Иногда ночами вешние ветра сдирают туманную пелену с Потомака и развешивают ее по ветвям сухостоя на илистых берегах реки. Длинные лоскуты срываются и плывут в укромные закоулки Фогги-Боттом, над мостовыми Старого Джорджтауна, минуют перенаселенные городские дома и покрывают бледными, влажными саванами богатые особняки.

Черный «навигатор» шел сквозь хмарь на запад по Оу-стрит, оставляя позади дома состоятельных горожан, пока наконец не проник в мир по-настоящему безмерного богатства. Внедорожник свернул на подъездную аллею из гравия, цветом и размером напоминавшего кукурузные зерна. По обеим сторонам ощетинились трехдюймовыми колючками высокие кусты мадагаскарского барбариса.

Пассажир на заднем сиденье разглядывал багровые шипы и думал о крестных муках.

«Навигатор» миновал ряд автоматических ворот, последние из которых были увешаны предупредительными знаками:

Танцующие от сквозняков огоньки свечей отбрасывали неровный свет. Гость ел, пил вино и, наслаждаясь, забыл, кто он и где находится.

Спустя некоторое время мистер Адельгейд, не доев оленины, отодвинул прибор, промокнул губы. Пальцы его, тонкие и очень длинные, напоминали побеги растения.

Вот так оставлять еду?

– Что ж, мы будем очень признательны за помощь.

– Уволиться из УПРБ и перейти к вам?

Отца Уаймана ранило до того, как он услышал грохот «АК-47». Неудивительно. Пули этих автоматов одолевают милю за две секунды. Куда быстрее, чем звук. Ни за что не успеешь сообразить, на какой из них твое имя. Отец Уайман считал, что в перестрелке пригибаются к земле только дураки и пехотинцы. Поэтому, выполняя задачу, в орудийной башне «хамви» он всегда стоял в полный рост, вертя головой по сторонам; руки на рукоятках пулемета пятидесятого калибра

[5]

, палец на спусковом крючке.

Отец Уайман не был священником. Патриот своей родины, менее чем три года назад окончивший школу, он любил читать Библию и говорить о Всевышнем с сослуживцами, поэтому такое прозвище ему дали товарищи по оружию на посту боевого охранения (ПБО) Терок. Уайман вел эти разговоры вовсе не потому, что в окопе под огнем резко перековался из атеиста. Он унаследовал несокрушимую веру в истинность Священного Писания от отца с матерью. Для них Библия была не старинным фолиантом с религиозными притчами. Из нее они черпали практические знания, которыми пользовались в повседневной жизни, почитали ее так же, как фермеры почитают землю, а богачи – деньги. Они не верили грязным политикам и безбожникам-ученым. Любой, имеющий глаза и смертную душу, знает: Библия пережила столетия среди греха и ужасов, чтобы принести свет. Иначе зачем Бог сохранил бы ее? Когда они прикасались к Библии, открывали, читали, власть Книги была такой же реальной, как ветер и огонь.

Уайман отличался внушительными габаритами: шесть футов три дюйма росту, вес двести десять фунтов. Его пулемет был установлен на вращающемся лафете в «хамви», так что он мог легко управляться с орудием одной рукой.

В двух сотнях метров вспыхнуло дульное пламя. Хаджи

[6]

выстрелил – метко, с учетом общеизвестной неточности «АК-47

[7]

» – и упал за валун размером со стиральную машину, очевидно решив, что теперь он в безопасности.

Тем хуже для тебя, мистер Хаджи.

Рота «Гадюка» использовала новую систему обнаружения снайперов «Бумеранг» с пассивным шумопеленгатором и компьютерной обработкой сигнала, что позволяло определять местоположение стрелка с ювелирной точностью. Создатели «Бумеранга», как и те, кто разрабатывает предупреждения об опасности для летчиков, знают, на что лучше всего откликается мужской мозг. Отец Уайман все еще держался на адреналине, когда в наушниках зазвучал чувственный женский голос: «Азимут цели один-девять-один. Дальность два-ноль-семь».

