Шака родилась в доме Лоис Ландийской, капитана личной гвардии лендлорда Альтамана, города-государства в Лекхиме, у одной из наложниц. Мать Шаки находилась на седьмом месяце, когда, однажды, на прогулке в саду, её укусила змея. От испуга и боли у женщины начались схватки, и она родила просто на земле. Пришедшему на место события лекарю осталось только обрезать пуповину и передать младенца одной из женщин, прибежавших на крики роженицы. Вскоре после родов женщина умерла, так и не увидев новорождённую дочь. Девочка родилась слабой и молчаливой, и все предполагали, что она вскоре отправится вслед за матерью. Ей даже имени не дали, а с лёгкой руки какого-то зубоскала прозвали «Змеёнышем». Но малышка, вопреки прогнозам, продолжала жить и набираться сил, и вскоре из сморщенного тщедушного красного комочка превратилась в здорового крепкого младенца с чистой светлой кожей, тёмно-карими глазёнками и каштановыми кудряшками на круглой головке. Но, в отличие от других младенцев, она была тиха, спокойна, редко плакала, а если плакала, то негромко и жалобно, словно скулила.

Госпожа Лоис только раз взглянула на девочку, сразу после её рождения, и больше не интересовалась малышкой, оставив её на попечение лекаря и кормилицы, которую тот нашёл. Слуги, которые, как известно, знают почти всё, что творится в доме их господ, сплетничали, что госпожа возненавидела девочку, так как она плод одного из двух супругов госпожи, а которого, неизвестно, так как малютка не унаследовала черт отца. Услугами наложниц пользовались оба господина, когда Лоис была занята или отсутствовала дома. Оба мужчины – и господин Ольд, и господин Элиан – тоже приходили взглянуть на новорождённую, но ни один не признал её дочерью, и по слухам, они даже поспорили, чьё это дитя. В душе каждый хотел, чтобы эта девочка была его, ведь супруга, вопреки всем их стараниям, и несмотря на наличие аж двух мужей, ни разу не понесла и не произвела на свет ни одного ребёнка.

Шло время. Девочка росла. Пока она была крошкой, её опекали три оставшиеся наложницы, а когда подросла настолько, что могла выполнять посильную работу, её отправили на кухню. Дочь рабыни была рабыней, независимо от того, кто её отец.

Когда девочке исполнилось шесть лет, в ней впервые проявился отцовский характер, поставив точку в споре двух мужчин.

Тихая и замкнутая, как и в младенчестве, девочка держалась незаметно и отчуждённо. Кухонные работницы жалели малышку и часто баловали вкусными объедками с господского стола. Мужчины-рабы, в основном, не обращали на неё внимания, лишь бы не путалась под ногами. Но был в доме один раб, который, почему-то, невзлюбил девочку с первого дня её появления на кухне. Поговаривали, что эта ненависть происходит от того, что она была плодом одного из господ, а когда-то господин Элиан очень строго наказал его за какую-то провинность. Этот раб постоянно обзывал её и насмехался, называл не иначе как «змеиным отродьем» и «господским ублюдком». При каждом удобном случае отвешивал оплеухи и подзатыльники. К сожалению, он тоже работал на кухне, поэтому девочке было трудно избежать с ним встречи.

Когда дочери наложницы было около двух лет, Лоис наконец-то решилась и родила ребёнка – мальчика – от первого супруга – Ольда. Возможно, к этому её подтолкнул интерес, проявленный мужчинами к бастарде. Через год она родила ещё одного сына – от Элиана, так как младший был похож на отца как две капли воды, только волосы взял от матери – светлые и золотистые. Сейчас сыновьям было три и четыре года, и они находились под опекой нянек и служанок. Сюда же, в детскую, Лоис привела и малышку и, передавая на попечение нянек, сказала:

– Это моя приёмная дочь. Её зовут… – она на мгновение задумалась. – … Шака. Она имеет с мальчиками равные права. Приведите её в порядок и займитесь воспитанием.

Голос госпожи, как всегда, звучал властно, и никто не посмел ослушаться её приказов.

Оставив девочку в руках нянек, она ушла, даже не взглянув напоследок на новоприобретённую «дочь». Служанки тут же занялись ребёнком: раздели, выбросив прочь рабские лохмотья, вымыли в душистой воде, натёрли смягчающими кожу маслами и позвали лекаря, чтобы он осмотрел и залечил раны. Затем позвали торговца, у которого приобрели соответствующие её возрасту и новому статусу наряды. Лекарь проколол девочке ушки, чтобы вставить в них маленькие золотые серёжки, а запястья украсили красивые браслеты. Цирюльник привёл в порядок густые кудрявые волосы девочки, и к вечеру недавняя кухонная замарашка превратилась в настоящую маленькую принцессу с хорошеньким розовощёким личиком, большими сверкающими глазами и красивыми пухлыми губками.

Так неожиданно и радикально изменилась жизнь дочери наложницы. Вместе с именем, она получила и то, чего была лишена с рождения – семью, заботу, детство. Впервые она спала в настоящей мягкой постели, регулярно, сытно и вкусно ела, красиво и чисто одевалась, и впервые у неё появились настоящие игрушки: несколько прекрасных кукол, большая деревянная лошадка-качалка и симпатичный меховой медвежонок, набитый ароматной травой. Ложась спать, она всегда клала его рядом и крепко прижимала к себе, словно боялась, что кто-то его отберёт.

Незаметно шли года, насыщенные занятиями, учёбой, играми в немногие свободные дни, путешествиями с родителями и драками с уличными детьми. Шака росла, ни в чём не уступая братьям: ни в росте, ни в ловкости, ни в силе, ни в выносливости. Но всё же она была девушкой, хотя до некоторых пор не осознавала этого, пока однажды, борясь с Дансом – старшим из братьев – почувствовала, что он как-то необычно сжал её и вдруг неловко поцеловал куда-то в шею. Шака ударила наглеца, вырвалась и сердито воскликнула:

– Ты чего?

– Ты очень красивая, Шака, особенно когда сердишься… – ответил мальчишка.

– Я твоя сестра и ты не должен меня целовать, – строго ответила девушка.

– Ты же не родная, – пожал плечами мальчик. – Это не грех.

Высокое небо сияло безоблачной синью. Яркое утреннее солнце ощутимо пригревало, обещая очередной жаркий день. Где-то в головокружительной вышине вёл вою незамысловатую песенку орлок, и его серебряная трель достигала земли еле слышным хрустальным звоном. Над узкой дорогой, над лугом, над тихо текущей меж зелёных берегов рекой проносился лёгкий ветерок, остужая разгорячённого коня и прекрасную всадницу на нём.

Шака любила эти утренние прогулки, когда солнце только встало, когда воздух ещё прохладен и свеж и из него не испарился запах ночных фиалок; когда трава ещё сияет от росы, словно покрытая мириадами мелких бриллиантов, слепя глаза разноцветными бликами отражённых лучей.

Почти два месяца Шака обитала в отдалённом поместье отца, расположенном на берегу реки Скаарр, в дне пути от столицы. Здесь было тихо, спокойно и одиноко, и здесь она ощущала себя полновластной госпожой, какой никогда себя не чувствовала в доме Лоис Ландийской. Слуги и рабы побаивались её, как боялись отца, управляющий ловил каждое слово, и только его сын – двадцатичетырёхлетний балбес – смотрел дерзко и вызывающе. Он был красив и нагл, и в поместье не осталось ни одной более-менее симпатичной девушки, не побывавшей в его объятиях. Первые дни Урио пытался очаровать и Шаку, но девушка быстро остудила его пыл, дав понять, что его мужские чары на неё не действуют никак.

Шака наслаждалась свободой и покоем. Впервые она была сама по себе, спала, сколько хотела, вставала, когда хотела, ела, что хотела. Она могла часами скакать в одиночестве, объезжая поместье и любуясь окружающими пейзажами. Или, выбрав укромный уголок, плескаться в прохладных речных струях. Её бледная городская кожа покрылась ровным загаром и приобрела чудесный золотистый оттенок, густые каштановые волосы слегка выгорели на солнце и начали отливать бронзой; в мрачных тёмных глазах появился глубинный блеск, а взгляд смягчился, стал не таким подозрительным и настороженным. И так хорошенькая от природы, Шака стала ещё краше, расцвела, словно выставленный на солнце комнатный цветок.

Шака съехала с дороги на еле заметную тропинку, которая вела к густым зарослям оули, в укрытии которых девушка любила принимать солнечные ванны. Ветер дул в спину, может поэтому конь и не учуял чужих, прятавшихся среди густой сени, не предупредил хозяйку тревожным фырканьем.

Как и обещал офицер охраны, его господин прибыл очень скоро, и уже на следующий день после завтрака дверь узилища открылась и в комнату вошёл высокий молодой человек лет двадцати пяти, роскошно одетый, с красивым холёным лицом и тщательно уложенными волосами. Светло-серые, почти прозрачные глаза окинули комнату быстрым взглядом, а затем переместились на девушку, сидевшую на ложе, поджав ноги. Чувственные пухлые губы растянулись в любезной улыбке, ухоженная голова слегка склонилась в вежливом поклоне.

– Доброе утро, госпожа Шака.

– Вы знаете моё имя? – не удивилась девушка.

– Я многое о вас знаю… – загадочно улыбнулся молодой человек.

– Тогда, что вы от меня хотите? – спросила прямо.