Князь Роман Глебович стоял на коленях у золоченых ступенек ханского трона и молча, склонив голову, ждал. За его спиной пребывал в той же отцовской позе покорности старший сын Дмитрий, который тяжело дышал, волнуясь за отца: уж очень не хотел князь Роман принимать завещанный ему покойным племянником Брянск и, тем более, ехать в ненавистный ему Сарай за ярлыком на право удельного княжения.

В приемной зале ханского дворца царила полная тишина. Молодой хан Узбек сидел в своем золоченом кресле, окруженный со всех сторон рассевшимися на персидских коврах приближенными и тоже молчал, раздумывая.

По правую руку от него сидел на небольшом возвышении духовный наставник имам Ахмат, а по левую руку стоял, ожидая вопросов от своего повелителя, его тайный советник – тридцатидевятилетний Субуди.

В ханском дворце не было женщин: хан Узбек строго соблюдал исламские нормы и никогда не выводил на всеобщее обозрение своих жен, которым не полагалось покидать пределы ханского гарема.

Несмотря на свою молодость, Узбек-хан поражал окружавших его подданных осмотрительностью, вдумчивостью и медлительностью.

Московский князь Юрий Даниилович принимал у себя в «тайницкой» теремной комнате князя Федора Ржевского.

Сидя в большом, удобном, резного дуба кресле, князь Юрий внимательно и терпеливо слушал сбивчивую, грубую речь своего союзника. С кряхтением, запинаясь и повторяя свои излюбленные слова «ужо», «тама», «тако», Федор Святославович подробно рассказывал о своем походе на Новгород.

Как известно, этот поход был инспирирован самими новгородцами, недавно ограбленными великим суздальским князем Михаилом Ярославовичем, который, нуждаясь в деньгах, потребовал от них непомерную сумму. Князю Михаилу были нужны большие деньги для выплат ордынскому хану. Дорого обошелся владимиро-суздальской, тверской и новгородской землям великокняжеский ярлык! И особенно новгородцам! Владимиро-суздальская земля была настолько истощена поборами и татарскими набегами, что взять с нее было почти нечего, свою родовую Тверь князь Михаил берег, а вот Великий Новгород он не пожалел: после затяжных ратных маневров в новгородских пограничных городках и, особенно, в Торжке, отрезав русский север от южных земель, снабжавших новгородцев хлебом, он заставил их раскошелиться, выжав несметную сумму серебром. Опасаясь, что если такие поборы от князя Михаила станут делом обычным, новгородцы решили не уступать и попросили помощи у злейшего врага Михаила Ярославовича – князя Юрия Московского.

– Приди к нам, славный господин, владей нами, – говорили новгородские послы в Москве, – и соблюдай законы Ярослава, чтобы не разорять наш несчастный город!

– Этого не бойтесь, – заверил их князь Юрий. – Я ничего не возьму больше того, что установил Ярослав и, если будет надо, окажу вам, без лишних слов, военную помощьомэнэ!

– Испей-ка, владыка, моего доброго медка, – сказал, улыбаясь, князь Роман Глебович, подавая знак рукой своей ключнице, чтобы она поднесла чашу с ароматным напитком его собеседнику, – и успокой свою душу от тревожных мыслей. Нет никаких поводов для беспокойства! Мы вновь договорились с татарами, слава Господу!

Красивая молодая ключница князя Есенка, грациозно поклонившись епископу Арсению, протянула ему чашу.

Князь Роман с тихой радостью смотрел на девушку. Вот уже второй год пошел, как он привез прелестную Есенку из далекой Орды. Много серебра пришлось заплатить за нее хитрому мурзе Кавгадыю. Последний долго торговался и, наконец, выжав из князя цену десятка молодых рабов, как бы снизошел до него, согласившись отдать девушку.

Что только не говорили князю Роману его верные слуги, как только не пытались они помешать той сделке – все было бесполезно!