Утром високосного дня в Северной Флориде высокая молодая женщина с короткой стрижкой открыла магазин подводного снаряжения «Предельная глубина», размышляя о том, что дополнительный день этого особого месяца как пить дать внесет путаницу в бухгалтерию. На девушке были шорты цвета хаки, красная с гавайским принтом рубашка навыпуск и кроссовки. Загорелая, чайного цвета, кожа контрастировала с белокурыми, выгоревшими на солнце волосами. Широкие плечи, сильные ноги бегуньи, мускулистые предплечья со вздутыми венами – девушка занималась скалолазанием – и покрытые шрамами кисти рук, грубые, как у работяги.

Пока она расставляла за стойкой новые подводные компьютеры Liquivision, в магазин вошел коренастый мужчина с телосложением бодибилдера, в красных шортах и желтой обтягивающей безрукавке. Его бицепсы и икры напоминали хлебные батоны; сандалии звонко шлепали по полу, как мухобойки по крышке стола.

– Мне нужен проводник для погружения на «Кладбище». – Голос был слишком высокий и мальчишеский для такого качка. – Говорят, в этом магазине лучшие проводники.

– У вас есть разрешение на спуск в пещеры?

Покупатель предъявил свидетельство TDI, подтверждающее, что Томас Брюстер из Уайт-Плэйс, штат Нью-Йорк, действительно имеет право совершать виды погружений в пещеры.

Неотложка отвезла Брюстера в местную больницу: он мог захлебнуться рвотой, к тому же у него обнаружили признаки повреждения легкого. Халли долго просидела с двумя полицейскими, давая показания для отчета, и в магазин вернулась почти в два часа дня. Мэри сидела с красными глазами и зеленым лицом; в одной руке держала кружку с черным кофе, в другой – сигарету.

– Мне позвонили. Что, черт возьми, происходит?

Голос у нее был ниже и грубее, чем у обычного курильщика. Таким его сделали иракские повстанцы, сбившие «стингером» ее вертолет и наполнившие легкие огнем.

Халли рассказала о случившемся.

– Матерь Божья! Сама-то как?

Они переночевали в гостевых номерах на авиабазе Эндрюс. На следующее утро после душа и завтрака их перебросили на военный аэродром в Рейносе, штат Техас

[21]

, где предоставили все необходимое для спуска в пещеру: акваланги, готовые к употреблению индивидуальные наборы питания (ИНП), запасные фонари, гидрокостюмы – самое лучшее из того, что могут предложить перспективные разработки и что можно купить на государственные деньги.

В восемь вечера в полной темноте реактивный конвертоплан «Оспри» перебросил команду на юг. Безлунной ночью (чистой воды везение, как заметил Боуман) они высадились на просеке в миле от входа в Куэва-де-Луз.

Боуман отвел их к границе леса. Конвертоплан взлетел, издавая шума не больше, чем работающий вхолостую двигатель автобуса, и без единого огня за десять секунд исчез в черном небе, оставив группу в высокогорной глуши на юге Мексики. Ближайшее поселение – деревня куикатеков – лежало в двадцати милях.

Каждый нес за спиной тяжелый рюкзак. Вооружен был только Боуман – «ЗИГ-Зауэр» в набедренной кобуре, массивный дайверский нож в ножнах, закрепленных на внутренней стороне левой голени, и странная, футуристического вида винтовка с укороченным стволом и барабанным магазином, как у пистолета-пулемета Томпсона, облегченным трубчатым прикладом и пистолетной рукояткой. Во время полета Халли спросила, винтовка это или пулемет.

– Ни то ни другое, – ответил Боуман. – Здесь используются десятимиллиметровые СН-снаряды.

– Вам следует надеть пожарный костюм, док, – заявил молодой чернокожий сержант.

Ленора Стилвелл оторвала взгляд от планшета. Сержант по фамилии Диллон.

Маршелл

Диллон.

– Это презерватив, а не костюм. Не могу я в нем работать. – Стилвелл подмигнула, и на лице сержанта появилась страдальческая улыбка. – Ничего не услышишь, не скажешь, не пощупаешь. Черт, да в нем и ходить-то толком не походишь! Не говоря уж о том, чтобы в туалет… – Она помотала головой. – Ну, и что это за врач?

