Дортмундер открыл дверь - и сработала дистанционная сигнализация «виу-виу-виу».

- Черт,- выругался Дортмундер и захлопнул дверь, но это не помогло, она звучала и звучала и звучала.- Проклятие,- сказал он.

В дали послышался нарастающий звук сирены полицейского автомобиля «воу-воу-воу», который поднимался от одной из улиц Нью-Йорка, вверх по пятиэтажкам через ночной воздух, а было 2 часа ночи, к этой тихой, покрытой черной черепицей, крыше. Сигнализация не унималась «виу-виу-виу». «ВОУ-ВОУ-ВОУ» по звуку машина можно было понять, что она приближается.

- Прощай, - сказал О'Хара.

Дортмундер взглянул на своего товарища по преступлению, ну, по крайней мере, по этому преступлению точно.

«Боже мой», - думала сестра Мэри Сирин, еще только два часа, –

«половина моего дежурства, а мои колени ужасно болят. Но, сострадание, только подумать, насколько я лучше тех людей в мире, вынужденных ездить на метро, говорить друг с другом целый день, зарабатывать на жизнь, смотреть телевизор, есть мясо, и отвлекаться от мыслей о Едином. Ибо Он, это Вечность, к которой должны быть постоянно направлены наши мысли. Он поднимает нас вверх над материальным миром через созерцание Его. Он, в конце концов, поднимет нас к вечной радости в Лоне Его Мира и Его Довольства. Тайна Его заключена в Троице, и Он создал этот мир, но отказался от него. Он создал нас по Своему образу, но Сам Он является необъяснимым и непостижимым. Он…

Возвращаться в раздумья о Нем было очень просто. Сестра Мэри Сирин воспринимала только одного Бога, отрекшись от мира, плоти, дьявола и квартиры в Джексон Хитс около тридцати четырех лет тому назад. Она вошла в этот монастырь неспокойной и нерешительной молодой женщиной и тотчас обнаружила внутри себя виденье, ей богу, иного мира, который превосходил понимание

. «Если бы только каждый желал стать монахиней»,- думала она так часто,- «то мир стал бы лучше и спокойнее». Тем не менее, этот мир хорош, хотя не идет ни в какое сравнение с Небесами, с загробной жизнью, домом Всевышнего…

И так далее.

Здесь в тихой часовне монастыря Санкт Филумена на Вестри-стрит в центре Манхэттена всегда, на протяжении 24-часов, круглосуточно находилось, по крайней мере, три сестры. Сегодня присутствовали четыре монахини Мэри Сирин, Мэри Аккорд, Мэри Вигор и Мэри Содалити, преклонив колени, они выполняли основную миссию их ордена – созерцание Бога в тишине и почитании. Свет от ризницы и свечей по бокам от Креста очень гармонично дополнял электрический свет от неяркой лампы – пожертвование от брата Мэри Кэйпэбла. Он был поставщиком в Нью-Джерси, поэтому сделал подарок часовне в виде иллюминации, которая освещала полдюжины грубых деревянных скамей, простой алтарь, покрытые штукатуркой стены и высокий потолок собора, испещренный грубыми деревянными балками. В этой тихой и средневековой обстановке, разум вполне естественно и без принуждения обращался мыслями к Воинствующей Церкви, к Триумфальной победе церкви и Высшем Существе над всем, Квинтэссенция, чьи духовные истоки…

Конечно, даже для такого верующего человека как сестра Мэри Сирин созерцание изредка, но утомляло. К счастью, в такие моменты на помощь приходила молитва, литание с насущными просьбами: долгая жизнь для Папы Римского, чтоб как можно меньше людей попадало в Чистилище и возвращение России на путь божий. А в последнее время к ним добавилась еще более срочная просьба, за которую нужно было молиться, а именно возвращение сестры Мэри Грейс:

Дортмундер посмотрел вниз на монахинь. Очередной приступ боли в его лодыжке ослабил на мгновение его хватку за эти неровные деревянные стропила, но более всего его беспокоили монахини. У него было много причин для беспокойства, когда он смотрел на них, снующих туда-сюда там, двадцать или тридцать футов ниже. Время от времени они поглядывали в его направлении, указывали друг на друга, выбегали и вбегали в эту церковь, часовню или как это называлось. Так что, у него было много причин для волнения и одной из них были…

Например, монахини. И, чтобы расставить все по своим местам, это были не, например, а точно монахини. Возможно ли, чтобы эта толпа не позвонила в полицию, когда какой-то клоун с экипировкой вора болтается на крыше? Без вариантов. И то, что он упал, почти упал среди монахинь, означало, что из всех тех вариантов, которые он перечислял на крыше, сработают, увы, все сразу: и сломанная лодыжка, и решетка до конца жизни.

