В тот день была сильная буря. Я хорошо это помню, потому что мой отец, Мендель Либерман, предложил встретиться за чашкой кофе в «Империале». У меня было сильное подозрение, что он что-то задумал…

Огромная черная туча поднималась из-за Оперного театра, как извергающийся вулкан в клубах адского дыма и пепла. Она была такая громадная, что казалось, приближается конец света — грандиозная катастрофа масштаба Помпеи. В таинственном янтарном свете все окружающие здания приобрели желтоватый оттенок. Возвышающиеся на крышах статуи — античные фигуры и триумфальные орлы — казались вырезанными из затвердевшей серы. Вспышка молнии прорезала тучу, как поток расплавленной лавы — склон вулкана. Земля дрогнула, воздух пришел в движение, но дождь все не начинался. Приближающаяся буря будто копила силу, чтобы затопить все вокруг.

Звон трамвайного колокольчика вывел Либермана из задумчивости и отогнал несколько конных экипажей с рельсов.

Сидя в вагоне, Либерман гадал, зачем отец хочет его видеть. В самой встрече не было ничего удивительного — они часто встречались за чашкой кофе. Странность заключалась, скорее в том, как было сделано это приглашение. Голос Менделя был необычно напряженный — пронзительный и настораживающий. Небрежность его тона казалась неубедительной и явно свидетельствовала о попытке, возможно бессознательной, замаскировать какой-то мотив. Но что бы это могло быть?

Движение на Картнер-Ринг было весьма оживленным, и трамвай замедлил ход, так что Либерман выпрыгнул, не дожидаясь остановки. Он поднял воротник каракулевого пальто и поспешил в ресторан.

Райнхард плечом навалился на запертую дверь, но она не поддалась.

От сильного порыва ветра задрожали оконные стекла, а в дымоходе, казалось, воют какие-то дьявольские голоса. Монотонно стучал ставень, будто какой-то усталый путник тщетно просился на ночлег. Все вокруг заполнил шум дождя. Частая дробь не прекращалась ни на минуту: проливной дождь барабанил по крышам, выплескивался из канав, журчал в водостоках. Наконец, началось настоящее наводнение.

Райнхард вздохнул, повернулся и посмотрел на молодую худощавую женщину, сидевшую в темной прихожей. На ней был передник поверх простого платья; она заметно нервничала. Ее пальцы теребили платье на коленях, такая же привычка была у его дочери Митци. Когда Райнхард подошел, женщина встала.

— Пожалуйста, сидите, — сказал Райнхард.

Она покачала головой:

Дверь открылась, и санитар вкатил кресло с пациенткой профессора Вольфганга Грунера. Она была босая, в простом больничном белом платье. Женщина сидела, наклонив голову вперед так, что длинные темные волосы падали ей на лицо. На скамьях амфитеатра расположились доктора — их было больше пятидесяти. Как только в аудитории появилась женщина в кресле-каталке, по рядам пошел шепот.

Либерман громко вздохнул и сгорбился, скрестив руки на груди.

— Макс?

Он поднял глаза на своего друга и коллегу доктора Штефана Каннера.

— Что?

Центральная аллея, по обеим сторонам которой безмолвно застыли статуи муз, спускалась к нижнему каскаду — гигантской каменной раковине, которую держала группа тритонов и морских нимф. Балюстрады лестниц, окружавших фонтан, населяли круглолицые амуры, за ними виднелся первый из знаменитых сфинксов Бельведера.

— Ты испугалась бури?

— Макс, я не ребенок. Конечно нет.

Земля была еще влажной, и Либерману пришлось вести Клару по островкам между многочисленных луж. Он не мог не обратить внимания на ее сапожки, такие маленькие и элегантные.

— А Рахель закатила истерику.

Карл Уберхорст посмотрел на инспектора сквозь овальные стекла своего пенсне в серебряной оправе. Это был человек невысокого роста с короткими каштановыми волосами и густыми усами, зачесанными вниз так, что они закрывали верхнюю губу. Райнхард уже заметил, что большинство невысоких мужчин, чтобы как-то восполнить недостаток роста, держались всегда прямо. Но с Уберхорстом было не так: его плечи были сутулыми, спина сгорблена, а голова вытянута вперед. Что-то в его внешности смутно напоминало Райнхарду черепаху. Уберхорсту было, вероятно, тридцать с чем-то лет, но из-за сутулости и консервативной манеры одеваться он выглядел намного старше.

Уберхорст был вторым «гостем». Первой прибыла молодая женщина по имени Натали Хек — привлекательная особа с большими темными глазами. Она расположилась на стуле у столика розового дерева, где до этого сидела Роза Зухер.

— Остальные скоро будут здесь, — сказал Уберхорст. — Обычно они очень пунктуальны.

Маленький мужчина избегал смотреть на тело, но предлога оттягивать этот момент у Райнхарда уже не было. Посмотрев на Хаусмана, он произнес:

— Может быть, вы проводите фройляйн Хек в будуар?