Полевой госпиталь Терока подвергли полному карантину, отрезав от остального поста боевого охранения. От всего мира. Как только подтвердили присутствие АКБ, явились специалисты по ЗОМП – защите от оружия массового поражения, – изолировали госпиталь, установив шлюзовой отсек для входа и выхода, и раздали пневмокостюмы 4-го уровня биологической защиты. «Пожарный костюм», как назвал его Диллон – модель «Кемтурион» 3530 небесно-голубого цвета, изготовленная из специального полимера, – весил десять фунтов. Еще десять фунтов веса добавляла ранцевая индивидуальная система обеспечения жизнедеятельности (ИСОЖ). Застегнутый на все молнии и фиксаторы, УБЗ-4 ощущался на теле жестче водолазного скафандра. Любое движение требовало дополнительных усилий, пластик постоянно трещал и скрипел. К тому же за восьмичасовую смену с по́том могло уйти фунта два весу, хоть внутри и работал крошечный вентилятор.

Воздух из ранца ИСОЖ или внешнего источника создавал во внутреннем пространстве избыточное давление – чтобы внутрь, даже если треснет пластмасса, не проникли патогенные организмы. Объединенный с костюмом шлем в форме ведра из более толстого материала, достаточно прозрачного, легко покрывался царапинами и через несколько недель был похож на лобовое стекло с паутиной трещин. После истирания противозапотевающего слоя – что обычно занимало не дольше месяца – видимость становилась еще хуже. Рукава костюмов заканчивались защитными перчатками, которые давали пальцам едва ли большую подвижность, чем варежки. Поскольку костюм в надутом состоянии удваивал объем своего обладателя и добавлял фут росту, то требовалось постоянно рассчитывать движения, чтобы часом не налететь на оборудование, других людей и не перевернуть контейнеры с болезнетворными организмами, одна тысячная унции которых могла уничтожить все население планеты.

Утром того дня, когда Халли с командой вылетели с авиабазы Эндрюс в Рейносе, в кабинете Лу Кейси Дон Барнард налил себе крепкого черного кофе, отхлебнул глоток и сморщился.

– Ну и отрава…

Кейси, в мятых хлопчатобумажных брюках, поношенных мокасинах и клетчатой рубашке, поднял чашку.

– Флотский кофе. Не дает мозгам уснуть.

Барнард знал о пристрастии приятеля к «флотскому кофе». Раньше тот жил в Аннаполисе и провел пять лет на действительной военной службе, пока не понял, что микробиология ему ближе, чем ядерные технологии. Уволился из ВМС, защитил докторскую, занимался частным предпринимательством, пока не возникло стойкое отвращение, а затем пришел в ЦКЗ, где и трудился вот уже более двадцати лет. Б

о

льшую часть этого срока он работал с Барнардом. Друг к другу они относились скорее как братья, нежели как начальник и подчиненный.

Вскоре после восхода Боуман остановил группу на границе леса. Перед ними простирался ровный зеленый луг, по обеим сторонам которого высились горные сосны. Слева в двух сотнях ярдов темнел вход в пещеру. Все сгрудились вокруг Боумана, и Халли прошептала:

– Вот она!

– Обалдеть! – прошептал Хейт. – Хоть на «боинге» залетай. Первый раз вижу такой огромный вход.

– Говорила же, пещера необычная.

У края леса, тоже с левой стороны луга, располагался сенот – округлый, заполненный водой провал грунта. Халли встречала такие колодцы; иногда через подземные полости они связаны с основной пещерой. В этот сенот она не погружалась и не знала, есть ли здесь такие проходы.

Они вошли в узкий, петляющий коридор, затем, как по дымоходу, упираясь руками и ногами в противоположные стены, спустились по вертикальному желобу и попали в зал, где вполне могло бы уместиться футбольное поле. Почти в центре лежала серая каменная плита размером с автобус. Следуя за Халли, группа пробралась через булыжники и обломки породы к громадной плите, вокруг которой клубился пар от небольшого ручья – ответвления главной реки пещеры.

– Ну и камешек, – произнес Хейт, направив фонарь на плиту и тщательно ее рассматривая.

– Есть кое-что поинтереснее. – Халли опустила фонарь к подножию плиты, осветив край каменной платформы.

– Боже правый… Это похоже на… – Канер не договорил.

Зато договорил Боуман: