С крутых утесов Андийских Кордильер,

[1]

там, где голая пустыня гор сменяется почти непроходимыми зарослями-мангровами,

[2]

шел, хромая, одинокий путник.

Дойдя до разрыва в лесной чаще, он остановился. Безотрадный вид предстал его взорам. Позади него простиралась мангрова со своей темной тайной, со своей страшной силой сопротивления. Здесь каждый шаг покупался усилием. Казалось, земля вооружилась всеми, какие у нее были, способами защиты против людского нашествия. Там были бездонные трясины мхов, там был взъерошенный кустарник с колючками, ядовитыми как змеиные зубы. И даже если бы опытный странник и избегнул этих опасностей, то его подстерегали всевозможные хищные звери, чтобы поймать его. Пума и оцелот

[3]

шли по его следам и ждали случая напасть из него. Их уважение к белому человеку велико. И отвага их не та, что встречается у их родственников в Азии или в Африке. Но одинокий старик, который, шатаясь, подвигался вперед, выказывал несомненные признаки слабости. Большой факао, — лесной нож, — правда, лежал еще в его руке, но пальцы еле держали его. Он подвигался, как машина, завод которой испортился и трещит ослабевшими пружинами.

Но когда он дошел до этого места, мужество снова как будто воспрянуло в нем. Там, внизу, его взору открылась громадная степь, простиравшаяся до самого горизонта, подобная морю, — и на ней жесткая трава пампасов колыхалась длинными грядами. Однако, не от этого заблестели снова светом надежды усталые глаза старика. Далеко впереди увидел он длинное спиральное облако, поднимавшееся над степью. Эта ясная дымка, скользящая в дрожании солнечного эфира, словно развевавшийся шелковый покров, не была фата-морганой. Потому что этот столб в сиявшей высоте сопровождал человека с тех же давних времен, когда дарвинова обезьяна лишилась своего хвоста и произвела себя в цари вселенной.

Старый человек не был новичком. Он не закричал от радости. Он не возликовал и не ринулся вперед за помощью, которая могла бы спасти от уничтожения его старое изможденное тело. Нет, — он выбрал себе камень и сел на него только тогда, когда удостоверился, что ни одна змея урутус не устроила под ним своего логовища. После этого он взял свою дорожную флягу и опорожнил ее, глотая в то же время хинин пилюлю за пилюлей. Затем он нашел несколько темных орехов и стал жевать их.

Солнце стояло в зените и жгло со всей тропической яростью. Воздух как будто высекал искры в густых и сухих зарослях. Так, по крайней мере, казалось одинокому старцу.

Паквай, цивилизованный индеец племени тоба был не только мыслителем, но и мечтателем. Иезуиты из Парагвая уже давно лишили его собственной индейской культуры. Она невысоко ценится испанцами и евреями Аргентины. Кроме того, он приобрел много полезных знаний, которые пригодились ему в общении с белыми людьми. Его покойный учитель, отец Амброзио, был человек весьма образованный, но в своем преподавании не мог отрешиться от чисто иезуитских приемов. Сын Шакона

[7]

научился скрывать свои мысли и приобрел тот опыт, который дает человеку господство над людьми.

Это умственное превосходство было причиной того, что у Паквая было много друзей как среди белых, так и среди краснокожих. Никто так основательно, как он, не изъездил огромный южно-американский материк, от Огненной земли и до большой водной границы у Ориноко. Никто не был знаком со всеми различными индейскими диалектами так, как он, и если какой-нибудь европеец организовывал экспедицию в местности, где редко ступала человеческая нога, Паквай всегда оказывался бесценным проводником.

Иногда он отрясал с ног своих пыль цивилизации и отправлялся один в те места, где его опасные и воинственные родичи еще и поныне не прочь сожрать с хорошим аппетитом своих врагов.

В течение целых веков эти тоба выдерживали, подобно стене, все натиски с юга и с севера. Они отличались от других родственных племен бросавшимися в глаза светлыми волосами и светлой кожей. В них было некоторое сходство с альбиносами, но их глаза были серо-голубого цвета и составляли замечательный контраст с желто-бледной кожей и почти золотыми волосами. Тип же лица был чисто индейский, с покатым лбом, выдающимся величаво-орлиным носом и мягко округленным подбородком. Прихоти природы многообразны, и тоба были тому ярким примером.

Но примечательная светлая окраска кожи и волос этой породы не была признаком открытого и дружелюбного характера.