть взять каких-нибудь щёток, чтобы очистить стёкла от пыли. И ещё нам понадобятся инструменты для замены аккумулятора. Я что-нибудь упустил?

Операция шла полным ходом. Донор был подготовлен к изъятию органов, вскрыт и стабилизирован. Теперь надо было готовить реципиента. Некогда могущественный законно избранный диктатор лежал на операционном столе, похожий на восковую куклу. Хирург склонился над ним и сделал первый разрез:

— Что за чёрт! Это что — посмертные изменения? Его не стабилизировали, что ли?

Из разреза на теле пациента выступила кровь. Зелёного цвета.

— Что в истории болезни? Зачитайте вслух, — распорядился хирург.

Старшая медсестра отдала знак одному из ассистентов, тот взял историю болезни и стал лихорадочно переворачивать страницы. Наконец, он нашёл нужное место:

— Утёнок, — немного смущённо произнёс Фидель. — Проверь коридор, пожалуйста.

Здоровяк заметно покраснел, ухмыльнулся, но, слава богу, ничего не сказал, хотя было видно, что толпы шуток так и гуляли по его языку. Однако воспитание сказывалось, как и образование, и он молча вышел из помещения, позвав с собой котика. Кот, как бы поддерживая торжественность момента, держал хвост пистолетом и гордо удалился вслед за Утёнком.

Фидель подошёл к Ведьмочке, старательно укладывавшей патроны в магазин УЗИ, взял её за плечи и посмотрел в глаза:

— Девочка, — сказал он. Его горло перехватило. — Девочка моя. Что бы ни случилось с нами, знай, что я тебя люблю. И буду любить всегда.

— Расчувствовался, папаша, — деланно безразличным тоном попыталась грубить ему Ведьмочка. — Это был только секс, тебя ни к чему не обязывает.

Иван задумчиво помешивал ложкой в тарелке с супом, было видно, что мысли его далеко отсюда. Даша обеспокоенно посматривала на него, наконец, не выдержала:

— Ваня, что случилось?

Он горько усмехнулся:

— Ничего, если не считать, что твой отец сейчас со своими ребятами лезет в логово монстров. А я сижу на кухне, ем суп и делаю вид, что имею право чувствовать себя мужчиной. Твоим мужчиной, между прочим.

— Отец сказал, что ты ему нужен здесь.

Двигатель «Мустанга» завёлся с третьей попытки. Раздался утробный рык, из выхлопной трубы вырвалось облако чёрного дыма.

— В машину, быстро! — скомандовал Фидель Утёнку, продолжая отстреливаться от наседающих монстров, похожих на перекормленных бледных поганок. Потом крикнул:

— Вспышка слева! Глаза! — и бросил в наседающую толпу термитную гранату.

Путь был расчищен, не теряя времени, пока не вылезли новые подземные твари, Фидель запрыгнул в машину, и Ведьмочка вдавила в пол педаль газа. Их вжало в сиденья, зад несколько раз забросило вправо и влево, но блистательная амазонка за рулём двухтонного форда удержала машину на траектории их побега. Форд как будто присел, а потом рванул вверх по пандусу. Ворота были открыты ими заранее, и они вылетели на площадку перед входом в торговый центр, затормозив так резко, что их развернуло на сто восемьдесят градусов.

Мотор работал, они посидели немного молча, пытаясь отдышаться и немного прийти в себя. Из ворот пулей вылетел Ночной Кот и сел рядом с машиной, как ни в чём ни бывало. Фидель открыл дверь, и псевдоморф запрыгнул внутрь, усевшись ему на колени.

В квартире Офелии было чисто и уютно. Минимум мебели: на полу ковёр и журнальный (кофейный?) столик, низкая кровать, полки с книгами, компьютерный стол в углу. Серьёзная девушка, подумал Фидель, книги в наше время редкость в доме, тем более в таких количествах.

— Проходите в комнату, — пригласила их она. — И можете… Разоружиться. Я не настолько опасна, как кажусь на первый взгляд. И разувайтесь, господа, у меня ковёр, чистая шерсть, можете садиться на него.

Она достала из стенного шкафа подушки и разложила их на ковре вокруг столика:

— Чай, кофе?

— А покрепче ничего не найдётся? — спросила Ведьмочка с видом пай-девочки.

Боевая бронированная машина не спеша двигалась в общем потоке ширпотребовских легковушек, купленных по большей части в кредит. Обстановка вокруг хорошо просматривалась с бортовых мониторов, и Иван не сильно напрягался вождением, одновременно тщательно изучая конструкцию броневика и систему управления. И заодно он просматривал последние новости из сети. Даша тоже не теряла времени даром, отрабатывая навыки владения своим стрелковым арсеналом.

