Дорис Дюбуа на двадцать три года моложе меня, изящнее и умнее. У нее степень по экономике, и она — ведущая программы по искусству на телевидении. Она живет в большом доме с бассейном, расположенным в углу лужайки. Когда-то этот дом был моим. У нее есть прислуга и металлические ворота, раздвигающиеся при приближении ее маленького «мерседеса». Как-то раз я попыталась убить ее, но безуспешно.

Когда Дорис Дюбуа входит в комнату, головы всех присутствующих поворачиваются к ней: у нее броская внешность и великолепные зубы. Она часто улыбается, и очень многие невольно отвечают ей тем же. Если бы я не относилась к ней с ненавистью, она бы мне очень нравилась. В конце концов, она ведь любимица нации. Мой муж любит ее и не находит в ней ни одного изъяна. Он покупает ей драгоценности.

Бассейн крытый, с подогревом, окружен мраморными бортиками, в нем можно плавать и зимой, и летом. По всей площадке вокруг бассейна посажены деревья и кусты в бочках. На фотографиях — а представители прессы частенько приезжают посмотреть, как живет Дорис Дюбуа, — кажется, что бассейн находится в гроте. Воду приходится очищать от упавших листьев значительно чаще, чем в любом из моих предыдущих бассейнов. Но кого волнуют расходы?

Каждое утро Дорис Дюбуа плавает в своем бассейне, и дважды в неделю мой бывший муж Барли ныряет в него, чтобы поплавать с ней вместе. Я наняла детективов, чтобы следить за ними. Когда они наплаваются, появляются слуги с теплыми полотенцами, в которые купальщики заворачиваются, радостно попискивая. Я слышала эти звуки в записи наряду с более важными, более громкими и куда менее сдержанными воплями — теми самыми, что издают мужчины и женщины, когда забывают о приличиях и отдаются зову природы. Французы называют такие вопли криками экстаза. «Запрещается издавать крики экстаза», — прочла я как-то раз на табличке в спальне одного французского отеля, когда мы с Барли еще были счастливы и вместе отправились отдыхать. В те дни, когда мы думали, что наша любовь будет длиться вечно, когда мы были бедными, и в нашей жизни еще было место радости.

— Жаль, что эта убийца все еще носит твое имя, — сказала Дорис Барли, когда они лежали бок о бок среди скомканных белых шелковых простыней на широченной кровати, элегантные изголовье и изножье которой хоть и не были сделаны собственноручно великим Джакометти, но изготовлены по его эскизам.

— Ну, убийца — это сильно сказано, — добродушно проговорил Барли. — Кровожадная — так назвал ее судья.

— Невелика разница, — ответила Дорис. — И жива я сейчас лишь благодаря себе, а отнюдь не ей. А ноги у меня до сих пор болят. По-моему, тебе стоит натравить на нее своих адвокатов. Это же совершеннейший абсурд, что женщинам после развода позволяют оставлять фамилию бывших мужей. Им следовало бы брать девичью фамилию, то есть обрубать концы и начинать все заново. А иначе ошибки молодости вроде неудачного брака могут преследовать их всю жизнь. Я это предлагаю в ее же интересах, да и в наших с тобой тоже.

Пока она носит фамилию Солт, она все время будет привлекать внимание прессы.