Полная гибель всерьез

Пивоваров Юрий Сергеевич

В книге собраны работы последних лет современного российского историка и политолога Юрия Пивоварова. Они посвящены истории русской мысли, русского государства, русской культуры. В томе также помещены "политико-антропологический" очерк о немецком философе Карле Шмитте и эссе памяти профессора Н.Н. Разумовича.

Серия основана в 1998 г.

В подготовке серии принимали участие ведущие специалисты Центра гуманитарных научно-информационных исследований Института научной информации по общественным наукам, Института всеобщей истории, Института философии Российской академии наук.

Предисловие

Тексты, собранные в этой книге, писались в последние годы. И бесспорно, на них лежит печать этого времени. Сегодня совершенно ясно: Россия пережила очередной в своей истории фундаментальный переворот и … ничего не изменилось. Осознание этой простенькой мысли стало для автора процессом мучительным и болезненным. Окончательно испарились его исторические и социальные надежды: собственно говоря, теперь уже перепробовано все. В конце XX столетия русский человек действительно получил свободу, т. е. возможность к самоосуществлению. Казалось бы! Результатом же стали постыдный и жалкий общественный порядок, саморазрушение страны, культуры, индивида. Позор 90-х и начала нового века требуют от нас по-иному посмотреть на русскую историю.

Весной 1918 г. в Ростове-на-Дону спорили два армейских подполковника — Тетькин и Рощин (Алексей Толстой «Хождение по мукам»). Один из них, тот, что вскорости окажется в Добрармии, страстно утверждал: «…Россией называлась территория в одну шестую часть земного шара, населенная народом, прожившим на ней великую историю … Может быть, по-большевистскому это и не так…» Другой, не участвовавший в Гражданской войне, но занимавший позиции благожелательного нейтралитета к красным, парировал: «Нет, именно так-с … Горжусь … И лично я вполне удовлетворен, читая историю государства Российского. Но сто миллионов мужиков книг этих не читали. И не гордятся. Они желают иметь свою собственную историю, развернутую не в прошлые, а в будущие времена … Сытую историю … К тому же у них вожди — пролетариат. Эти идут еще дальше — дерзают творить … мировую историю».

А за девять месяцев до того, жаркой петроградской ночью Семнадцатого, тот же Рощин (вез военному министру план спасения фронта) глухим голосом твердил нечто иное: «Великая Россия теперь — навоз на пашню … Все надо заново: войско, государство, душу надо другую втиснуть в нас…» Возбужденный этим гибельным отчаянием, инженер и прапорщик Телегин не мог уснуть. И когда к нему в кабинет пришла взволнованная жена, Даша, он стал читать ей о Смуте XVII столетия. О полной разрухе на Руси, разрушении государства, общества, голоде, повальной смерти. И о том, как привезли в Москву юного Михаила Романова, как потихоньку жизнь начала возрождаться, страна — обустраиваться … «Иван Ильич захлопнул книгу: "Ты видишь … И теперь не пропадем … Великая Россия пропала! А вот внуки этих самых драных мужиков, которые с кольями ходили выручать Москву, — разбили Карла Двенадцатого и Наполеона … А внук этого мальчика, которого силой в Москву на санях притащили, Петербург построил … Великая Россия пропала! Уезд от нас останется — и оттуда пойдет русская земля…"».

Сегодня все эти интеллигентские споры, пессимизмы и оптимизмы следует не то что забыть, но отодвинуть в сторону. Они

Но через семь десятилетий после начала очередной русской истории она в очередной раз развалилась. Интересно, что ныне сказали бы Рощин, Телегин, Тетькин? Боюсь — то же самое. Во всяком случае, пространство историософского дискурса в целом осталось в тех границах, что очертил Алексей Толстой (этот Лев Толстой для бедных, для тех, кто хотел иметь «сытую историю»). Однако, повторю, все это — иррелевантно.