Хьелль Дар-Халем, маршал Аккалабата

— Ну почему именно у меня должна ТАК болеть голова в первое за триста лет на Аккалабате яркое солнечное утро?!!

Если ты являешься потомственным даром и главным военачальником Аккалабата, а у тебя все равно нет ответа — это симптом. Явный сигнал перейти от умственной активности к физической. Например, открыть глаз, хотя бы один, откинуть застилающие лицо спутанные черные волосы и тупо уставиться в стену свалявшихся серых перьев. Через которые не проникает ни один луч солнца, а значит, ослепительно яркие вспышки происходят у тебя в голове. Подобный вывод тоже симптоматичен и знаменует твою готовность вернуться к умственной деятельности. Потому что ни о какой физической быть не может и речи. Не в такое исключительно мерзкое утро после попойки со всем Генеральным штабом и руководством Вооруженными силами Ее Величества, в которую уже на десятой минуте перешло совещание по подготовке к встрече первой миссии Звездного совета на Аккалабате. Мерзкое утро, мерзкий Совет, мерзкие перья…

Лорд Дар-Халем раздраженно дернул затекшим крылом и мрачно уставился на открывшуюся ему картину. Покои похмельного аккалабатского аристократа, будь оно неладно. Не то чтобы с детства он проводил в них много времени. Философией семьи, как и всех древних родов Аккалабата, было отсутствие всякой философии и приверженность практике военного ремесла. Все предки лорда Дар-Халема были не просто хорошими воинами, они были лучшими. И в двадцать шесть лет перспектива обогатить столичное военное кладбище очередной могилой с традиционной для клана надписью «Здесь лежит тот, кому Вы завидовали бы, будь он жив» рисовалась весьма отдаленной, а потому менее неприятной, чем необходимость завтра явиться на космодром, а потом и во дворец для встречи с миротворческой миссией Звездного совета. Совета, помешанного на мире во всей Вселенной и неустанно сеявшего его — дипломатией, диверсиями, десантными операциями, но никогда не произносившего слов «военное вмешательство». Совета, не без чьей-то подсказки заметившего вдруг очередную горячую точку в отдаленном секторе Дилайна — Аккалабат — Локсия и в первый раз за несколько десятков лет холодно-отстраненных отношений запросившего Ее Величество Правящую Королеву Аккалабата о переговорах.

Удивительным было не то, что Ее Величество согласилась (пожар непокорной Дилайны еще свеж был в памяти). Поражала скорость, с которой земляне, представлявшие в этом году дипломатический сектор Звездного совета, снарядили корабль. Причиной не могло быть одно только академическое любопытство — узнать, каким образом замшелая медиевальная

Антон Брусилов, лейтенант десанта

Твою мать! Десять раз, двадцать раз твою мать! Значит, самое приятное в момент пробуждения у тебя что? Знать, где ты находишься? И надолго тебе этого знания хватило? Ровно на пятнадцать минут: умыться, одеться, проверить, что парни проснулись и завтракают, отдать короткие ежедневные распоряжения, отправиться завтракать самому… и понять, что где ты находишься сейчас и где будешь находиться завтра, это большой вопрос, Тон, очень большой вопрос. Потому что крашеная блондинка с расфокусированным «я-с-вами-но-я-не-здесь» взглядом, вкравшаяся в широко открытую дверь (ну скажите, чего ради нормальный человек, особенно если он «представитель командного состава», будет входить в собственную столовую с таким видом, будто он ни в коем случае не имеет права здесь находиться?), ухитрившаяся с полупустого подноса уронить (почти) стакан с соком и вообще не способная представлять для такого человека, как ты, никакой опасности, не смотрит на твои руки. Она старательно на них не смотрит, на запястья, покрытые такой замысловатой татуировкой, что взгляд любого собеседника в первые же минуты притягивается к ним неотрывно. Не смотрит не из вежливости, а сознательно так не смотрит, потому что… знает что там? Под татуировками?

Ты, что, не мог просто тупо взять кофейник и лить, куда сказано? в тебе, как всегда, в самый неподходящий момент проснулось воспитание? Дать ей этим кофейником по башке, и дело в стороне. Ага, себе дай, умник. Убийство члена Звездного совета во время выполнения миссии. Вплети себе фиолетовую ленточку в челку и строй невинность.

Нет, теперь уже у меня нет никаких возражений. Вы можете идти куда хотите, мадам, и смотреть на моих ребят сколько влезет. Можете даже переспать с ними со всеми, только времени не хватит до прилета. Можете сами влезть на перекладину или на какой тренажер и там свернуть себе шею. Только посмотрите на мои руки. Нормально посмотрите, как мужики смотрят — с опасливым уважением, как девки смотрят — плотоядно облизываясь, как мальчишки — с восхищением и завистью (еще бы — лейтенант космического десанта) или как этот урод Краснов — с презрительной усмешкой (сдохнешь, лейтенант, сдохнешь, а я себе карьеру сделаю — из таких, как ты… на таких, как ты). Посмотри на мои руки. Потому что я хочу знать, где мы находимся.

Население Аккалабата, как любая другая разумная раса во Вселенной, сформировалось в результате многовекового естественного отбора, который природа ведет из материала, поставляемого ей человеком. Когда-то появились на Аккалабате и построили себе неприступные каменные замки на травянистых холмах и вершинах скалистых гор суровые бледнокожие воины —

д

а

ры

, несущие тяжелые широкие мечи и легкие размашистые крылья, со своими детьми и прекрасными женщинами, которых они называли

д

е

ле.

На каменистых берегах Эль-Эсиля, прорезающего Аккалабат с юга на север, поднялись стены Хаяроса — столицы королевства даров, в центре города встал дворец Дар-Аккала, а в парадном зале дворца на троне сел король. Короли сменялись королевами, тенистые сады Хангафагона вознесли свои кроны вокруг дворца, и многие поколения даров танцевали и смеялись, наносили оскорбления и бросали вызовы, скрещивали мечи и свивали руки и крылья в объятиях под раскидистыми кронами темнолистых чалов.

От смешанных браков с исконным населением Аккалабата —

итано

— родилось новое сословие крылатых —

тейо

, присягнувшее на верность дарам и получившее от них право строить такие же замки, носить такие же мечи и умирать без страха и упрека по первому приказу правящей монархини. Королевские чалы тянули к небу морщинистые ветви, роняли семена в неблагодатную почву, в замках праздновали рождение новых даров и деле и с почетом хоронили стариков. Дары стали чувствовать себя на Аккалабате не гостями, а хозяевами.

Но всякому гостеприимству приходит конец. Значительная удаленность планеты даже от ближайших соседей и малочисленность исходной популяции даров не могли не привести к генетической катастрофе. Пока поколения рождались и умирали, все еще было терпимо, но они начали

вымирать

— из-за обилия внутрисемейных браков, из-за дефектов развития, вызванных скудостью генофонда.

Главным и самым опасным генетическим дефектом оказалась исключительная подверженность женщин целому ряду заболеваний, приводивших к неспособности вынашивать детей, истощению организма и резкому падению продолжительности жизни.

Антон Брусилов, лейтенант десанта

Ему уже давно не было так скучно и так мучительно неудобно.

Неудобно за себя и за своих ребят, и перед своими ребятами.

Чертова баба

действительно

пришла сюда на экскурсию. И ему, скрутив в кулак всю свою волю, сдерживая накопившееся раздражение, пришлось эту экскурсию проводить. На них пялились.

Большинство из парней, конечно, уже бывали на миссиях с гражданскими и с дипломатами, работали с ними на заданиях (найти, спасти, вытащить, вернуть или — найти, допросить, выкрасть, уничтожить) и вообще — не в безвоздушном же пространстве мы живем. Хотя особую группу спецназа, которой он командовал уже не первый год, высшее командование предпочитало держать подальше от гражданского населения.

Алиссия Ковальская, действительный член Звездного совета

Краснов распинался уже второй час. Слайды презентации сменялись один за другим: протокольная одежда дипломатов конфедерации, рассадка за столом переговоров в соответствии со всеми тонкостями межпланетного этикета… Шесть из восьми членов миссии, отобранные самим Красновым, молодые атташе и специалисты по межкультурной коммуникации, внимали благоговейно.

Лисс стервенела. С одной стороны, она прекрасно понимала, что Краснов был обязан. Инструктаж. Что говорить, о чем не упоминать, как здороваться и прощаться, что есть и пить, от чего отказываться… Любой руководитель межпланетной миссии предпочитал проговорить даже самые очевидные из этих вещей сам, а не полагаться на инструкции, справочники, астронет и речь куратора миссии от Звездного совета, произнесенную на Земле за день до отбытия и слово в слово повторявшую поток запретов, предписаний, советов и рекомендаций, лившийся сейчас из Краснова.

Но даже эту нейтральную информацию Краснов ухитрился превратить в форменное краснобайство. Конечно, без историй из собственного опыта, душераздирающих и поучительных, в данном жанре не обойтись: молоденькие референточки должны были вострепетать, преисполниться и осознать, а как иначе? Но советник Краснов явно перегибал палку. Уж все-то он знал без сомнения, до конца и досконально.

Прямо диву давалась Лисс, зачем мы вообще летим на этот Аккалабат? Почему для решения возникшего конфликта не было достаточно одного разговора великого и ужасного миротворца Краснова с Ее Величеством королевой Аккалабата по интеркому? Он бы все ей достойно изложил, ее аргументированно убедил и с ней мигом договорился. Так по всему выходило. Тем более, что в изложении Краснова оказалось, что Аккалабат не такая уж зашоренная медиевальная деревня на окраине Вселенной, что у Империи есть перспективы, нужно только признать ошибки и задуматься о последствиях. На что вполне способен лорд-канцлер Аккалабата, который закончил дипломатическую академию на Когнате, продолжал посылать на Когнату своих агентов, а значит держал руку на пульсе последних тенденций в конфедеративной политике.

Хьелль Дар-Халем четырнадцать лет назад

Мяч, наконец, покидает высшую точку своей траектории и неторопливо сваливается, минуя блок, в угол площадки. Но еще медленней поворачиваются в его направлении парни на блоке, обтянутые бело-оранжевыми футболками. Игроки задней линии тоже шевелятся как сонные мухи, нелепо вытягивают руки, сомкнутые в замок — кто к той невидимой точке, которую мяч миновал миг назад, кто — по направлению к месту его уже завершившегося падения…

— Земля — четырнадцать. Делихон — одиннадцать. Переход подачи. Матчбол.

Хьелль перестал следить за игрой еще в первом сете. Небо без единого облачка, обосновавшееся высоко над линией горизонта слепящее солнце и почти полное отсутствие ветра — словом, все то, что на Анакоросе входит в понятие «хорошая погода», превращало пребывание на трибунах, заполненных болельщиками разнопланетных землячеств, в пытку. В этом климате даже самый легкий орад моментально нагревался и прилипал к плечам, а накидывать капюшон в эпицентре спортивного энтузиазма было как-то невежливо. Во всяком случае посещение финального матча чемпионата школы по волейболу засчитывалось как отработанные кредиты в учебном блоке «Физкультура и боевые искусства». Именно поэтому Хьелль, привычно ссутулившись, сидел в заднем ряду и судорожно пытался не клевать носом.

Полное отсутствие скорости усыпляло. И земляне, и делихоны казались одинаковыми сломанными манекенами, лишенными всех и всяческих рефлексов, с замедленными движениями и притуплёнными чувствами. Их патологическая неспособность вовремя выпрыгивать на блок, точно принимать подачу, оказываться в нужное время в нужном месте площадки не забавляла, а раздражала. Несмотря на прочитанный в учебнике по ксенофизиологии материал о метаболически обусловленной разнице во времени реакций у представителей разных рас. Так же, как, наверное, скорость реакции самого Хьелля раздражала преподавателей боевых искусств.