Мониторы показывали Москва-Сити во всём его блеске и убожестве. В небе висели рекламные дирижабли, на которые софт броневика реагировал недвусмысленным предложением немедленного запуска зенитных ракет. Это было неслучайно, поскольку дирижабли облучали людей направленными импульсами непреодолимого желания купить какого-нибудь говна по цене самородков золота, а система безопасности воспринимала подобное излучение как непосредственную угрозу. И, вообще-то, правильно делала.

— Так, наводим пушку, — пробормотал Иван, нажимая кнопки на сенсорном экране и двигая джойстиком. — Захват цели. И можно открывать огонь.

Сервоприводы вооружения броневой машины визжали, как детёныши чужих из старого фильма.

— Переключаем управление на пулемёт. Режим автоматического поиска цели. Захват. Вот они голубчики, как на ладони. Та-та-та!

ФИДЕЛЬ:

Пока мы потягивали этот восхитительный коньяк, не побоюсь сказать, божественный напиток, Офелия рассказала нам, как она жила в последние месяцы. Бедная девочка, ей пришлось справляться практически одной. Когда случилась авария, она оказалась возле самого реактора, но взрывная волна ушла вверх, и она почти не пострадала. Если не считать того, что неконтролируемый процесс превращения питательного субстрата в биологическую матричную ткань выплеснулся из реактора, и она «заболела»:

— Но я вылечилась и поразительно скоро. Реакцию удалось замедлить, и сейчас она практически стабильна.

— Что значит «практически»? — тут же заинтересовался Утёнок. — Вы её контролируете или нет?

Девушка замялась, а потом ответила, как на духу:

Офелия была красивая девушка: высокая, стройная зеленоглазая блондинка. Наверняка она потрясающе смотрелась на фотографиях и видео. Наверняка при одном взгляде на неё мужчины теряли дар речи, а их сердца издавали звук лопнувшей струны. Однако сейчас Фидель видел перед собой маленькую испуганную девочку, по прихоти судьбы попавшую в самую гущу сражения и оставшуюся в живых среди мин и взрывов снарядов только благодаря случайному стечению обстоятельств.

Она рассказывала им свою историю, как будто читала книгу из жанра фантастики, а не описывала события собственной жизни — немного отстранённо, с лёгкой долей иронии и без всякого любования своими несчастьями:

— Я работала тогда над типовым проектом под условным названием «альтер-дворник». Были определённые трудности: оказалось, что стандартный набор базовых навыков недостаточен для выполнения ими необходимых функций. Нужны были новые идеи, какой-то прорыв, свежий взгляд на проблему. Дело тут в чём: нетрудно запрограммировать альтера на определённую схему действий, и это прекрасно работает в модели «альтер-сборщик-на-конвейере». Однако уже в проекте «альтер-дворник» выяснилось, что эффективность его работы напрямую зависит от правильного понимания такой абстрактной категории, как чистота. С этого всё и началось.

С одной стороны, жёсткое закрепление системы ценностей, например, стремление к абсолютной чистоте, делало альтеров обычными биороботами и резко снижало эффективность их работы. С другой, размывание ценностной шкалы приводило к саботажу ими своих обязанностей.

— По пути сюда мы видели гаста-дворника, — заметил Утёнок. — Он мёл одно и то же место.

Боевая бронированная машина остановилась перед самым блок-постом на выезде из Москва-Сити. Иван включил громкую связь и просканировал на всякий случай полицейских и их опорный пункт на предмет тяжёлого вооружения. Всё было чисто.

— Водитель, покиньте… э-э-э… Транспортное средство и предъявите документы, — дородный полицейский с заботливо отращённым брюшком небрежно помахивал жезлом регулировщика.

— С какой стати я должен вам что-то предъявлять? — спокойно поинтересовался Иван через громкоговоритель.

— Любой гражданин Эрефии должен предъявлять документы при первом требовании лица, наделённого властью, — безапелляционно заявил полицейский.

Иван взялся за джойстик управления оружием и повернул башню на полный оборот. Взвизгнули сервоприводы и через семь десятых секунды башня вернулась в исходное положение. От неожиданности полицейский присел и едва не выронил из рук свою палку.

Их встретил в вестибюле мужчина в толстовке и джинсах, назвавший себя Тёк-Маком. Потом они шли по коридорам, где было полно молодых ребят, сновавших из кабинета в кабинет с деловым видом, пока не пришли в один из кабинетов. Тёк-Мак указал Ивану и Даше на стулья, а сам сел за стол.

— Итак, — начал он. — Вы хотите записаться в отряды гражданской самообороны…

— Не в отряды, а в отряд, — перебил его Иван. — В отряд Фиделя.

Тёк-Мак кивнул и посмотрел на них внимательнее. Взгляд его стал настороженным и колючим:

— Могу я спросить, почему выбрали именно это подразделение?

ФИДЕЛЬ:

Я говорю Офелии:

— У нас мало времени.

Я говорю ей, что нам надо выбираться отсюда, но лично мне хотелось бы разнести этот реактор и вообще всё вокруг вдребезги, потому что отсюда пошла вся та хрень, что портит нам жизнь. Во всяком случае, мне так это сейчас представляется.

Офелия не соглашается со мной:

Офелия чувствовала себя одинокой, у неё и так было немного приятелей, в основном коллеги по работе, а после аварии и они куда-то подевались. Вечерами было особенно неуютно, она сидела в интернете, читала какие-то форумы, пробовала найти собеседников в социальных сетях, но всё это было не то. И вот однажды ей пришло приглашение поучаствовать в сетевой игре. На рекламном баннере игры весёлые улитки смешно шевелили рожками.

Она не любила компьютерные игры, считая их пустой тратой времени, но в этот вечер у неё особенно сильно болела голова, и было как-то тоскливо на душе, поэтому она решила немного развлечься. Игра оказалась неожиданно интересной, и вскоре, едва придя с работы и наскоро перекусив, она тут же входила в игру под своим сетевым аккаунтом, с ником, который она выбрала не особо задумываясь — Офелия.

По сюжету игры власть на Земле захватила зловещая и таинственная организация, которой руководило существо, обладавшее огромной и тайной силой. По некоторым намёкам можно было догадаться, что это существо неземного происхождения, но прямо об этом не говорилось. Цель игры состояла в том, чтобы добраться до главного злодея и лишить его власти.

Это было не просто, потому что на стороне тёмных сил были продажные политики и чиновники, использовавшие всю мощь государственного аппарата для достижения личных корыстных целей, а также для исполнения воли своего хозяина. И, кроме того, была выведена раса биологических роботов, беспрекословно подчиняющихся боссу, даже не осознавая этого.

Офелия играла на стороне сопротивления. По ходу игры её заслали в самое логово врага, где массы биороботов проходили идеологическую обработку. Там она создала свою агентурную сеть, а информация, добытая её агентами, позволяла предсказывать направления основных ударов по нашим позициям. Но, одновременно, по заданию своего штаба она вела двойную игру и сливала противнику дезинформацию.

— Что-нибудь ещё можете сказать об этой игре? — Фидель достал телефон и посмотрел, сколько было времени. — Какие-нибудь подробности, всё такое.

Офелия задумалась, немного помялась, но, наконец, решилась:

— Глупости, конечно, но у меня, то есть, у моей героини в игре, был помощник.

— Да? Интересно. И как его звали?

— Ну, это был не человек. Это был кот. Не совсем кот, а полу-кибернетический, что ли. Это долго объяснять…

ФИДЕЛЬ:

Мы идём назад тем же маршрутом, каким добрались сюда. Мне не по себе снова проходить мимо той детской площадки, но нервы надо держать в узде, нервы мне ещё пригодятся. Я звоню Герингу, спрашиваю, всё ли там в порядке. Он отвечает, что да, спрашивает, нашли ли мы Офелию. Не нравится мне этот тип, но приходится с ним сотрудничать. Я никогда не доверял федералам, потому что хорошо знал, что при малейшей слабине они сядут тебе на шею или, ещё того вероятнее, закроют на пару десятилетий, если ты слишком сильно отсвечиваешь, выделяешься из серой массы, не принимаешь их правила игры, которые они любят менять на ходу, когда чувствуют, что ты достаточно тёртый калач, чтобы сделать их на их же поле.

Слава богу, на детской площадке уже никого не было, но моя радость была недолгой, потому что возле реактора, на площадке возле него, стояла толпа гастов, выглядящих так, будто их скроил неумелый портной из обрезков разных тканей. У многих из них не было голов, а вместо них были странные грибообразные выросты, у многих вместо ног были руки и, наоборот, парочка разгуливала на четвереньках с проворностью прирождённых тетраподов. Их было не меньше пары-тройки сотен, при виде нас они зашевелились, точно в предвкушении праздничного момента.

Я остановился и снял с предохранителя пулемёт. Блок стволов раскрутился за доли секунды, можно было открывать огонь. Правда, патронов мне хватило бы на десяток миллисекунд огня, не больше.

— Кто это? — спросил я Офелию.