Девочку, которой загадочный старик предложил практически безграничную власть над умами и сердцами миллионов людей, звали Оля. И фамилия у неё была такая забавная — Ласточка. Ольга Сергеевна Ласточка.

Наша история началась в Санкт-Петербурге. В середине необычно холодной, для теплолюбивого города, зимы. Снега выпало столько, что сугробы возвышались до двух третей человеческого роста. Машины во дворах, оставленные на несколько дней, тонули в снегу. Дворники выбивались из сил и всё равно большинство дорог оставались расчищены кое-как. Cнег всё падал. При разговоре на улице изо рта поднимались облака пара. Жители города дрожали в тонких перчатках, лёгких курточках и разноцветных шарфах.

По причине холодной погоды имеющие обогреватели счастливчики пользовались ими круглые сутки. Напряжение в электрической сети спадало. Иногда, в особенно холодные ночи, лампочки светились так тускло, что казалось, будто ты находишься во сне — где звуки приглушены, а краски тусклы.

Сыплет снег. Он идёт с утра почти без перерыва. Сейчас девятый час вечера. На улице горят фонари — выстроенные в ряд, словно солдаты. В единственной комнате, однокомнатной квартиры, на большом диване, накрытом покрывалом светло-розового, кремового оттенка, сидит девушка. Кроме дивана, в комнате имеется застеленный скатертью стол. На столе букет искусственных цветов в вазе, закрытый ноутбук и две пустые чашки из-под кофе. Шкаф в углу до половины заполнен книгам. Рядом со шкафом, на тумбочке с отбитым уголком, стоит телевизор. Модель не новая, с большим, маслянисто-чёрным экраном. На полу истоптанный ковёр тёмно-зелёного цвета с примитивным изображением каких-то цветов. Рисунок настолько схематичен, что нельзя понять каких именно.

Девушка кутается в одеяло. На ней свитер с закатанными рукавами и красные, спортивные штаны. Тёмно-тёмно рыжие волосы стянуты заколкой в виде разинувшего пасть синего бегемота. Она читает книгу. Сегодняшняя ночь обещает быть холодной. Снежинки бьются в окно, будто стучат, будто просят впустить или напротив, хотят силой ворваться в тепло и свет. Много людей сегодня включили электрические обогреватели в розетку. Поэтому свет от ламп недостаточно ярок и со временем становиться лишь тусклее. Девушка вынуждена перенести торшер ближе к дивану. Розетки сделаны неудобно, все они собраны на дальней стене. Через комнату тянется извилистый шнур удлинителя. Круглая, матовая лампа в торшере горит мягким, рассеянным светом. В вечера похожие на сегодня, случается, что привычно-знакомая, уютная (как старая, разношенная пижама) реальность рушится. Она слезает как некачественная краска под дождём. Скорлупу, которой окружил себя человек, будто разбивает кто-то снаружи. Без спроса. Без жалости. И там, снаружи, ждёт ужасно неприветливый мир. Словно второе рождение. Такое иногда случается в такие вечера как сегодня.

За несколько дней до событий в первой главе.

Вот так встреча. Жили в одном городе, но не виделись с окончания института и вдруг встретились на Невском проспекте. Нет, были, конечно, встречи с однокашниками. Только половина из них после выпуска разъехалась кто куда. С кем-то вообще не хотелось встречаться. Кто-то пропускал общие сборы. На совместных посиделках каждый пытался уверить бывших товарищей, что уж он-то устроился во взрослой жизни не хуже остальных. Много пили — на следующее утро болела голова. Было скучно, не смотря даже на то, что много пили. Встречи оперившихся, институтских, птенчиков вскоре прекратились. Ласточка не видела Наташу Бутинко уже года три. Девочки особенно не общались и через интернет — как-то так получилось, у каждой было столько забот. И вдруг столкнулись. Невский проспект знавал и не такие чудеса.

— Ласточка!

— Бутинко, ты?!

С обоих сторон посыпались сбивчивые вопросы: — Где ты сейчас? А работаешь, по специальности? Как жизнь? С кем ты сейчас?

У Ласточки был старший брат — Сергей. По профессии геолог, всё время проводит в командировках и только на длинный отпуск — целых три месяца, приезжает в родной Петербург. Однажды, когда они были детьми. Маленькую Олю попытались обидеть какие-то ребята во дворе. Уже не вспомнить из-за чего началась ссора. Возможно, малолетним хулиганам приглянулся пластмассовый автомобиль, который Оля в ту пору всюду таскала за собой на верёвочке. Или у них возобладал древнейший человеческий инстинкт — поиздеваться над слабым. Не лишена права на существование и крамольная мысль, будто таким образом мальчишки пытались привлечь внимание девочки. Суть не в этом, а в том, что старший брат увидел происходящее из окна и, не сказав родителям ни слова, выбежал из дома (это происходило летом — Ласточка хорошо запомнила запах цветущей сирени густо разросшейся в дальнем углу двора, у покосившегося бетонного забора). Сергей выбежал из дома и ни слова не говоря, врезал ближайшему хулигану. После непродолжительной драки (в которой и сама Оля принимала активное участие, царапаясь и колотя обидчиков той самой пластмассовой машинкой, от которой, после варварского обращения, отвалились передние колёса) хулиганы позорно бежали. А победителей, за синяки и царапины, ждала выволочка, как только они вернуться домой. Пока дети отдыхали. Сергей пообещал: — Не бойся. Я всегда буду вступаться за тебя.

— Тогда я тоже всегда буду вступаться — сказала Ласточка и, видя, как старший брат улыбается, сердито добавила — Правда буду. Даже когда выросту.

