Тысяча окон и один журавль

Письменная Лариса Михайловна

Повесть современной украинской писательницы об отце и сыне, о рабочей семье.

Об авторе

Лариса Письменная — автор многих книг для детей и взрослых. Её повесть «Клад Волчьего колодца», отмеченная премией на республиканском конкурсе, переведена на несколько языков. Издательство «Детская литература», кроме этой повести, выпустило сборники рассказов Л. Письменной «Как Петя на дне моря жил» и «Верный».

Свой творческий путь писательница начала в семнадцать лет — было это сорок лет назад — стихами. Затем на длительное время она умолкла. Наступил период накопления опыта, познания жизни.

К литературному творчеству Л. Письменная вновь обратилась лишь после Великой Отечественной войны — и уже к прозе.

В своей новой повести «Тысяча окон и один журавль» писательница знакомит нас с отцом и сыном Супруненко. Главный герой повести Ярослав — он уже окончил два класса — рассказывает, как вместе с отцом-экскаваторщиком строит новый жилой массив Весёлый.

Писательница предлагает своим юным читателям, сверстникам Ярослава, подумать, что такое счастье, дружба, доброта, рабочая радость и честь. Повесть «Тысяча окон и один журавль» награждена Почётным дипломом на Всероссийском конкурсе на лучшее произведение для детей (1972–1974).

Часть первая

Мы, Весёлый и Последний Могикан

Тридцать хрустальных зернышек

Ещё на той неделе я заметил этот камень — красноватый, весь в блёстках.

— Гранит, — объяснил отец. — Бывает серый гранит, бывает чёрный, а этот — красный. Здесь он часто попадается.

«Ну нет, не может быть, это не простой гранит, — подумал я. — Ясное дело — заколдованный камень! Он даже напоминает львиную голову! Пусть все думают, что самый обыкновенный гранит, но я-то знаю…»

Так часто бывает — другим и в голову не приходит, а я знаю. Знаю и молчу, потому что всё равно никто мне не поверит. Ещё и засмеют, чего доброго, а уж этого я терпеть не могу.

Вот и сейчас: я должен найти заветное слово, чтобы расколдовать заколдованный камень, и тогда… Э, что тогда будет!

Мой отец

Маму свою я не помню. Ну, может, чуть-чуть. Может, руки её помню. И немножко — голос. Совсем немножко. Что она говорила — ничего не запомнил, только голос. Отец говорит, что наша мама была очень ласковая. Когда она учила меня ходить и я падал, её руки всегда подхватывали меня, это я помню. У отца руки сильные и твёрдые, а у мамы были ласковые. А больше я ничего о ней не помню.

Мы с отцом живём в коммунальной квартире, на третьем этаже. У нас большая комната с балконом и ещё свой отдельный узенький коридорчик. В нём на стене висит велосипед, а на полке разложен наш инструмент. Я уже здорово катаюсь на отцовском велике, только сижу не в седле, а на раме, потому что с седла не достаю ногами до педалей.

Недавно мы с отцом повесили в коридорчике жестяной умывальник. Утром в ванную всегда очередь, а нам некогда ждать. Мы теперь с вечера наливаем в умывальник воды, и стоять в очереди не надо.

У нас много соседей. Кухня общая, большая. В ней стоят две газовых плиты. Одна для Анны Павловны, ей надо много варить, у неё большая семья: три взрослых дочки и у каждой по мужу — это получается семь человек, да в придачу ещё и маленький Сашулька. А вторая газовая плита — на четыре комнаты, всем по одной конфорке. Ну, ясное дело, если кто-нибудь именинник или вообще ждёт гостей — ему разрешается занять и побольше.

Отец говорит, что скоро всех нас расселят, потому что дом наш старый, пойдёт на снос. Тогда каждая семья получит отдельную квартиру и отдельную кухню с плитой, а может, и с ванной.

Ведьма-одиночка

В нашей квартире, кроме нас с отцом, Анны Павловны с её семьёй, стареньких Панчишиных и сердитой Раисы Демидовны, живёт ещё Лампадия Андреевна. Настоящее её имя Леокадия, но когда я был маленьким, легче было выговаривать Лампадия, вот и привык звать её так.

Ох и чудная же она! Сроду таких не видел. Я почти никогда не слышу её голоса. Выйдет на кухню, еле слышно шепнёт одно-единственное слово «здравствуйте», только и всего. А чтобы улыбнуться или пошутить со мной, как другие соседи, и думать нечего. Всё как будто прячется от нас.

Какая-то она… серая, вроде бы пропылённая — и волосы, и глаза, и одежда. Волосы наполовину седые. Я думал, это от старости, но отец говорит, что Лампадия Андреевна совсем ещё не старая. А по-моему, ей уже сто лет или вроде того: голос такой, будто от старости нет сил громче говорить.

Что она делает по целым дням, я не знаю. На работу, как другие, не ходит, и в комнате у неё всегда тихо-тихо, словно никто там и не живёт. Только изредка Лампадия Андреевна выходит из дому с толстой папкой в руках — куда-то её уносит. Очень мне интересно, что там, в этой папке, но у неё разве узнаешь. Живёт она в самой маленькой и самой плохой комнатке — рядом с кухней. Я бы, наверно, пропал со скуки, если бы пришлось там жить и целыми днями молчать. «Это она от злости молчит! — разоряется Раиса Демидовна. — Воображает, что умнее всех! Никого из соседей знать не хочет! Вы только гляньте на неё — вся высохла от злости! Разве добрый человек будет молчать, как рыба?»

Я не знаю… Сама Раиса Демидовна никогда не молчит, всегда во всё вмешивается, всеми недовольна, всех учит, хоть никто её не просит. А разве ж она добрая! Вот дедушка Панчишин, тот и вправду добрый. И бабушка Панчишина. Они ужас как боятся скандалов, крика. «Лучше уступить, — говорят они, — только бы тихо-мирно было». И Анна Павловна, хоть и сердится на Раису Демидовну, тоже уступает — лишь бы тихо-мирно. А мой отец, когда Раиса Демидовна начинает кричать, смеётся, а она от этого ещё больше злится. Наверно, она была бы рада, если бы отец отвечал ей таким же громким криком, только бы не смеялся. Не любит она его смеха.

Чёрное Лихо

Есть у нас ещё соседка — тётя Марина… Только живёт она не в нашей квартире, а в полуподвале — лестница к ней идёт не вверх, а вниз. Раньше тётя Марина работала дворничихой, а теперь стала старая, на пенсию вышла. Ноги у неё часто болят.

Когда я был ещё маленьким, тётя Марина отводила меня в детский сад, а вечером забирала к себе, если отец задерживался на работе. Теперь, ясное дело, за мной смотреть уже не нужно, я вырос. Теперь я и сам помогаю тёте Марине — то в магазин сбегаю, то в аптеку. Мне это не трудно, ноги у меня не болят.

Зато тётя Марина рассказывает мне сказки.

Она их много знает, а я люблю слушать. Я люблю сказки весёлые и страшные. У самой страшной сказки всегда бывает весёлый конец, потому я и люблю самые страшные, такие, чтоб мурашки по спине бегали.

Вот один раз я попросил тётю Марину рассказать мне самую-самую страшную сказку, какую только она знает. Тётя Марина задумалась: