Неяркое осеннее солнце гладило затылок теплой ладошкой. Облака пыли взлетали при каждом шаге и оседали на потрепанных ботинках. Звонкий голос настигал, ввинчивался в мозг, выдавливал слезы из глаз:

   – Никел-дрикел пива выпил! Толстый-жирный, поезд пассажирный! Эй, трус! Ты что, совсем тормоз? Слабо ответить?

   Ник еще ниже опустил голову и ускорил шаг. Не помогло – компания мальчишек во главе с Вайетом обступила его, вынуждая остановиться.

   – Ну что, девчонка, боишься? Ха, смотрите-ка – он же хнычет!

   Тяжелую сумку сорвали с плеча, разноцветные тетради и учебники полетели в пыль.

   Зима медленно спускалась на поселок с горных вершин. Каждое утро Никел наблюдал, как расширяется граница снежного царства. Сначала во власти зимы оказались горные луга, затем она выбелила могучие ели на склонах, а еще через неделю почувствовала себя полноправной хозяйкой. Прикрыла грязные дороги беленым полотном, расшила морозными узорами маленький поселок. И от этого у всех сразу появилось радостное праздничное настроение. У всех, кроме Фолка.

   После дня рождения Фолк совсем забросил школу, стал пропадать целыми днями на другом конце поселка, за рекой, с друзьями и девчонками. Пытался найти то одну работу, то другую, и поздно возвращался домой, если вообще возвращался. Он все больше мрачнел. Ник рассказывал брату смешные истории, вычитанные в книжках, ластился, как щенок, но в глазах Фолка появился неяркий опасный огонек. Так что и подойти к нему лишний раз было страшно.

   Зато теперь Нику не нужно было по ночам тайком пробираться в родительскую спальню. Стычки с призрачной мглой давались ему нелегко. Наутро он чувствовал себя разбитым. Почему-то больше всего болели глаза, да так, что Ник не мог даже смотреть на свет, не говоря уж о том, чтобы идти в школу. Мама прикладывала прохладную руку к его пылающему лбу и позволяла остаться дома. Он валялся в постели и перечитывал любимую книгу о Зорком Рыцаре.

   В последнее время мама помолодела. Это заметили все, даже отец. Вернувшись из сна, отец смотрел на нее исподлобья, точно не узнавал. Как будто сравнивал ту, вечно уставшую и запуганную, с этой – смешливой и разговорчивой. Иногда его свинцовый взгляд останавливался на младшем сыне. В эти минуты Нику хотелось вжаться в стул, и он находил любой предлог, чтобы выскользнуть из дома и побродить в одиночку по колено в снегу за околицей или съехать с горы на старой автомобильной камере, если там не было соседских мальчишек. Но иногда стычек избежать не удавалось…

   Никел зазевался, любуясь тревожно-красным, как глаз чудовища, солнцем, спускавшимся за плотные дымные столбы из печных труб. Вайет, подло подкравшись сзади, столкнул его с горы под улюлюканье друзей. Ватага мальчишек скатилась следом, догнав жертву у подножия. Вайет напихал Нику полные горсти снега за пазуху, а напоследок засунул головой в сугроб. Колючий снег набился в нос и рот, так что не продохнуть.

   Сирень окружала беседку сплошной зелено-бело-фиолетовой стеной. Крупные бугристые кисти свешивались внутрь, наполняя воздух тяжелым сладким ароматом.

   Ланка опустила голову, уткнулась взглядом в вырезанную на деревянном сиденье надпись: «Гайка ** усни навсегда!» Тщедушная гусеница, складываясь, как перочинный нож, ползла, старательно повторяя контуры чьего-то крика души. Мик сел рядом, прижался грудью к спине. Сквозь футболку Лана чувствовала, как часто колотится его сердце.

   Мика зашептал, обдувая горячим дыханием застывшую шею:

   – Лан, я… Мы сегодня…

   Ланка вслед за гусеницей вела пальцем по глубоко выдавленным буквам: «У-с-н-и…» Вспомнился тот единственный раз, когда она попала в Город. Ненадолго – провинность была пустячная. Но ей хватило. Теперь Ланка очень тщательно следила за собой.

   Элин Триар медленно шел по коридору. Правая ладонь скользила по стене, лаская шершавый бетон. «Живые»… Его детище, его мир, его жизнь. Каждого из членов организации – даже в мыслях Элин никогда не использовал гадкое слово «секта», так любимое масс-медиа, – каждого, от тринадцатилетнего Рика до шестидесятилетней Айи, он знал в лицо. Чем они живут, о чем мечтают, чего боятся. Кто приходит к ним в снах.

   Ключ повернулся в замке с еле слышным щелчком, хорошо смазанные петли не скрипнули. Маленькая комнатка, освещенная лишь ночником, встретила Учителя тишиной. Ее обитатель спал.

   Элин тяжело опустился на край узкой койки. Помедлил, дотронулся кончиками пальцев до лба спящего. Холодный. Какой холодный! Старик беспокойно дернулся, нащупал тонкую жилку на шее… Бесконечно долгое время она оставалась безжизненной, и Элин успел почувствовать, как останавливается его собственное сердце, когда, наконец, раздался слабый удар пульса.

   Рука старика бессильно упала на колени. Одинокая слеза скатилась по морщинистой щеке – здесь, наедине с названым сыном, он мог быть самим собой. Сбросить маску лидера, недрожащей рукой посылающего в бой детей своих, и стать просто отцом, страшащимся потерять единственного ребенка. Жаждущим принять на себя его боль, его кошмар, его вину… И не могущим этого сделать. Бессилие – вот что чувствовал Элин с самой первой встречи с Граем.

   Пять лет назад, когда шестнадцатилетний подросток замерзал в парке – когда он хотел замерзнуть и перестать быть! – Элин привел его сюда и заставил жить дальше. Элин растопил ледяную стену, которую мальчик выстроил между собой и миром. Дал ему цель и смысл жизни. Лишь для того, чтобы увидеть, как Грай уходит. Так же, как пять лет назад ушел от своего биологического отца.

   – Ну что, нашла место?.. Лан! Ты чего? – Ланка не сразу поняла, что стоит посреди зала сжимая опустевший поднос, и на нее устремлены десятки глаз.

   – Ой! Что ты тут натворила?!

   – Это… Ничего, Таль. Уронила случайно. Я пойду…

   – Подожди, Ланк. Ты чего? У тебя денег больше нет, что ли? Так я дам. Пойдем еще возьмем!

   Ланка отрицательно качнула головой:

   Принять приглашение на обед от Фолка Арсона означало признать свое поражение. Но мэр Романо был тертый калач из породы тех, кто готов проиграть битву ради того чтобы выиграть войну. А война назревала нешуточная. Причем такая, что когда Романо начинал о ней думать, его большой, рыхлый, как переваренная картофелина, нос покрывался бисеринками пота.

   В этом нелегко было признаться, но он упустил из виду деревенского мальчишку, за несколько лет из мелкой шпаны превратившегося в одного из самых влиятельных людей города. Как мэр Романо, замешанный в каждой политической взятке, держащий на коротком поводке все центры сна, полицию и отряды штатных психологов-мозгоправов, пропустил момент, когда расстановка сил изменилась?! Очень просто. У мэра узлового города, окруженного поселками-спутниками, были дела поважнее. Это раньше существовали страны и государства, централизованное правительство, сообщение между городами и взаимопомощь. А сейчас каждый сам за себя. Между узлами тысячекилометровые расстояния, связь практически отсутствует. Может, другие узлы еще и живы, но на помощь никто не придет.

   Аномальная зона продолжила расти, подобравшись к самому перевалу. Очередной отряд егерей, прибывший на вахту, застал страшную картину. Это не было нападением браконьеров, которым надоело получать разрешение на каждую шкурку. Нет, это был след другой, не знающей жалости силы. Потому что люди не разрывают трупы пополам, оставляя следы огромных зубов. Не развешивают на ветках кишки и оторванные головы. Не опутывают сторожку ползущими лианами, раздирающими ее по бревнышку. Взбесившийся лес набежал зеленой волной на блокпост, слизнул столбы с колючей проволокой и замер, набирая силы для новой атаки.

   Впервые мэр забил тревогу, когда лес, сожрав несколько гектаров посевных земель, подступил к принадлежавшим Романо зонам отдыха. Ученые объясняли аномалию странным скачком эволюции, падением метеоритов, разломами в земной коре и подземными излучениями. Теорий было много, однако никто и понятия не имел о том, как с ней справляться. Что Романо только не делал: снаряжал команды лесорубов, вытравливал зелень ядами, пытался выжигать заросли, но дикий лес быстро восстанавливал позиции. Когда количество жертв перевалило за дюжину, зоны отдыха пришлось закрыть. Романо огорчился, хотя для держателя полуподпольных казино и притонов потеря в финансовом смысле была небольшая. Но дикий лес лишил его не только пастбищ, полей, охотничьих угодий и любимой летней усадьбы. Аномалия отняла у мэра ощущение контроля. Хуже того – на этом обезумевшая растительность и разбушевавшиеся призрачные твари не успокоились. Один за другим они поглотили несколько поселков за перевалом, подкосив продовольственную программу города. Эвакуировать удалось чуть больше половины населения. Теперь аномалия стала реальной угрозой благополучию города. А значит, его – мэра Романо – личному благополучию!

   В борьбе с неведомой и яростной силой нужно было заручиться поддержкой союзников, потому что отступать ему было некуда. Романо не сразу решился на этот шаг. Полгода копал информацию, прощупывал Арсона через подставных лиц. Мэр давно ничему не удивлялся и не испытывал страха, но после утреннего сообщения о новом скачке аномалии был близок к панике. Выжидать дальше просто опасно! Его секретарь попросил Арсона о встрече.

   – На пол! Быстро! Мордой в пол, я сказал! – Грай от души приложил замешкавшегося толстяка-охранника между лопаток и расхохотался. Мир вокруг был выпуклым и сочным, как свежесорванное яблоко. Блестящие прямоугольники плитки на полу, сверкающее золото ламп, хрустальная прозрачность витрин… Кровь упругими толчками пульсировала в кончиках пальцев и наполняла голову пузырящейся легкостью. Белые, исполненные ужаса лица покупателей и черные маски налетчиков создавали удивительное ощущение гармонии.

   – Син, бери деньги!

   Грай крутанулся на пятке, стараясь держать в поле зрения сразу весь зал ювелирного магазинчика. Порядок. Ари, прикрыв от удовольствия глаза, размеренно пинал лежащего перед ним охранника. (Не жилец, ох, не жилец парень! Слишком увлекается. Рано или поздно он таки перейдет грань и сгинет в Темном Городе навсегда. Что ж, его право.) Кассир, переминаясь с ноги на ногу, торопливо сгребал разноцветные бумажки в подставленную сумку. Это он не от страха мнется, дошло до Грая, а к тревожной кнопке тянется. Слишком смелый попался. Это плохо! Минут через пять здесь появится полиция.

   – Ари, заканчивай! Нам пора.

   Син торжествующе потряс приятно округлившейся сумкой.

   Здесь всегда сумерки. Время, когда тьма еще не взяла окончательно верх над светом, но краски уже потухли, превратились в скучный свинцово-серый, без оттенков и полутонов. Медленное дыхание смрадного ветра, запах гари. Тысячи обветшавших коробок расползаются во все стороны, насколько хватает глаз. Мрачные башни, убогие лачуги, рассыпающиеся мосты, храмы, напоминающие гигантские конусы муравейников, фабричные трубы, изъеденные ржой металлоконструкции, похожие на остовы древних, давно вымерших животных…