— Только как знать когда может понадобиться помощь — пожал плечами Сергей.

Чертя носком сандалика кривые линии в сухой пыли, Оля предложила: — Давай мы выработаем специальные слова. Если кто-то произносит их, значит он в беде. А остальные ничего не догадаются, ведь это будут совсем обычные слова.

Сергей хмыкнул, но согласился и даже сам загорелся идеей тайного языка. Он был как раз в том возрасте, когда мальчишки любят играть в разведчиков и шпионов. Впрочем, некоторые девчонки тоже любят играть в шпионов. Взять хотя бы младшую сестру Сергея для примера.

За три месяца до описываемых в первой главе событий.

Неподалёку от выхода со станции метро «Чернышевская» есть небольшое кафе. Два десятка круглых столиков, застеленных тёмно-малиновыми скатертями. Гроздья электрических лампочек в виде тонких и длинных свечей. Там продают крохотные пирожные «корзинки» до краёв наполненные разноцветным кремом. Хочешь, возьми синюю, или светло-алую, или тёмно-зелёную. Ласточка выбрала пару жёлтых и одну чёрную — с шоколадом.

Две чашки кофе на столе. Ваня, милый и любимый, ждёт, пока приготовят и принесут огромный горячий бутерброд собранный не меньше чем из десяти компонентов. В меню он так и называется «огромный» (бутерброд, а не Ваня).

Подходит девушка-официант в белой блузке, со свисающей на глаза чёлкой. Ваня кивком благодарит. Он необычно серьёзен (Ваня, а не бутерброд). Сначала Ласточка подумала, что милый устал на работе. Седьмой час вечера понедельника. На улице пасмурно и сыро, вот-вот выпадет первый снег. В этом году синоптики обещали суровую зиму. Но Ваня выглядит утомлённым только на первый взгляд. Если приглядеться становиться понятно, что он скорее взвинчен, хотя крепко держит себя в руках. Волнуется, но твёрдо намерен идти до конца. Учитывая их последнюю встречу почти неделю назад, понятно, о чём именно пойдёт разговор. Ласточка вздохнула. У пирожного корзинки вкус сладкий и воздушный. Кофе без сахара и молока горек. Это приятная горечь, стирающая с языка сладость и позволяющая снова ощутить её во всей полноте, как будто в первый раз.

«Огромный» бутерброд пах жареным мясом и свежим хлебом. Со всех сторон из него торчит зелень. Ваня посмотрел на бутерброд, потом поднял глаза на Ласточку и сказал: — Ты не хочешь выходить за меня замуж потому, что считаешь себя особенной.

Всего ряды «племянников» пополнились двадцать одним программистом. Предложение было сделано двадцати четырём, но один отказался, предпочитая жить во сне. С другим и вовсе нехорошо получилось — инфаркт. Впрочем, его привели в чувство, подлатали разорвавшиеся сосуды и оставили в покое. Третьего, после повторной беседы, забраковал дядя Егор. Ему тоже выпала недельная амнезия. Остальные двадцать один человек, устроились в большой комнате: на парочке кожаных диванах-близнецах, на кресле, на стульях. Словом кто где. Секунду назад открылась дверь, впуская Наташу Бутинко и Антона. Тот, как и в прошлый раз, явился в костюме стального оттенка, с чёрными, словно на них пролили баночку туши, волосами.

Ласточка знала, что где-то рядом проходят вводные занятия для врачей-новичков. Тех было всего трое: выглядевших немного растерянно мужчин в возрасте от сорока до пятидесяти лет.

Программистов собрали вместе, оставив настороженно переглядываться. Большая, вероятно переделанная из пары смежных комнат, зала нисколько не походила на учебный класс. Скорее уж на кабинет для производственных совещаний. У стен россыпь стульев. На фальш-потолке размещались лампы дневного света, сейчас выключенные. У стены шкаф, в каких хранятся неподъемные тома бухгалтерской отчётности. Только в этом шкафу, вместо толстых папок, можно было увидеть стопки одинаково белых тарелок. Выстроившиеся клином стаканы и прочих представителей семейства посуды. На нижней полке одиноко лежал картридж от лазерного принтера.

Ласточка огляделась. Находящиеся в комнате люди напоминали учеников не больше, чем сама комната напоминала учебный класс. В основном молодые, до тридцати лет, лишь одной женщине явно больше сорока. Молодой мужчина, с аккуратной бородкой, предложил познакомиться, первым назвав собственное имя. Ласточка хотела поддержать начинание, но тут дверь открылась, впуская Наташу, а за ней и Антона.

— Всем добрый день — сказала Наташа — Наверное, вы думаете, что сейчас вас будут учить ПРИКАЗЫВАТЬ. Но на самом деле вы это умеете делать. Сейчас мы продемонстрируем вам ваше умение. Потом будем долго и нудно рассказывать о технике безопасности. Затем измерим личный потенциал каждого как-то сила внушения и время воздействия. А где-то часиков через пять-шесть выпустим на улицу, в большой мир. Завтра кратко пробежимся по скриптоподобному языку созданному для управлением анимусом. Интересно, что основные модули анимуса (кроме совсем уж низкоуровневых вроде выделения ячеек памяти, числовой арифметики, да пожалуй, и всё). Исключая эти базовые операции, анимус может быть написан на этом великолепном языке. Он называется «моисей», думаю, вы уже привыкли, что большинство названий у нас так или иначе относится к корню авраамических религий. По синтаксису «моисей» напоминает python