– Этот Кавгадый – коварен и лжив, – говорил своему брянскому князю его боярин Мирко Стойкович, – и ловко торгует своими пленниками! Он сам не любит русских женок, но тщательно обучает их разным любовным премудростям. Мне рассказывал славный Субуди, что этот Кавгадый добывает молодых женок не только в набегах, но и скупает их у других татар. Если какой-нибудь воевода возвращается из очередного набега с большим числом пленниц, этот мурза скупает у него их за бесценок, потому что татарские воины спешат поскорее избавиться от своего ясыря из-за больших расходов на содержание и угрозы резкого падения цен на рабов. Он не брезгует даже исхудавшими клячами, пребывающими на смертном одре! Его люди хорошо заботятся об этих пленницах: вылечивают болезни и досыта кормят. А от этого даже самые неказистые женки хорошеют лицами и распускаются, как цветы, пленяя своей красотой. Ну, а потом люди Кавгадыя обучают этих девок искусству любви и телесным ласкам! И девицы становятся еще привлекательней своими формами: станом, задом и грудями…А когда в Сарай прибывают князья с боярами или богатые купцы, этот татарский вельможа, воспользовавшись их скукой и усталостью, подсылает им ночью в постель ту или иную красотку, вводя их в соблазн! Вся Орда знает о таких делах Кавгадыя. Даже молодой царь посмеивается над ним! Не попадайся на его удочку, славный князь!

– Ох, и затащили вы меня в этот злополучный Торжок! – возмущался брянский купец Брежко Стойкович, сидя за столом в большой трапезной зале городской харчевни и вытирая усы и бороду большим цветастым платком. – Здесь даже меды не сладкие!

– Кто знал, батюшка, – виновато опустил голову старый купец Бурнаш Житоедович, – что приключится такая беда!

– Мы всегда проезжали через этот Торжок по пути в славный Новгород, – ныл другой седовласый купец, Безсон Силович, – и все шло спокойно!

– Не знаю, – покачал головой крепкий тридцативосьмилетний купец Мордат Нечаевич. – Я не раз путешествовал другой дорогой с почтенными людьми и никогда не встречался с трудностями, а тут послушал вас, как умудренных жизнью людей, и влип, словно муха в зловонную жижу…

– Ладно бы какая сумятица, – пробормотал Брежко Стойкович. – Этого на нашей несчастной Руси всегда хватает! Однако вот я совсем не ожидал таких поборов от здешней власти! Еще немного – и совсем останемся без товаров!

Весна 1316 года в Брянске была встречена с радостью: долгой и холодной была минувшая зима. Несмотря на то, что намело немало снега, морозы не смягчались до самого марта, и лишь немногие, только самые опытные и нетерпеливые охотники выходили в лес, добывая пушного зверя. В эту зиму было превеликое множество белок! А вслед за белками шла прожорливая куница…Но осторожные и предусмотрительные брянцы проклинали лютые холода.

– Сам лукавый заманивает путников в холодный и непроходимый лес! – говорили они, сидючи дома, но, узнавая об очередной удачной охоте более смелого собрата, смертельно ему завидовали.

Какой-нибудь десяток охотников за эту зиму добыли такое множество пушнины, что не только каждый смельчак несказанно обогатился, но и наполнил бесценным товаром едва ли не доверху княжеские и купеческие склады. Однако далеко не всем отважным охотникам улыбнулось в ту зиму счастье. Брянские леса, приветливые и светлые в теплое время года, когда едва ли не все горожане и жители окрестных сельских поселений дневали там и ночевали, становились смертельно опасными зимой. Очень часто ушедшие за лесной добычей охотники погибали от зубов хищных зверей или лютых морозов: заблудиться в брянских лесах зимой значило умереть!

Вот и в ту зиму осиротели три охотничьих семьи: ушли и не вернулись кормильцы! В семьях поплакали, погоревали, справили поминки по несчастным, а город и вовсе не волновался. – Нечего было идти в холод и мрак на неминуемую смерть! – рассудили обыватели.

Князь Роман Глебович не остался равнодушным к горю детей и вдов: из княжеских запасов сироты получили большое денежное вспомоществование, достаточное для того, чтобы вырастить в сытости новое поколение охотников. Брянский князь, продолжая традиции своих предшественников, с заботой и вниманием относился к охотникам: ведь они приносили в казну большие доходы, благодаря которым процветал и княжеский дом, и город, и в Орду было чем выплачивать «выход»!