Кроме этого, еще одной причиной для беспокойства были… монахини. Джон Дортмундер родился в «мертвом индейце», в Иллинойсе. Сразу после рождения был отдан на воспитание в детский дом, которым заведовал орден «Bleeding Heart Sisters of Eternal Misery». И когда кто-либо упоминал монахинь, то у него в мыслях не возникал сладкий образ добрых «пингвинов», кормящих бездомных и ютивших голодных людей. Нет, то, что Дортмундер видел, когда слышал слово «монахиня» - это крупная, злая, с массивными плечами женщина с грубой, мозолистой рукой, которая, как правило, била изо всей силы. Или орудовала линейкой: «Ты был плохим мальчиком, Джон. Протяни-ка свою руку». Ооо; прикосновение деревянной линейки по всей ладони может создать действительно сильное впечатление. Продолжая смотреть вниз на тех одетых в традиционную, черно-белую униформу монахинь, он понял, что, несмотря на то, что прошло уже много лет, один только взгляд на них вызывает в его ладони чувство жжения.

Так же и в лодыжке. Когда он принял решение не прыгать на ту низкую крышу, то начал взбираться обратно, но его тело приняло неправильную позицию и руки соскользнули, и он начал падать. Сначала приземлился на навесную крышу, подпрыгнул и с многочисленными ушибами по всему телу скатился вниз по желобу. И теперь его голова болталась над краем и глядела широко открытыми глазами с высоты 25 футов вниз на очень твердый тротуар.

Интересно, он кричал, когда падал или когда ударился? Он не знал это. Он знает только, что всего его тело болело и покрылось новыми синяками, появилась ломота и жжение, но он также был уверен, что они не идут ни в какое сравнение с острыми приступами жгучей боли в его лодыжке.

Мать Мэри Форсибл и сестра Сирин писали записки быстро, что указывало на долгую практику. Здесь, в немного загроможденном кабинете монастыря с зарешеченными окнами с видом на Вестри-Стрит, он сидел на противоположной стороне широкого стола от Матери Форсибл и обменивался с ней записками с нарастающим возбуждением.

Мы желаем, чтобы сестра Мэри Грейс вернулась обратно!

Бог укажет нам путь.

Он показал нам это прошлой ночью в часовне!

Мы не будем общаться с грабителями и ворами.

Энди Келп взломал дверь в квартиру с помощью пластика кредитной карты, заглянул в гостиную, где находились Дортмундер и Мэй и сказал:

- Это только я. Не вставайте.

Затем он пошел в кухню, чтобы угоститься пивом. Крепкий, с блестящими глазами, остроносый мужчина окинул обстановку кухни быстрым взглядом. Со стороны он был похож на птицу, которая высматривает для своего приземления ягодный куст. На столе лежало несколько видов крекера. Келп взял один с кунжутом, запил пивом и вернулся в гостиную, где Мэй поджигала новую сигарету от крошечного окурка предыдущей. Дортмундер сидел с забинтованной ногой за журнальным столиком.

- Как дела,- спросил Келп.

- Потрясающе,- ответил Дортмундер, но это прозвучало иронически.

Тини Балчер поднял Хонду Цивик и опустил ее на платформу грузовика. Он должен был поднимать ее, толкать и буксировать, чтобы припарковать рядом с Мустангом. Но когда он сделал это, оказалось, что с левой стороны авто есть место еще для одной машины, ФВ Битл, возможно, или Мазды. Тини спустился вниз на тротуар и подошел к кабине такси, открыл дверь и сказал коренастому рыжему водителю:

- Хорошо, Стэн.

- Эй!- кто-то прокричал.

Тини уже опускал свое полное тело на пассажирское кресло такси.

- Эй! Эй,

ты

!