   Ник был здесь не один. Город кишел непонятной, чуждой жизнью. Тысячи призрачных существ вращались в бессмысленном непрерывном танце. Некоторые из них напоминали людей, другие – полуистлевших покойников, третьи – наскоро и неумело сляпанных химер с зубастыми ухмыляющимися мордами, копытами, когтистыми лапами, крыльями летучих мышей, хвостами скорпионов. И все они бежали, торопились, искали кого-то, нападали и прятались друг от друга, кричали, корчились от боли…

   На глазах у Ника две мерзкие твари поймали и разорвали на части какого-то беднягу, забрызгав улицу кровью. Голова откатилась к ногам Ника. Он вскрикнул, отпрыгнул в сторону и столкнулся со стариком, который сидел прямо на асфальте, повторяя одну и ту же заунывную песню. Старик взвыл, замахал руками и затрусил прочь по улице, задевая прохожих, проходя их насквозь и не замечая этого. Молодой мужчина потянулся к Нику, словно хотел схватить, но отчего-то лишь побежал на одном месте с таким рвением, точно намеревался установить мировой рекорд.

   Никому не было дела до мерзких кровавых сцен и жутких воплей. Все были заняты собой.

   Закончив пожирать внутренности своей жертвы, гигантские насекомые тяжело поднялись в густой воздух и полетели прочь.

   – Ох ты, девочка моя бедная… Да что же это…

   Чтоб ему в Темном сгинуть, мерзавцу!..

   Ивар хлопотал вокруг дочери, как наседка, только что крыльями не хлопал: руки хирурга уверенно делали свое дело – промывали, накладывали мазь, бинтовали. Ланка не выдержала и рассмеялась. Смех тут же перешел в шипение:

   – Па-а-ап… Ну больно же! Что за дрянь ты мне льешь прямо в рану?

   – Терпи, детка. Это надо. Это дезинфицирует. Потерпи, милая. Чуть-чуть осталось, Алечка… Рассказывай дальше, рассказывай… Не смотри.

   Темный обрушился на Ника горячим воздухом, обжигающим легкие при каждом вздохе. Ник обнаружил, что сидит у стены, сложенной из огромных, плохо пригнанных друг к другу каменных блоков. Стена тянулась в обе стороны, насколько хватало глаз. Ник заглянул в щель. По ту сторону лежала пустынная равнина. Танцующие тут и там смерчи поднимали с выжженной земли серый пепел. Невесомые хлопья перелетали через стену, облепляли потерянных в вечных сумерках людей. На них Ник почти перестал обращать внимание. Город был намного интереснее. Мрачный лабиринт. Ленивое, жестокое животное, подчинявшееся лишь ему. Да и то неохотно. Темный уже не раз пытался его обмануть и запутать. Вот и сейчас его забросило в какую-то дыру.

   Ник огляделся. Ничего необычного, если не считать стены. Может, его занесло на самый край Темного? Интересно, если идти вдоль нее, получится обойти город вокруг? Спокойно, без фанатизма. Это лучше сделать в следующий раз, когда он будет здесь один. Нужно постараться запомнить это место. И потом нанести на карту.

   Ник попытался разглядеть в сумерках знакомые силуэты многоэтажных зданий. Грай должен ждать неподалеку от площади. Это сколько же времени понадобится, чтобы выбраться с окраины к центру?

   Теперь он ходил в Темный, как на работу – дважды в неделю. Не больше и не меньше. Эрран установил жесткий график и каждый раз составлял список дурацких заданий. Сегодня их было два: изменение реальности и поиск по маркерам. Маркеры были новой фишкой Кесселя. Когда Ник после первого погружения написал в отчете, что видел в Темном толпы людей, Эрран ему не поверил. Даже дети знают: Темный – чудовищная одиночка. Самое страшное наказание – остаться наедине с памятью, совестью, страхами, чувством вины. Только ты и Темный. Твой вечный враг, судья и тюремщик.

   Но после второго погружения Эррану пришлось поверить. Ник описывал людей, особые приметы, детали их жизни, даже назвал несколько имен. Ему пришлось попыхтеть. Не так-то легко разговорить человека, уверенного, что, кроме него и монстров, в Темном никого нет.