Лисс четырнадцать лет назад

Явление курицы не вписывалось в жизненные планы Лисс никаким боком. Тем не менее оно, как и предупреждал Гетман, произошло. Курица была определена на шестой курс, вселилась в соседнюю комнату, которую острые на язык старшекурсники тотчас же прозвали инкубатором, и начала ходить по тем же коридорам, лестницам и библиотечным залам, что и Лисс. Единственным, что делало пребывание курицы по соседству терпимым, был раздел про Аккалабат из планетного классификатора, несмотря на скудость информации, позволявший надеяться на столь любезные Лиссьему сердцу мечи и кинжалы, придворные заговоры и междуусобные войны, шитые золотом знамена и выцветшие от времени гобелены.

Всем сердцем сожалея, что оружие у курицы отобрали (оставили бы хоть кинжальчик, чтобы можно было дождаться, пока какой-нибудь жлоб толкнет несуразное пернатое в коридоре, и полюбоваться на последствия), Лисс даже пробралась в спортзал на отбор в фехтовальную секцию, чтобы оценить боевую составляющую аккалабатской медиевальной цивилизации в действии.

Действо получилось не впечатляющим. Желавшие заниматься с нуля демонстрировали общую физическую подготовку и крутили тестовые тренажеры. Новички, обладавшие уже хоть каким-то опытом, выбирали оружие и сражались с инструкторами, получая затем либо отказ (общим принципом Анакороса было «учить студента тому, к чему у него есть способности, и не заставлять прыгать выше головы»), либо распределение в ту или иную группу: рапира, верийский меч, сабля, катана… некоторых названий не знала даже Лисс.

Кур просидел, сгорбившись под черным плащом на лавочке, почти до конца испытаний, внимательнейшим образом разглядывая то свои ногти, то потолок физкультурного зала, то разметку пластикового пола. Напоминал он даже не курицу, а усталую, утомленную жизнью ворону. Для усугубления впечатления в какой-то момент он извлек из своих длинных волос темную прядь и, скосив глаза, намотал ее на нос. Потом размотал, потом намотал опять… Когда до него дошла очередь, как-то очень тихо поднялся, сдул с носа намотанную прядь и прямо в плаще установился на фехтовальной дорожке, по пути, почти не глядя, прихватив себе с тумбы с оружием верийский клинок, больше всего напоминавший китайский прямой обоюдоострый меч.

Лисс тринадцать лет назад

— Дядя Леша, почему ты разрешил его забрать?

Гетман готов провалиться сквозь землю, чтобы не смотреть на всхлипывающую Лисс. Руки ее сжаты в кулаки, на щеках красные пятна гнева.

— Они не должны были. Они же сами просили — на четыре года.

— Лисс, ты соображаешь, о чем ты говоришь? Родители сдали ребенка на обучение, родители забрали ребенка. Это их право.

Сид Дар-Эсиль одиннадцать лет назад

Мощный отножной удар справа — уход на левую ногу — засечный слева — выход на вертикальный справа… Хьелль каким-то невероятным образом оказывается сзади, прижимает к горлу кинжал.

— Ты опять пропустил меня за спину.

— Ты быстрее, — оправдывается Сид.

— Расскажешь Дар-Акиле. В стойку. И работай, ради прекрасной Лулуллы, ногами.

Алиссия Ковальская, действительный член Звездного совета

— Хьелль, может быть, ты попросишь своего друга, чтобы он прекратил валять дурака?

— Ну знаешь, у него работа такая. Валять дурака, делать из всех дураков… Он больше ничего не умеет. Но делает это на славу, не хуже, чем я машу мечом. Ёее… ты можешь чесать сильнее?

— Ты только что просил быть аккуратнее и не драть.

— Совершенно верно. Чешем сильно и аккуратно. Вычесываем, а не дерем. Прижигаем там, где кровит, и обезболиваем все подряд. Элементарно и не в первый раз. Какие проблемы, доктор?

Антон Брусилов, лейтенант десанта

Будь они все прокляты! Самоуверенный дипломатишка, слепой на оба глаза и глухой на оба уха, который в упор не видит того, что здесь происходит, который не имеет понятия о медиевальных цивилизациях даже на уровне «Справочника космического туриста», массового бестселлера эпохи начала межпланетных контактов. Очкастая снайперша с ее крышесносным умением исчезать постоянно неизвестно куда и появляться потом как из-под земли с невинным видом и незатейливыми вопросами «А что здесь случилось?» и «Куда мы идем?». Мы идем к черту, в ж… катимся, неужели ж они этого не замечают? Лорд-канцлер уже неделю вешает им на уши отборнейшую лапшу, а они…

— Тот проход уже несколько лет, как заделан, лейтенант.

Он поворачивается на голос, чтобы увидеть прямо перед собой аристократический подбородок и черные прищуренные глаза верховного главнокомандующего Аккалабата.

— Ты меня напугал, — спокойно говорит Тон и ждет реакции.

Сид Дар-Эсиль, лорд-канцлер Аккалабата

— Моя королева, — Сид почтительно прикасается губами к краю темно-зеленого платья.

— Мой лорд-канцлер, — старая ведьма наклоняется вперед и покровительственно треплет его по плечу. Она довольна. Мальчишка Эсиль не хуже отца: предан, умен, изворотлив, красив, только слишком привязан к своему, точнее, моему маршалу.

— Переговоры с землянами идут успешно?

— Вполне успешно, Ваше Величество. Скоро они перестанут Вам мешать.

Сид Дар-Эсиль шесть лет назад

Музыка умолкает, и останавливают свое движение плавно кружащиеся пары. Сид почтительно раскланивается с партнершей — одной из леди многочисленного клана Дар-Умбра — и отводит ее на место. Он любит танцевать. И умеет делать это, не задумываясь о том, кем раньше была прекрасная деле, которую он почтительно к себе прижимает. В глубине души Сид подозревает, что Хьелль не танцует именно поэтому: не может абстрагироваться, все ему мерещатся то бывшие соперники по турнирам, то соратники на войне с Виридисом. После победы хлынул такой поток дуэмов, что немудрено и счет потерять тому, кого еще можно увидеть на дружеской пьянке в кабаке «У пьяного мышелова», а кто уже носит платье со шлейфом. Но Сид Дар-Эсиль умеет не думать, именно поэтому с ним так любят танцевать молодые деле.

Вернув очаровательную леди Дар-Умбра мужу, Сид опускается на угловой диванчик возле отца. Даже хорошему танцору нужна передышка. Как и хорошему дипломату. Лорд-канцлер полвечера убил на единственную среди делихонов деле, обучая ее аккалабатским неспешным танцам. Даме явно понравилось, теперь она с раскрасневшимися щеками беседует с королевой. Лорд-канцлер, вальяжно откинувшись на спину сына, прихлебывает вино и щурится, как кот.

— Лорд Дар-Эсиль, можно Вас на два слова, — немолодая деле в черном закрытом платье смело кладет руку на предплечье лорд-канцлера.

Сид немножко отодвигается, давая отцу возможность привстать и поклониться. То, что происходит дальше, заставляет его потерять дар речи. Непререкаемо соблюдающий все придворные манеры лорд-канцлер лишь обозначает небрежный кивок и похлопывает рукой по дивану, приглашая незнакомую деле сесть рядом с собой. С точки зрения дворцового этикета, это не просто грубость, это неприкрытое оскорбление. Но пока Сид тревожно шарит глазами по залу — не видит ли кто — женщина молча, с тяжелым вздохом, усаживается по другую руку лорд-канцлера.

Старшие дары Халема и Эсиля шесть лет назад

— Корвус!

Лорд Дар-Эсиль резко разворачивается в переходе под трибунами, взметая полами орада белую мраморную пыль.

— Лорд Дар-Халем? — лорд-канцлер вопросительно наклоняет голову. Он никому ничего не должен, он спасал своего сына, Чахи всех забери, которого не смогла защитить эта прославленная семейка, и он не намерен мириться.

— Можешь извиниться, — благосклонно бросает, подходя, старший Дар-Халем. Он прихрамывает, пятна крови даже на ораде, значит, раны не простые.