Когда Дортмундер вошел в бар «OJ Bar & Grill» на Амстердам-авеню в десять вечера, то между несколькими постоянными клиентами возле бара завязывался спор о погоде или еще о чем-то.

- Это «Красная звезда, страх моряка»,- сказал один из них.

- И ты будешь слушать эту хрень,- возмутился второй посетитель.- Будешь слушать?

- Я послушал,- заверил его третий постоялец.

- А кто вообще спрашивает тебя?- захотел узнать второй мужчина.

- Как все прошло вчера вечером,- спросила Мэй.

Дортмундер застыл с ложкой пшеничных хлопьев Wheaties на полпути. Он задумчиво кивнул, обдумал вопрос и ответил:

- Ну, там было один или два опасных момента, когда я упомянул о монахине, но в целом все сработало.

- Что еще было рискованным?

- Тини. Ему не понравилось.

Если большую часть времени молчать, то такое существование предоставляет массу преимуществ. Одним из них являлось то, что через некоторое время ты становишься невидимой. Сестра Мэри Грейс (в девичестве Элейн Гвен Риттер), маленькая и стройная, в мягких туфлях без каблуков плыла по своей квартире-тюрьме бесшумно, как призрак монахини, замурованный в средневековом замке. Ее большие глаза замечали все, ее нежные уши слышали каждое слово. В большинстве случае люди даже забывали об ее присутствии.

Замки играют большую роль. На дверях, ведущих на две лестничные площадки, были вмонтированы два сложных электронных замка. Открывались они не обычным ключом, а с помощью компьютеров с небольшой панелью как у телефона с тональным набором и были встроены в стену рядом с каждой дверью. Хендриксона этот депрограммист, который жил этажом ниже на семьдесят пятом, пользовался одной из тех дверей. Охранники, чьи кабинеты располагались в «Margrave Corporation», двумя этажами ниже, на семьдесят четвертом, использовали вторую дверь. Она видела как охранники и Хендриксон нажимали четырехзначный номер, чтобы разблокировать дверь. К сожалению, у нее никак не получалось подойти настолько близко, чтобы увидеть какие именно цифры они выбирают и в какой последовательности. Уж настолько невнимательными они не были.

Просчитать математическую вероятность было сложно. Десять кнопок на панели содержать цифры от 0 до 9. Существовала тысяча шестьсот возможных комбинаций любых четырех из этих чисел. В темно синих костюмах и галстуках охранники постоянно бродили вокруг, днем и ночью и у нее никогда не будет достаточно времени, чтобы применить каждую комбинацию на одной из этих дверей.

В один прекрасный день, спустя месяц после ее заключения в тюрьму, она сидела на кухне и размышляла о возможных решениях этой проблемы. И тут ее осенило, а что если она, по крайней мере, узнает, какие четыре цифры используются, не зависимо от их последовательности? Значит, имеют место быть только двадцать четыре возможные комбинации каждой конкретной четырехзначной группы и поэтому остается совсем немного вариантов, которые ей нужно применить. И кое-какая мелочь в кухне подсказала ей, как найти эти четыре цифры.

Этой мелочью был спрей под названием «Pam», в состав которого входило гидрогенизированное растительное масло и распылялось оно на сковороду вместо масла или жира. Если сбрызнуть спреем гладкую поверхность, а затем протереть губкой, то остаются длинные и тонкие полоски, видимые только под определенным углом освещения. И если ты дотронешься пальцем до такой поверхности и не будешь им резко двигать, то после увидишь на глади предмета под светом маленькие приподнятые капельки Пама, оставленные твоим пальцем.

Дортмундер и Тини шли по Пятой авеню по направлению к башне Государственного банка Авалона, мрачного, серого и сурового. Когда они достигли здания, то увидели, как одетый в зеленую униформу мужчина мыл стекло входных дверей в вестибюль.

- Будет дождь,- предсказал Тини.

- Проверено.

Они переступили порог небоскреба и вошли в один из лифтов под номером «5-21». Вместе с ними поднимались два азиата в дорогих черных пальто, держащих по кейсу и разговаривающих о чем-то серьезном на японском языке. На секунду они быстро взглянули на Тини, и один из них пробормотал нечто наподобие «Годзилла», затем они снова вернулись к разговору.

Тини нажал кнопку седьмого этажа и произнес: