Случалось ли вам, увидев человека, сразу сказать себе: он – тот, кого я искала всю жизнь? Если да, то вы сможете понять мою историю.

Прошло много времени, но я до сих пор помню, как впервые осознала, что отличаюсь от других. Не подумайте, что я обладала какими-то экстрасенсорными способностями, или умножала в уме дробные числа, или же вдруг начала говорить на десяти языках. Нет, с виду я была обычным ребенком, но внутри ощущала себя не такой, как все. При близком общении мои ровесники чувствовали это и старались избегать моего общества, что вовсе не мешало мне наслаждаться детством.

Моя семья жила за городом, в большом доме – Солнечном Ларце. Никто не помнил, откуда взялось это название, но тем не менее, даже местные жители приняли его. Я думаю, что отчасти оно связано с огромным количеством окон в нашем доме, особенно на втором этаже. В других домах того времени их было гораздо меньше, но мои дед и отец, спроектировавшие Солнечный Ларец, хотели, чтобы в доме всегда сияло солнце. Так оно и было, по крайней мере какое-то время.

Когда я родилась, в Ларце жили девять человек: мои родители, два моих брата, сестра, садовник, экономка, горничная и кухарка.

Не могу сказать, что родители очень хотели и ждали меня. У них и так уже было трое детей. Родилась я 16 ноября 1896 года. Моя мама Лора рожала долго и тяжело. Доктор не давал ей почти никаких шансов на благополучный исход.

Я смутно помню, как отец начал бранить меня, как я показала ему сережку, которую недавно крепко сжимала в кулаке. Помню, что мать тоже принялась ругать меня, еще сильнее, но через какое-то время успокоилась, списав мое поведение на дурное влияние цирка. Когда мы приехали домой, я, как в трансе, поднялась к себе в комнату и рухнула на кровать, даже не сняв верхней одежды.

«Боже мой! Я понравилась ему! Как это здорово – знать, что ты кому-то нравишься. И он будет ждать меня. Я должна прийти! Хоть мне и будет немного неловко и страшно, но я приду. Обязательно приду», – примерно с такими мыслями я пролежала всю ночь, не сомкнув глаз. До этого на меня никто из молодых людей не обращал внимания, и мне так льстило, что такой красавец выделил меня из огромной толпы. Поначалу это показалось странным, так как я не заметила, чтобы за все представление он хотя бы раз взглянул на меня.

Однако я отмела эти мысли и продолжала тихо радоваться в предвкушении свидания. За утро я, наверное, раз сто подходила к зеркалу, чтобы пригладить волосы или расправить складки на платье. После завтрака, сказав родителям, что хочу прогуляться, я как ни в чем не бывало выпорхнула из-за стола. Когда я выходила из дома, часы показывали без десяти минут одиннадцать, и, конечно же, я боялась опоздать. Выйдя на дорогу, по обеим сторонам которой росли высокие деревья, скрывавшие меня от любопытного взора домочадцев, я пустилась бегом. В назначенном месте я в растерянности огляделась, и мое сердце болезненно сжалось. «Он не пришел», – решила я, увидев, что цыгана нигде нет. Но, пройдя немного вперед, я заметила, что за деревьями, на поляне, пасется черная лошадь. Спустившись на поляну, я увидела и самого цыгана, сидевшего на траве и смотревшего куда-то вдаль. Ветка под моей ногой хрустнула, и он обернулся. Мне показалось, что передо мной ангел, таким красивым и совершенным он был. Цыган внимательно посмотрел на меня, окинув взглядом с ног до головы, и только потом улыбнулся:

– Я ждал тебя, девушка.

– Простите, что опоздала, – сказала я.

– Подъем, красавица! – кто-то сильно тряс меня за плечо и кричал чуть ли не в самое ухо.

Я открыла глаза и попыталась оглядеться. Вначале я не могла понять, где нахожусь, но через какое-то время события ночи ожили у меня в памяти.

– Да ты просто спящая красавица! Может, мне поцеловать тебя, чтобы ты наконец поднялась с этой чертовой кровати?! – продолжал кто-то кричать.

Я опешила от такой грубости: «Где Алессандро? Почему он не защитит меня?» Я села и вгляделась в лицо говорившего. В фургоне было темно, и только за приоткрытой ширмой я видела отсветы факелов.

– Выходи из фургона, да поживее! – голос показался мне знакомым.

Не знаю, сколько времени прошло с тех пор, как я очнулась, но мое пробуждение было далеко не самым приятным. Открыв глаза, я ничего не увидела перед собой. На какой-то момент мне даже показалось, что я ослепла. Я запаниковала и попыталась сесть, но, стоило мне привстать, как тут же я ударилась лбом обо что-то твердое. Теперь, помимо саднившего затылка, у меня заболел и лоб. Я стала судорожно колотить руками и ногами, но ничего не происходило. Я лежала в узком ящике. «Гроб! Я умерла, и меня похоронили заживо!» – подумала я. В ужасе я закричала и еще яростнее начала биться о его стенки. Через какое-то время, придя в себя, я оценила ситуацию и мои шансы на спасение. Пролежав несколько минут спокойно, я стала ощупывать руками ящик. Может, это все же не гроб и где-то есть защелка? Пространство было такое узкое, что толком ознакомиться со всей поверхностью оказалось невозможно. Она была гладкой, сделанной из дерева, а справа я нащупала два металлических зажима, но никак не могла понять, для чего они нужны. Провозившись с ними еще какое-то время, я решила раскачиваться. Если я лежу в земле, то, понятное дело, это ни к чему не приведет. А если ящик стоит на полу или на столе то, может, мне каким-то образом удастся его сдвинуть. Я вертелась как волчок, но ничего не менялось. Тогда я завопила во все горло. Кричала я так долго и громко, что через какое-то время сорвала голос. Но мои вопли дали результат: я услышала какой-то посторонний шум и затем звук открываемых замков. Наконец-таки крышка ящика, в котором я лежала, открылась, и я вздохнула с облегчением. Надо мной, склонившись, стоял Джером.

Я приподнялась и огляделась по сторонам: ящик, который я спутала с гробом, на самом деле служил цирковым инвентарем, точнее – ящиком для распиливания. Туда ложилась одна из девушек, которую потом «распиливали». Этот ящик я заметила еще во время моего пребывания в караване.

– Как поспала? – спросил меня Джером.

Все еще помня его удар по затылку, я злобно посмотрела на него и не менее злобно прошипела, так как голос мой был сорван:

– Спасибо, хорошо.

Экипаж остановился возле красивого большого особняка. Энтони провел меня в дом, где царила странная для меня тишина. Я не увидела ни слуг, ни лакеев, да и экипаж оказался наемным.

– Я отведу вас в вашу комнату. Когда будете готовы, спускайтесь вниз. Подожду вас в библиотеке.

Мы начали подниматься по лестнице на второй этаж, где находилась приготовленная для меня комната. Пройдя по коридору, застеленному дорогими коврами, Энтони остановился перед одной из дверей и, открыв ее, пригласил меня войти.

– Можете не торопиться. Я умею ждать, – сказал он и, развернувшись, ушел.

По правде говоря, этот мужчина околдовал меня. Он был так галантен со мной, не пытался грубить, не проявлял насилие. Даже не запер за мной дверь. Все это подействовало на меня усыпляюще, однако, я все равно сразу подбежала к окну. К моему сожалению, оно было зарешечено. Путь к побегу оказался перекрыт. Я внимательно оглядела комнату и очень удивилась: мебель, сделанная из дорогого дерева, была обита бархатом, над огромной кроватью, каких я еще в жизни не видела, нависал балдахин. Рядом с кроватью стоял туалетный столик с большим зеркалом в позолоченной раме. Налево от кровати заметила узкую дверь. Открыв ее, я оказалась в чудесно обставленной ванной комнате. Выйдя из нее, я еще раз огляделась и увидела в углу шкаф, который проглядела только потому, что дерево, из которого он был изготовлен, было багровым, как и обои, покрывавшие все стены комнаты. Я открыла его и удивилась еще больше: он был полон женских нарядов, причем, самых разных фасонов и расцветок. Здесь висели и платья для верховой езды, и вечерние платья, и сорочки из нежного шелка. Все это великолепие поразило меня, ведь мой домашний гардероб ограничивался несколькими потрепанными платьями.

Прошло двадцать четыре года. Стоял май, и погода была просто чудесная. Я поняла это сразу, как только проснулась. Спальню заливал яркий солнечный свет, и нежный щебет птиц доносился из сада. Я повернулась на бок и посмотрела на часы. Стрелки показывали половину двенадцатого. Я лениво потянулась и, полежав еще несколько минут, встала. Накинув на ночную рубашку легкий шелковый пеньюар, я вышла из комнаты и направилась на первый этаж дома. Спустившись, подошла к стеклянной двери, выходящей в сад. Джон уже сидел за столиком и завтракал.

– Доброе утро! – как можно ласковее сказала я, подходя к нему.

Нагнувшись, поцеловала в щеку и села напротив – оглядела стол в поисках чего-то вкусного. Я остановила свой выбор на булочке с изюмом и джеме.

– Ты, как всегда, прекрасна! – сказал мне Джон, улыбнувшись.

В его темных волосах уже давно серебрились пряди, которые, впрочем, придавали ему некий шарм. Даже морщинки возле глаз и рта не портили моего мужа. Он с каждым годом становился все красивее и мужественнее. Чего не скажешь обо мне.

Сев в белый линкольн Джона, я отправилась в Ричмонд. Стараясь не думать о смерти мужа и похоронах, я мысленно настраивала себя на деловой разговор. В бардачке лежало письмо Ясмин со всеми необходимыми данными, а также конверт с солидной суммой денег. Я надеялась, что эта сумма ускорит процесс и смягчит сердце мистера Кинга – так звали человека, на помощь которого я рассчитывала.

У здания министерства я вышла из машины и чуть ли не бегом побежала к главному входу. Администратор с заспанным лицом, сидевший в фойе, удивленно посмотрел на меня.

– Мне нужно к мистеру Кингу, – сказала я.

– К кому, простите? – позевывая, переспросил он.

– К мистеру Кингу! – громко и немного раздраженно ответила я.

«Это безумие! Вы с ума сошли! Что бы сказал ваш муж?!» – вспоминала я о гневе мистера Кинга, гуляя по палубе огромного лайнера, направляющегося к берегам Франции. Мне стоило невероятных усилий и довольно большого количества денег, чтобы, в конце концов, заставить Кинга помочь мне. Он сдался (думаю, немалую роль в этом сыграли и деньги) и на удивление быстро придумал план, который мог сработать. Так как дело было довольно сложное, мистер Кинг попросил, чтобы я предупредила всех своих знакомых о том, что на какое-то время уезжаю в другой штат. «Так вы предотвратите лишние вопросы о вашем внезапном исчезновении», – объяснил Кинг.

Он также раздобыл мне новые документы. Теперь я значилась тридцатилетней Джейн Паркер из Арканзаса. В соответствии с легендой я ехала в Европу, точнее – во Францию в качестве медсестры. Нужно отдать должное мистеру Кингу – он позаботился обо всех документах, справках и остальных бумагах, что могли мне понадобиться. Судно, на котором я отплывала во Францию, везло в Европу медикаменты и провизию – помощь странам, пострадавшим от войны. Помимо меня, на борту находилось еще около двадцати девушек и женщин, ехавших на фронт помогать раненым, и десять докторов, отправившихся в путь с этой же целью. Я не знаю, являлись ли эти люди в действительности медсестрами и врачами или, как и я, направлялись в Европу по только им известным причинам.

Каюту со мной делили еще три девушки, сразу нашедшие друг с другом общий язык. Чтобы не вызывать подозрений, я иногда проявляла интерес к их беседам. В остальное же время я еще и еще раз обдумывала план, который предложил мне Кинг.

Приехав во Францию, я попробую добраться до Парижа. Со справками и деньгами, спрятанными под подкладкой чемодана, я надеялась, это пройдет более-менее гладко. В Париже я найду месье Генура, знакомого Кинга. Он передаст мне деньги, которые понадобятся в дальнейшем, а также новые документы. Было бы глупо везти все это с собой: меня могли обыскать, и, обнаружив бумаги, посчитали бы шпионкой. В таком случае я точно не смогу помочь Ясмин и ее семье.

По документам я стану немкой. (Мой немецкий был на хорошем уровне, но все же чувствовался небольшой акцент, поэтому мистер Кинг предложил говорить, что я выросла не в Германии, а в Канаде). Из Парижа я должна отправиться в Швейцарию, оттуда – в Австрию и, наконец, – в Венгрию.